при немцах начальником его гарнизона.
В приказе по гарнизону г. Кременец № 2 от 28/15 февраля 1918 г., подписанном Тодорским, указано, что «за каждого убитого или раненого германского или польского солдата будут немедленно расстреляны первые попавшиеся десять русских солдат или жителей».
В этом же приказе предлагается всем солдатам гарнизона и жителям города под угрозой расстрела сдать оружие, а солдатам – надеть старую свою форму с погонами.
За нарушение порядка, установленного немецкими оккупационными властями, в приказе предусмотрена смертная казнь.
Указанный приказ издан Тодорским от имени начальника 92-й германской дивизии.
В заключение приказа указано:
«Требую немедленного исполнения означенного приказа, ибо всякое уклонение от него повлечет за собою самые суровые меры» (копии указанных приказов № 2 и № 74 по гарнизону и корпусу были изъяты у А.И. Тодорского при обыске в 1938 г.) [8].
После демобилизации старой армии А.И. Тодорский возвратился (в апреле 1918 г.) на родину, в свой Весьегонский уезд. Из воспоминаний его брата Анатолия: «Встреча с Александром, когда он вернулся домой из армии, мне особенно памятна. По существу, мы встретились впервые: ведь когда он начал проходить свои «университеты», мне не было и пяти лет. И теперь, десятилетний, сгорающий от любопытства мальчишка, я во все глаза смотрел на брата, старался не пропустить ни одного слова, ни одного движения. Вместе с ним возвратился и Иван, также добровольцем ушедший в 1916 г. на войну и служивший с Шурой в одном полку. Но Иванко (так звали его в семье) я помнил, знал его, а вот Александр был для меня таинственной личностью, и что бы он ни делал и ни говорил, имело свой особенный смысл. Те несколько весенних дней 1918 г., что Шура провел дома, стали для меня настоящим праздником.
Это был праздник не только для меня. Доволен был отец, радостью светилось мамино лицо: наконец-то после тревожных лет вся семья вместе, за одним столом в родном доме. Маме, конечно, досталось. Накормить восемь человек, да так, чтобы все остались довольны, тоже надо уметь. Но не зря Евлампия Павловна считалась образцовой хозяйкой… Отдыхать она любила с книгой… Читать любила, и в доме была сравнительно большая для того времени библиотека. На имя Тодорских приходили и столичные периодические издания: «Биржевые ведомости», «Нива», позднее «Известия ВЦИК», «Огонек». Наверное, любовь к чтению, интерес к литературе у Шуры от мамы. А вот характер – спокойный, выдержанный, пожалуй, от отца. И реалистический подход к жизни, способность трезво оценивать события и факты – тоже отцовские, как и умение собраться в трудную минуту, решиться на трудное дело. Ведь не случайно, что уже на склоне лет, после почти сорокалетней службы господу богу, Иван Феодосьевич Тодорский совершил мужественный поступок – сложил с себя сан и пошел работать в кооператив.
Но это случилось позже. А тогда, в мае 1918-го, Иван Феодосьевич сидел во главе семейного стола, пил чай и слушал рассказы старшего сына о его «одиссеях».
Этот месяц стал как бы рубежом в истории семьи. Советская власть звала молодежь на строительство новой жизни, и старшие сыновья Ивана Феодосьевича и Евлампии Павловны с радостью и воодушевлением откликнулись на этот призыв. Вслед за Александром, который, несмотря на предостережение родителей, явился в уездный Совет и заявил, что хочет работать для советской власти, потянулись Иван и Виктор. Вскоре Иван уже работает в Совете, а Виктор становится сотрудником уездной ЧК…» [9]
О событиях весны 1918 г., о роли и месте А.И. Тодорского в них можно узнать, обратившись к воспоминаниям Ивана Егоровича Мокина, отвечавшего в то время за вопросы промышленности и торговли в Весьегонском уездном совете депутатов. При этом следует учитывать, что окончательно победа советской власти в уезде была закреплена совсем недавно решениями 1-го чрезвычайного уездного съезда Советов, состоявшегося 28–29 января 1918 г.
«Май 1918 г. …Сколько лет прошло, а памятно. Весна в том году была неустойчивая: то задождит, а то и завьюжит. Дни стояли серенькие, скучные. Только нам, работникам уездного совдепа, скучать не приходилось. Шел всего четвертый месяц, как в уезде установилась советская власть, и каждый день приносил что-нибудь неожиданное. Время было напряженное, горячее, а дел – невпроворот: и больших и малых. Во многом нужно было начинать чуть ли не на голом месте – от старого строя наследство осталось убогое. Совдепу приходилось одновременно решать множество вопросов: политических, хозяйственных, военных. Решать безотлагательно и – главное – четко: ведь каждый промах использовался врагами.
А недругов и злопыхателей у молодой рабоче-крестьянской власти в ту пору хватало. Были среди них и явные, и затаившиеся враги, готовые нанести удар исподтишка, в спину. Среди явных выделялись бывшие офицеры. Поэтому бдительность была на первом плане у партийных и советских работников, особая бдительность, иногда, может быть, и чрезмерная. Но без нее мы бы пропали.
В один из таких горячих и «скучных» весенних дней в приемной совдепа появился человек, на которого нельзя было не обратить внимания. Молодой, высокий, худощавый, с явной офицерской выправкой. Правда, экипирован был неказисто – потертая солдатская шинель, стоптанные сапоги… обратился он ко мне как к члену исполкома, ведавшему кадрами. Обратился четко, по-военному, сразу заявив, что сочувствует советской власти, пришел просить работу и готов выполнять любые поручения. На вопросы отвечал прямо. Родом из Туханей Весьегонского уезда, сын священника. В старой армии имел чин капитана…
Такого еще не бывало, чтобы офицер, да еще сын священника, добровольно пришел в Совет с желанием и готовностью нам помочь. Ситуация настораживала – а что, если этот симпатичный молодой человек окажется оборотнем?
Посоветовались мы с нашим председателем Г.Т. Степановым. Григорий Терентьевич был настоящим большевистским руководителем, душой нашего Совета. С трудными вопросами мы всегда обращались к нему – старшему товарищу и другу. Замечательный это был человек: по-житейски мудрый, никогда не терявшийся в самых сложных ситуациях, всегда готовый дать не только толковый совет, но и помочь делом. Он обладал каким-то особым чутьем, а потому редко ошибался в людях.
Долго говорил Степанов с молодым человеком. Из беседы выяснилось одно немаловажное обстоятельство: офицер после Февральской революции был выбран председателем полкового комитета, а потом – даже командиром корпуса. Видимо, солдаты ему доверяли и знали, кого выбирать. Этот факт биографии молодого человека и перевесил тогда при решении его участи.
На заседании исполкома рассматривалось заявление Тодорского, который предложил использовать его для организации издания уездной газеты. Предложение было принято. Тодорский назначен редактором «Известий Весьегонского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов».
Александр Иванович с радостью и большим жаром принялся за дело. А начинать пришлось с нуля. В
