пристальное внимание.
Судя по голосам, разговаривали двое. Один вяло ворочал языком другой усердно его уговаривал:
— Смотри на меня, видишь?! Меха какие роскошные, золотишка вот, полные кисеты, ем, пью от пуза, в каретах дорогих катаюсь, холопов за чубы деру, красота! И тебя научу как разбогатеть, дело-то совсем не хитрое. Хочешь ведь в хоромах жить?! По глазам вижу, хочешь! И хватка у тебя, что надо, купеческая! А делов всего-то к реке сходить, да заклинание на мосту прочесть. Или трусишь чего? Так ты скажи, неволить не стану, — так и этак обхаживал, ничего не подозревающего, крепко подпитого крестьянина, кружившийся вокруг него черт.
— Ты кого трусом назвал?! — возмутился крестьянин, — Что бы Иван Колюжый струсил?! Вот тебе! — продемонстрировал он громадный кукиш, своему собеседнику, — не проведешь! — Говори, где мост, сам пойду!
— Ну, красавец Ваня! Молодец, богатырь! Вот только условие есть одно деликатное, не знаю прямо, как и сказать, — юлил черт.
— Говори, не дрейфь, разберемся! — хорохорился крестьянин.
— Я вот смотрю образок у тебя на шее святой. Снять его нужно. На время Ванюшь, на время, — быстро затараторил черт, заметив гневную искру в глазах собутыльника, — только пока заклинание произнесешь, потом снова оденешь. Со мной вот смотри, все в порядке, дело-то минутное кто узнает?
— Образок снять?! Да, ты что совсем ополоумел! Я тебе за такое… — не успев договорить, осекся на полуслове крестьянин, неожиданно завидя невесть откуда выросшего перед ними на тропинке священника.
Хмельные сотоварищи, разом разинули рты, оторопело уставившись на Игната.
— Сгинь нечисть! — свинтив крышку с ампулы, хладнокровно плеснул Игнат святой водой, прямо в уродливую морду черта.
Тот взвыл как ошпаренный, и спасаясь от нестерпимой боли бросился бежать, так, что только снежная пыль взвилась клубами из под его кривых тонюсеньких ножек.
— А ты чего перья распустил?! Совсем разум пропил?! Не видишь, перед кем похваляешься?! Вот так же, — указал Игнат в сторону удаляющегося черта, — сейчас же домой беги, в святой угол падай и молись о том, что жив остался, пока не забудешься. Понял?!
Кто его знает чего надумал себе с пьяных глаз этот крестьянин по поводу неожиданного явления Игната, но словам дьякона внял беспрекословно, и так же стремительно, но в противоположную от черта сторону, по направлению к родной деревушке, забавно вихляя и спотыкаясь на узкой снежной тропе, скрылся из виду.
«То ли еще будет?», думал про себя Игнат, возвращаясь в избу погреться.
— Молодец, лихо управился! — похвалил его вольготно устроившийся на печи Алабрыс, — Только возвращаться тебе надобно, чую опять там какое-то движение. Ну, уж раз ты, все одно, пока тут, будь добр, дровишек в печь подбрось и беги в засаду, рано еще на лаврах почивать.
Не доверять чутью Алабрыса у Игната причин боле не было.
Прихватив со стола краюху хлеба да соли в ладошку, для перекуса, отправился он обратно на дорогу, да только вот досада, споткнулся второпях на пороге и соль в дверях просыпал, лишь щепотка в руках и осталась.
Убирать за собой времени не было, махнул рукой, оставляя это занятие на потом, и выбежал скоренько в лес.
В этот раз показалась на тропе испуганная молодая девица.
Её так всю и трясло от страха. Бежала она в сторону моста, то и дело настороженно оглядываясь назад, просто лишь бы бежать, на первый взгляд, совершенно не понимая, куда ведет её эта тропинка.
Игнат незаметно выскользнул из своего потайного укрытия, и преграждая дорогу ласково обратился к девушке.
— Куда путь держишь, девица? Не заблудилась ли часом милая?
Девушка вскрикнула от такой неожиданности, затряслась еще, пуще прежнего, упала на колени и взмолилась о помощи.
— Не губите, помилуйте меня силы земные, небесные…
Игнат по-отечески поднял её из снега на ноги.
— Не бойся! Тише, дочка. Видишь дьякон я. Как звать тебя? И чего же это с тобой приключилось, что так далеко в лес завело?
— Варвара я, — отвечала понемногу успокаивающаяся девушка, — дочь Ильи сапожника. Помогите, спрячьте меня батюшка! Гонятся за мной бесы страшные, погубить хотят!
— Ну, так уж прямо и бесы?!
— Истинно вам говорю, — поклялась ему девушка, но при этих словах креста святого не сотворила, Игнат внутренне насторожился этим обстоятельством, но продолжил внимательно слушать Варварин рассказ. — Пригласила нас к себе на посиделки подруга наша вдовая, ужин устроили, разговелись, а спустя время напросились к нашему застолью четверо проезжих парней. И не случись никакой оказии, парни-то хорошие, веселые, кабы я ложку свою на пол не обронила. Наклонилась я было под стол поднять её, и увидала … вместо сапог у парней тех на ногах копыта конские, да хвосты с кисточками из-под кафтанов торчат. Испугалась я, закричала, и бежать, а они вслед за мной догонять бросились. Помогите, спрячьте меня, батюшка!
— Конечно Варварушка, помогу! Пойдем! В избу тебя сведу, там, в тепле до поры до времени и схоронишься.
Дорогу к избе Игнат Варваре рукой указал и впереди себя идти пустил, а сам позади чуть поодаль шествовал. Глаза в снег опустил, задумался, теребя в руках святой серебряный образок. Что-то в рассказе Варвары его серьезно настораживало, а что именно этого он никак понять не мог. Пока…, по мере приближения к избушке не стал замечать, что следы от Варварьиных валенок, как-то не очень-то на человеческие похожи. Стал всматриваться повнимательнее… и точно! Не следы то от валенок вовсе, а самый, что ни на есть настоящий след неподкованных конских копыт!
«Ах, вот оно, что! — мелькнула в голове у Игната, неожиданная догадка. — Ладно, посмотрим, как ты дальше нам запоешь!».
Подойдя к избушке, Варвара протянула руку отворить дверь, и тут же резко одернула её, будто ожегшись.
— Ну, что ж ты остановилась девица, входи не стесняйся, — подбодрил спутницу Игнат, совершенно забывший о просыпанной на пороге соли.
Варвара резко обернулась, с явным намерением наброситься на дьякона, и явив ему свою истинную перекошенную ненавистью бесовскую морду, зло прошипела.
— Издеваешься святоша?!
А Игнату, что делать?! Как держал в ладони святой серебряный образок, так и впечатал его в лоб бесенку прямехонько меж его коряво посаженых рожек. И держал до тех пор, громко читая молитву, пока тот визжащий и корчащийся в нестерпимых муках не растаял как майский мёд на масленичных блинах и не стек на снег маленькой темной лужицей, тот час же схватившейся ледяной морозной коркой причудливой формы.
— Фух ты! Аж мурашки по шкуре, — прокомментировал произошедшее, выглянувший из-за двери кот.
— Что, опять?! — поинтересовался у него не вполне еще пришедший в себя Игнат.
— Теперь уж точно до утра не отстанут навии, — подытожил Алабрыс, указывая взглядом на застывшую у Игнатовых ног грязную лужицу. — Смотри в оба, совсем теперь озвереют. Посему видно, прознали,
