Конечно, не всегда — особенно в западной фантастике — взаимоотношения человека и робота складываются столь идиллически. Случается, высокие договаривающиеся стороны могут и не поладить между собой. В той конфликтной ситуации, которую изобразила Милдред Клингермен в юмореске «Победоносный рецепт», верх над суперсовременной машиной одержала женщина, защищающая свое человеческое первородство от натиска безликой автоматизации и стандартизации. В данном случае перед нами шутка, но можно без труда вспомнить множество произведений, где люди и роботы сражались между собой не на жизнь, а на смерть. И дело здесь совсем не в псевдонаучных размышлениях о том, будто искусственный разум со временем станет более совершенным, нежели породивший его разум человека, и будет только ждать своего часа, дабы вытеснить несовершенных прародителей с лица Земли. Суть в том, что за сражениями человека и робота скрываются вполне определенные социально-исторические коллизии, возможные только в определенных общественно-экономических формациях.
Когда машины остаются машинами, которым ни к чему такое нефункциональное понятие, как душа, то людям не стоит передоверять им свои судьбы, иначе человеку может стать действительно плохо. Своей мертвенной, античеловеческой логикой компьютеры-крючкотворы способны довести невинного человека до смертного приговора, так как они не в состоянии уразуметь неоднозначность человеческой речи и письма и уж тем более лишены чувства юмора (рассказ «Машины не спорят» Гордона Диксона). Человек вообще теряется в насквозь автоматизированном, непонятном и враждебном ему мире. Даже обычные линии метро, бесконечно множась и путаясь, способны превратиться в топологическую систему высшего порядка, где могут исчезнуть целые поезда с ничего не подозревающими пассажирами (юмореска Дейча «Лента Мёбиуса»).
Сделаем еще один шаг и раздвинем дальше сферу фантастических контактов, которые могут осуществляться или не осуществляться. Речь пойдет о произведениях, повествующих о судьбах гениальных открытий и изобретателей. Если между землянами и пришельцами дружеские и деловые связи устанавливаются не так уж редко, а недоразумения, которые возникают со свихнувшимися роботами, почти всегда разрешаются в пользу людей, то кто рискнет назвать хотя бы один рассказ в современной западной фантастике, где великий изобретатель сумел бы благополучно донести свое детище до страждущего человечества? Вот уж когда перед нами была бы ни на чем не основанная выдумка, а писатели, будь они хоть трижды фантастами, в таких делах стремятся сохранить верность правде жизни. Герой, или как минимум его открытие, всегда гибнет под ударами злых сил.
Труднее всего, оказывается, устанавливать контакты типа «люди-люди».
Гениальный математик-самоучка Гомес из одноименного рассказа патриарха американской фантастики Сирила Корнблата находит свое счастье, женившись на любимой девушке. Чтобы обрести душевный покой, человек не должен быть в разладе с собственной совестью, и, добиваясь желанного равновесия, Гомес вынужден отказаться от другого счастья — счастья стать подлинным ученым. А ведь из него мог выйти новый Эйнштейн, он мог сделаться всемирно известным физиком, Нобелевским лауреатом, богатым человеком… Для этого ему надо было всего лишь не стирать с доски найденную формулу единого поля и не притворяться, будто у него внезапно улетучились математические способности. (Между прочим, заправилы из Пентагона, прибравшие было юношу к рукам, сравнительно легко отпускают его, с готовностью поверив в обман, — им с самого начала претило обхаживать полуграмотного пуэрториканца, судомойку из дешевого ресторанчика.) У Гомеса хватило силы и ума, чтобы поступиться блестящим будущим, едва он догадался о возможных последствиях своего открытия. Остается только горько пожалеть о том, что гомесы в западной фантастике встречаются чаще, чем в жизни. Быть может, мы тогда не имели бы такого «достижения человеческого разума», как американская нейтронная бомба.
Если в рассказе Корнблата чуть ли не рождественский «happy end», то у коллег Гомеса по гениальному изобретательству в юмористическом рассказе Мюррея Лейнстера «На двенадцатый день» и особенно в совсем неюмористическом рассказе «Дождик, дождик, перестань…» Джеймса Кокса дела обстоят не так благополучно. Впрочем, возвращаясь к «Гомесу», спросим: что же это за счастливый конец, если человечество в результате лишилось и выдающегося открытия и выдающегося ученого? Да, что-то очень неладно в том «датском королевстве», где отношения между людьми извращены до такой степени.
В рассказе же Джудит Меррил «Сквозь гордость, тоску и утраты» утверждается другой тип контактов между людьми. Несмотря на трагическое расставание героев, их связывают отношения подлинной любви, они готовы жертвовать собой во имя близкого человека. Чтобы муж смог осуществить заветную мечту и улететь на Марс, героиня вынуждена солгать ему — ведь узнай Уилл истинную причину ее отказа отправиться вместе с ним, он бы, не колеблясь, остался. Сходные мотивы встречались и в советской фантастике, например в романе И. Давыдова «Я вернусь через тысячу лет». Однако разница между упомянутыми произведениями существенна, и она заключается в противоположности социальной обстановки, окружающей героев. У советского писателя «молодые моряки Вселенной» рвутся в космос, окрыленные великой целью, а персонажам западной фантастики больше всего хочется оставить вконец опостылевшую Землю.
И, наконец, несколько слов о рассказе Джека Льюиса «Кто у кого украл», в котором, правда, речь идет не о контактах и тому подобных серьезных вещах, а всего лишь… о научной фантастике, да и то в несерьезном тоне. О той не лучшей части научной фантастики, которая так запуталась во временных сдвигах и сверхсветовых скоростях, так закольцевалась в бесконечно повторяющихся сюжетах, что теперь и вправду нелегко разобраться, кто и что у кого украл, кто был первооткрывателем золотых фантастических жил, кто прилежным последователем, ведущим дополнительные разработки, а кто и откровенным компилятором, довольствующимся случайными кусочками, забытыми на месте полностью выработанного рудника…
Всеволод Ревич
Л. Дж. Дейч
Лента Мёбиуса
(научно-фантастическая юмореска)
От станции Парк-стрит линии метро расходились во все стороны, образуя сложную, хитроумно переплетенную сеть. Запасный путь связывал линию Личмир с линией Эшмонт для поездов, идущих в южную часть города, и с линией Форест-хилл — для поездов, следующих на север. Линии Гарвард и Бруклин соединялись туннелем, пересекавшимся на большой глубине с линией Кенмор, и в часы «пик» на эту линию переводился каждый второй поезд, идущий обратным маршрутом на Энглстон. Возле Филдс-корнер линия Кенмор соединялась с туннелем Маверик и, выходя на поверхность, связывала Сколлэй-сквер с наземной линией Копли. Затем она снова уходила под землю и у Бойлстона соединялась с линией Кембридж. Пригородная кольцевая линия Бойлстон соединяла на четырех уровнях все семь главных линий метрополитена. Она была открыта, как вы помните, третьего марта, и с тех пор поезда могли беспрепятственно достигать любой станции сети.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
