Вот человек-то был! Душа! Сердце золотое, незлобивый, услужливый, а уж насчет ловкости, так я другого такого не видывал.
В остроге сидел бессменно, а от нас доверием пользовался в полной мере. Не теперешним ворам чета был. Царство ему небесное! Пришел и мешок принес: вот, говорит, извольте сосчитать, кажись, все. Стали мы с Шерстобитовым считать: две ложки с вензелями лишних. «Это, – говорим, – зачем же, Яша? Зачем ты лишнее брал?» – «Не утерпел», – говорит… На другой день поехал Шерстобитов к Галахову и говорит: «Помилуйте, ваше высокопревосходительство, никаких двух сервизов и не бывало. Как был один, так и есть, а французы народ ведь легкомысленный, им верить никак невозможно». А на следующий день затем вернулся и посол с охоты. Видит – сервиз один, а прислуга вся с перепою зеленая да вместо дверей в косяк головой тычется. Он махнул рукой да об этом деле и замолк».
«Иван Дмитриевич, – сказал я, выслушав этот рассказ, – а не находите вы, что о таких похождениях, может быть, было бы удобнее умалчивать? Иной ведь может подумать, что вы и до сих пор действуете по-шерстобитовски…» – «Э-э-эх! Не те времена, и не такое мое положение, – отвечал он. – Знаю я, что похождения мои с Шерстобитовым не совсем-то удобны, да ведь давность прошла, и не одна, а, пожалуй, целых три. Ведь и Яши-то вора – царство ему небесное! – лет двадцать как в живых уж нет».
Иван Путилин в соавторстве с М. Шевляковым. Сорок лет среди грабителей и убийц
Таинственное убийство австрийского военного агента
Вот одно из самых диких и, как потом выяснилось, одно из самых бессмысленнейших преступлений, доставившее мне очень много хлопот и тревог… Слава богу, сыск оказался на высоте и все окончилось благополучно, если только можно в данном случае говорить о каком-то благополучии. Но сначала скажу несколько слов об обстоятельствах и времени, когда случилось это неслыханное по своей дикости преступление.
Это было в начале моей деятельности в качестве первого начальника управления сыскной полиции, учрежденного при Санкт-Петербургском обер-полицмейстере (потом градоначальнике), в 1866 году. Почти одновременно с этим вводились в практику новые судебные уставы, поэтому между представителями созданных судебных учреждений и сыскной частью часто возникали разные недоумения на почве выяснения взаимных прав и прерогатив.
Случай тяжелого испытания, как для новоучрежденной прокурорской и следственной власти, так и для сыска новой организации, представился в 1871 году, когда с учетом личности убитого и могущих отсюда произойти политических недоразумений было категорически потребовано свыше, чтобы преступники были обнаружены немедленно и во что бы то ни стало…
Итак, 25 апреля 1871 года в девятом часу утра мне сообщили, что австрийский военный посол князь Людвиг фон Аренсберг найден камердинером мертвым в своей постели.
Скажу несколько слов о личности и жизни князя.
Он жил на Миллионной улице в бывшем доме князя Голицына, близ Зимнего дворца, как раз напротив помещения первого батальона Преображенского полка. Князь занимал весь нижний этаж дома, который окнами выходил на улицу. Квартира имела два входа: парадный – с выездом на Миллионную, и черный. Парадные комнаты сообщались с людскими довольно длинным коридором, оканчивавшимся небольшими сенями. Верхний этаж дома не был занят.
У князя было шесть человек прислуги: камердинер, повар, кухонный мужик, берейтор и два кучера. Но из всех лишь один кухонный мужик безотлучно находился при квартире, ночуя в людской. Камердинер и повар на ночь уходили к своим семьям, жившим отдельно, берейтор тоже постоянно куда-то отлучался, кучера же жили во дворе в отдельном помещении.
Князь был человек еще не старый, лет под 60, холостой и прекрасно сохранившийся. Он мало бывал дома. Днем разъезжал по делам и с визитами, обедал обыкновенно у своих многочисленных знакомых и заезжал домой только часов около восьми вечера. Здесь час или два отдыхал, а вечер проводил в яхт-клубе, возвращаясь домой с рассветом.
Не желая, вероятно, иметь свидетелей своего позднего возвращения, а может быть, руководствуясь иными соображениями, но швейцара при парадной входной двери князь не захотел держать и настоял на том, чтобы домовладелец отказал ему. Ключ от парадной двери для ночных возвращений он держал при себе. И когда князь днем бывал дома, то парадная дверь оставалась открытой.
Получив известие о смерти князя Людвига фон Аренсберга, я, направив к квартиру князя нескольких своих агентов, не теряя ни минуты, сам бросился туда. Вскоре за мной туда же явился прокурор окружного суда, а вслед за ним масса высокопоставленных лиц, в том числе его Императорское Высочество принц Петр Георгиевич Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелицкий, министр юстиции граф Пален, шеф жандармов граф П. А. Шувалов, австрийский посол граф Хотек, градоначальник Санкт-Петербурга генерал-адъютант Ф. Ф. Трепов и многие другие… «Отыщи или погибни!» – казалось, говорили мне глаза всех. Надо было действовать…
«Отыщи или погибни!» – казалось, говорили мне глаза всех. Надо было действовать…
Дело взволновало весь Петербург. Государь повелел ежечасно докладывать ему о результатах следствия. Надо сознаться, что при таких обстоятельствах, в присутствии такого числа и таких высоких лиц было не только труднее работать и соображать, но даже, как мне казалось, было поставлено на карту существование самой сыскной полиции, не говоря уже о моей карьере.
Предварительный осмотр дал следующее: никаких взломов дверей или окон не было. Злоумышленник (или злоумышленники) вошел в квартиру, очевидно открыв дверь ключом.
Из показаний прислуги выяснилось, что около шести-семи часов утра камердинер князя вместе с поваром возвратились на Миллионную, проведя всю ночь в гостях. В половине девятого камердинер бесшумно вошел в спальню, чтобы разбудить князя. Но при виде царившего в комнате беспорядка остановился как вкопанный, затем круто повернул назад и бросился в людскую.
– Петрович, с князем несчастье! – задыхаясь, сказал он повару, и они оба со всех ног бросились в спальню, где их глазам представилась картина убийства: опрокинутые ширмы, лежащая на полу лампа, разлитый керосин, сбитая кровать и одеяло на полу. Голые ноги князя торчали у изголовья кровати.
– Оставайся здесь, а я пошлю дворника за полицией, – сказал повар.
Накануне этого несчастного дня, т. е. 24 апреля 1871 года, князь по обыкновению пятнадцать минут десятого вечера вышел из квартиры и приказал камердинеру разбудить себя в половине девятого утра. У подъезда он взял извозчика и поехал в яхт-клуб. Камердинер затворил на ключ парадную дверь, поднялся в квартиру и, подойдя к столику в передней, положил туда ключ. (У князя, как я уже говорил, в кармане пальто всегда находился второй ключ, которым он
