Я заметался. Три часа подряд я лихорадочно обшаривал дом за домом, двор за двором. Я не мог вспомнить. Проклятье, не мог заставить себя вспомнить. Я отбросил застенчивость, отринул стыд и принялся нагло, бесцеремонно стучаться в дворницкие и названивать в квартиры первых этажей. Во все подряд. В одних мне сочувствовали, в других материли, в третьих крутили пальцем у виска. И никто ничего не знал. Никто. Ничего.
К полуночи я выдохся. Я рухнул на убогую лавку, притулившуюся к стене дома в одном из бесчисленных однотипных дворов. Я сидел, ссутулившись и закрыв руками лицо. Увядшие бутоны обтрепавшихся белых роз глядели на меня укоризненно, умирая.
Я провёл ночь на Московском вокзале и, едва рассвело, продолжил поиски. Я опять не нашёл. Поймал такси, обещал водителю двойной счётчик, и «Волга», взревев двигателем, рванула в аэропорт. Я едва не приплясывал от нетерпения на пассажирском сидении.
– Намного опаздываешь? – озабоченно спросил таксист.
– Да, – сказал я. – Возможно, на целую жизнь.
До позднего вечера я лихорадочно метался по Пулкову. Затем, когда надежда иссякла, разбитый и обессиленный, поехал домой.
На следующий день в Клубе Железнодорожников мне показали платёжную ведомость. В ней значилась сумма, полученная за выступление актёрской труппы гражданином Петровым И. Н. Под платёжкой стояла неразборчивая подпись. Больше в клубе не знали о труппе ничего.
В понедельник я взял на работе месячный отпуск и улетел в Ригу.
Амок. Это, наверное, был амок. Я не мог остановиться. Я искал женщину, о которой почти ничего не знал. С которой провёл один вечер и одну ночь и которую больше не видел. К тому же, не вполне женщину. Или вполне?.. Или…
В Риге я пробыл месяц. Я пытался навести справки, дал объявления в местные газеты, развешивал их на фонарных столбах по всему городу. Я объездил театры, клубы, даже школы. Везде я выспрашивал о лилипутской актёрской труппе, о постановщике, который её создал, о солистке по имени Вероника. Я не нашёл ни режиссёра, ни труппы. Не нашёл и Веронику. Не нашёл ничего. И никого. В конце концов, я пришёл к выводу, что она мне сказала неправду. Я облазил всю Ригу. Живи она здесь, я бы не мог не найти. Её здесь никогда не было.
Под конец, полностью опустошённый и выхолощенный, я снял проститутку. Карлицу, увидел её в холле гостиницы «Латвия», подошёл и сходу договорился о цене. Привёл в номер, набухал себе до краёв стакан коньяку и залпом его опростал.
Клин клином, била в виски навязчивая мысль. Вышибить этот клин клином!
– Мне раздеваться? – безучастно спросила карлица.
– Раздевайся. Нет, постой, не надо. Скажи мне, что вы испытываете, когда вас… с вами…
– Кто «вы»?
– Вы. Маленькие.
Карлица внезапно расхохоталась. Я пришёл в ужас: смех был скрипучий, кашляющий, со всхлипами и подвизгиванием, почти лай. Отвратительный, как она сама.
– «Маленькие», – сказала карлица, отхохотав. – Так называет себя элита. Чистоплюи, недорослики, которым повезло: они не горбаты, не сморщенны и выглядят почти людьми. А такие, как я… Мы не маленькие, мы даже не лилипуты. Мы – дварфы, понял? Ну так что, раздеваться?
– Не надо, – сказал я. – Ответь на вопрос и уходи.
– А пошёл ты! Дерьмо! – проститутка смачно сплюнула на пол. – Чтоб тебе испытывать то, что мне, козёл.
Она ушла, а я ещё долго сидел у окна, и гирлянды звёзд на небе ночной Риги хороводили у меня перед глазами. А потом одна звезда, оторвавшись от товарок, стремительно полетела вниз.
– Увидеть её опять, – загадал я. – Ну же!..
Прошло двадцать пять лет. Четверть века. Моё желание не сбылось. Что ж, я не верю в падающие звёзды. Я вообще мало во что верю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
