– Ну не убили же меня в конце да концов! А если Старик узнает… Он ведь... Да меня прямо в шахте с кайлом в руках похоронят!!
– Дурак ты! А если бы убили!? Ты об этом думал? Ты вообще головою то думал!?
Кстати, раз уж речь зашла о смерти. Убийства не приветствовались ни в городе, ни за его пределами, но, когда речь шла о паре сломанных костей… Как говаривал один из самых бессовестных бойцов местной шайки бандитов, Арен: «Не город, а мечта! В рыло дал, пожитки взял, еще денек на славу погулял!». Такой порядок установился уже с давних пор, еще в конце правления пред-предпоследнего коменданта, и не менялся по сей день. Грабеж и воровство среди горожан стали чем-то обыденным, а может даже естественным. Тяжелая работа, различные легкие увеселения вкупе с снующими тут и там, паршивого вида бродягами и прочими неприятными личностями делали свое дело. К тому же, мужики в время пересмен поговаривали, что стражи неплохо так наживались на своей «глухоте» и «слепоте». Схема, отработанная временем, уже не схема, а стиль жизни.
– Да думал, думал я… И об этом, и о многом другом.
– Индюк тоже думал!... Ай тьфу на тебя, иди лучше отдыхай. Завтра с тобою еще одну беседу устроим!
– Да, как скажешь, Ален, а на счет Старика… – Сказал я, слегка потянув ноющее плечо.
– К нему в обязательном порядке загляну, что б неповадно было!
– Как… скажешь. Доброй ночи, Ален. – Вздыхая от безысходности. М-да, не хватало мне одного наказания...
Старик усмехнулся в ответ, а после медленно развернулся.
– И тебе, сынок, и тебе доброй… – Ответил тот, помахав на прощание
Смиряюсь со своим «поражением», превозмогаю разливающуюся по телу боль, приподнимаюсь на ноги. Старик же неспешно поковылял в сторону своей «норы», находившейся относительно недалеко. Глядя на него своими опухшим и «здоровым» глазом, мне хотелось и выругаться, и сказать спасибо. Старик Ален был единственным в предместье, кто относился ко мне с заботой и пониманием, другие же были либо равнодушны, либо старались получить хоть какую-то выгоду.
Солнце практически полностью скрылось за горизонтом. Я все смотрел то в сторону бескрайнего леса, в пустоту, то на лежащее как на ладони предместье, то на возвышающиеся в дали стены города. Мыслей не было, было лишь желание забыться на денек другой, но... М-да, на все есть свое «но». В моем случае это было выживание. Оно не терпит отлагательств, не терпит слабости. Вечные бега с судьбой, а кто выйдет победителем рассудит смерть.
Перед тем как солнце совсем скроется за кронами деревьев было еще немного времени, а потому можно было еще немного постоять на свету, понежиться в теплых, меркнувших в дали лучах. Мой взгляд задержался на стенах, сохранивших толику той величественности, что заложили в них создатели. И глядя на них, во мне по обычаю просыпается некая грусть. Грусть за то, во что превратили некогда «надежду» Фортрета. Хм, и это при том, что меня сложно назвать сердобольным человеком, нет, сочувствие мне не чуждо, но оно в немалой степени «выборное». Лицемерно? Возможно так. Возможно из-за этого я стараюсь не придерживаться чей-либо стороны в конфликтах, избегать особого отношения к кому-либо. Все взаимно, как ты ко мне, так и я к тебе. Да и жизнь твердит о том же – обстоятельства бывают разные. Как говорят, умей подстраиваться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
С другой стороны, есть Старик – непоколебимый и несокрушимый, человек слова и воли, человек вырастивший меня. Срать он хотел на жизненные обстоятельства, и преграды, и сложности, да вообще на все, что не сходится с его принципами и взглядами. Порою я думал, что если сильно надо будет, то он и самого императора прогнет, ибо так гласит его личный кодекс чести. Воля, честь и доблесть – все в одном флаконе. Он всю дорогу твердил и вбивал в мою голову одно – ценность твоей жизни заключается в силе твоих убеждений, твоей же чести. Если у тебя нет конкретных взглядов, нет принципов, значит нет и воли, нет прав на свободу...
И вот теперь живи с этим, как хочешь.
Но я отвлекся от города. Чем же он удостоился сожаления? Ответ, как бы оно не было странно, заключался коменданте. Один оставил после себя величие и процветание, другие похоронили его заслуги в собственном дерьме.
Думаю, догадаться, что гости в этом «нагромождении потерянных душ» появлялись нечасто, труда не составит. Не сказать, что б их совсем не было, но случалось это и впрямь очень редко. Те из них, кто волей судьбы забрел в эту глушь, зачастую, после знакомства с местным колоритом, задавались вопросом: «Неужели до всего происходящего коменданту и шайке его прихлебал нет никакого дела?!». Что же, с точки зрения более осведомленных людей, ответ выглядел бы так: «В лесах сформированы минимум три хорошо организованных лагеря разбойников, что орудуют вблизи дорог и окрестных деревень. Редкие караваны торговцев то и дело упоминают о поднимающейся нежити, наводящей на простых обывателей дикий, животный ужас одним своим видом. Мало того, местная флора и фауна с превеликим удовольствием пожирает остатки тех бедолаг, которым не посчастливилось повстречать первых двух. Краулеры, грорлеры, загонщики, плотоядные цветы и деревья пожиратели… В целом, был бы человек, а сожрать или убить чему найдется. Теперь сами думайте, плевать ли лучшим из нас до всего или нет? Во всяком случае, переживать не стоит, все же жизнь трудна, а если есть желание пожить подольше, то лучше следуй правилам...». Так и живем. Изо дня в день, из года в год…
В последний раз затянув свежий воздух полной грудью я поплелся внутрь своей «конуры». Последний для этого дня разумеется… Надеюсь.
«Что ж, воздухом подышали, тело размяли, людей посмущали, теперь и баиньки пора» – мельком пронеслось в голове. Я вошел внутрь. Домашняя обстановка была весьма скудной: лежанка у стены, возле нее небольшой сундучок и на нем стоящая свеча, вот и все предметы моего быта. Оказавшись в помещение, первым делом зажег свечу, после я направился к левому дальнему углу. Там, немного пошарив по каменному фундаменту, отковырнул плоский камень, являющийся фальшь-панелью.
– Так, а вот и сбереженье в ход пошло… – Проворчал я, доставая небольшой, звенящий металлическим бренчанием, мешочек. Вынимая по одной монете, насчитал около ста двадцати четырех медных монет. – Не густо, но и не пусто. Интересно, пятнадцати хватит или взять на всякий случай побольше?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
К слову, мой заработок по местным меркам был весьма неплохим. За то, что я в запыленных коридорах кайлом махал, мне платили целых пятьдесят медных монет. Ну как платили, в основном это было тем, что называлось номинальной платой. Из нее, в качестве удержаний, я выплачиваю подушный налог в размере двух медных, десять за владение «имуществом», также две медные за налог на ведение профессиональной деятельности. Отдельным гра… Кхм, сбором шли четыре медных на «содержание гарнизона». Уже шестнадцать… Далее, на мои повседневные расходы уходит в среднем десять, максимум пятнадцать-семнадцать монет в месяц. Чуть не забыл! Раз в три-четыре месяца нужно было отдельно отстегивать пару другую монет, чтоб никто не лазил к тебе в дом пока твоей туши рядом не наблюдается. Так, в сухом остатке остается до двадцати двух монет. Меньше половины, но выжить можно. Я даже в течении двух лет копить умудрялся!
