К счастью, он не сопротивлялся, когда я добрался до него — я слышал, что тонущие люди могут вырываться, почувствовав прикосновение спасателя. В следующее мгновение я схватил мальчика за руку и поднялся с ним с глубины, которая, казалось, достигала по крайней мере двадцати морских саженей.
Пятью минутами позже он лежал, вытянувшись на песке у обломков; мать наклонилась над ним. Она тихо плакала и смотрела меня, ее глаза сияли благодарностью.
Ни один семилетний мальчик не мог бы так быстро восстановить жизненные силы, использовав ресурсы очень молодого и сильного тела. Румянец снова возвратился на его щеки, его глаза, трепеща, открылись — и я заметил все тот же упрямый, решительный взгляд юного исследователя, который отказывается сдаваться, несмотря на самые тяжелые удары, которые может нанести судьба.
Я полагал, что не почувствую ничего, кроме облегчения и сочувствия. Но я был все еще зол, и первые слова, которые я ему сказал, были такими грубыми, что я почти мгновенно пожалел о них.
— Тебе следовало подумать получше и не подвергать свою маму таким испытаниям. Хорошо, что ты не мой сын. Если бы ты был моим сыном, то лишился бы бейсбола и всего остального на целый месяц. Ты бы просто сидел у окна и кричал то-то своим друзьям. Возможно, они такие же плохие, как и ты. Непослушные, эгоистичные, абсолютно недисциплинированные дети, которые бегают как свора волчат.
Когда я остановился, его глаза широко открылись, и он посмотрел на меня без малейшего следа враждебности или обиды. Как будто он осознал, что я говорю как человек, которым не был и никогда не мог быть.
— Я не мог удержаться, — сказал он. — Там было что-то… Я знал, что найду это, если осмотрюсь. Я не хотел это найти. Но ничего не поделаешь, когда ты видишь сон о чем-то, чего ты не хочешь найти, и не можешь проснуться вовремя…
— Ты это видел во сне?
— Не так, когда я сплю. Я просто думал о том, как все будет, когда я это найду.
— И поэтому ты убежал, не предупредив мать о том, что собирался сделать что-то опасное?
— Я ничего не мог поделать. Как будто что-то тянуло меня.
— Ты смотрел на это, когда я говорил с тобой, — сказал я. — Поэтому, должно быть, ты это нашел. Жаль, что ты потерял свою находку, когда упал в воду. Если бы она еще осталась у тебя — та вещь, в существование которой мы должны поверить — это бы кое-что прояснило. Не все — но немногое.
— Я ничего не потерял, — сказал он. — Оно у меня в руке.
— Но это невозможно.
— Нет, возможно, — сказала его мать, впервые прервав нас. — Посмотрите, как плотно сжата его правая рука.
Я едва мог в это поверить, только потому, что было бы разумнее предположить, что руки мальчика, упавшего с рухнувших досок, будут открываться и сжиматься много раз в отчаянном подобии захвата, сначала в попытках сжать воздух, а затем — удушающую стену воды, которая на него обрушилась. Я не мог понять, как в такой необычной ситуации кто-то мог удержать такой маленький предмет — камешек или раковину, — который только что подобрал, даже в плотно сжатой руке.
Там могло оказаться нечто большее. Не только мужчины и женщины, но и некоторые дети переживали невыносимые муки, не отказываясь, даже под угрозой смерти, от каких-то маленьких предметов, драгоценных для них или таких, которых они боялись из-за какой-то ужасной тайны. Крестовый поход детей…
Мне было сложно представить, что могло вложить такие мысли мне в голову: я только мельком видел предмет, который Джон, по-видимому, нашел очень быстро. Определенно, его слова можно было считать детским лепетом. Принуждение, похожее на сон, внезапно подчинило его и заставило отправиться на поиски, как будто мальчика притягивало магнитом. Он был беспомощен, не мог сопротивляться принуждению, не способен преодолеть это мистическое влияние. Он вовсе не хотел отыскать эту вещь, но осознавал, что у него нет выбора. Он не хотел…
Сьюзен присоединилась к нам у обломков, не обращая внимания на жесты матери, которая показывала, что девочка должна вернуться обратно и не отвлекать нас от спасения жизни Джона. Еще один маленький ребенок, бегущий по песку, помешал бы ей разобраться в том, о чем мы говорили с ее сыном.
Но сейчас она смотрела на меня, как будто я добавил новое неожиданное осложнение, умолкнув на пару минут.
— Дай ему посмотреть на то, что ты подобрал, Джон, — сказала она. — Просто открой руку и покажи это ему. Ты делаешь из этого какую-то странную тайну. Я тоже хочу на это посмотреть. Тогда мы все будем счастливее.
— Я не могу, — ответил Джон.
— Не можешь что? — спросил я, пораженный удивлением и болью, которые отразились в его глазах.
— Я не могу шевелить пальцами, — сказал он. — Я только что понял. До этого я не пробовал.
— О, это чепуха, — сказал я, — Послушай меня, прежде чем скажешь что-нибудь еще более глупое. Ты должен был, по крайней мере, попытаться пошевелить пальцами дюжину или боле раз, прежде чем я спас тебя. И после этого столько же.
Он покачал головой.
— Неправда.
— Это должно быть правдой. Это твоя правая рука. Ты все время ее используешь. Как и все.
— Я не могу шевелить пальцами, — повторил он. — Если бы я разжал руку, это бы выпало…
— Все это я знаю, — сказал я. — Но ты мог, по крайней мере, раньше выяснить, можешь ли ты шевелить пальцами. Это было бы вполне естественно.
Мне было сложно думать о его матери очень особым образом, так как она очень утомилась с тех пор, как я бросился спасать мальчика. Но какие-то черты прежней пляжной соблазнительницы вернулись, когда ее сын открыл глаза, и казалось, избежал трагедии, которая могла случиться. Но теперь она вновь выглядела безумной. Внезапно страх вспыхнул в ее глазах.
— Может быть… истерический паралич? — спросила она. — Мне говорили, такое может случиться с маленькими детьми.
— Не думаю, — ответил я. — Просто постарайтесь оставаться спокойной. Мы скоро все узнаем.
Я взял руку ее сына, поднял и осмотрел повнимательнее. Он не сопротивлялся. Пальцы были сжаты очень плотно Я подумал, что ногти, должно быть, впились в кожу на ладони. Суставы посинели.
Я начал работать над его пальцами, пытаясь силой разжать их. Сначала я не преуспел. Затем, постепенно они как будто стали более гибкими, и прежняя жесткость исчезла.
И вдруг внезапно вся его рука расслабилась, как будто мои судорожные усилия разрушили какие-то чары.
Маленький предмет, который лежал на ладони мальчика не был ни раздавлен, ни поврежден. Сначала я подумал, что он металлический — так ярко он блестел в солнечном свете. Но когда я взял эту вещицу и рассмотрел, то увидел, что она сделана из какого-то эластичного вещества блестящего, как металл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
