Третий том, начинавшийся с периода после 1924 г., находился в работе в «Политиздате», когда отца не стало, он умер 21 октября 1978 г., не дожив месяца до 83 лет. Через несколько недель меня вызвали в издательство и сообщили, что книга исключена из планов, а вскоре я узнал, что это было личное указание Суслова, побаивавшегося отца до самой его смерти и теперь осмелевшего. Сравнение диктовок отца с текстом, подвергшимся экзекуции редакторов, показало, что в ряде случаев мысли автора были искажены до неузнаваемости. Аналогичная картина наблюдалась и в некоторых статьях, посвященных периоду Великой Отечественной войны. Например, в «Военно-историческом журнале» уже после смерти Микояна вышла статья «В канун войны», открывавшаяся пространным рассуждением о том, как эффективно готовился СССР к нападению Гитлера, хотя у отца статья начиналась с убедительного материала о том, как плохо страна подготовилась и насколько иначе сложился бы ход военных действий, если бы руководство страны и армии заблаговременно, хотя бы с августа 1939 г., предприняло серьезные меры по подготовке к отражению агрессии и если бы Сталин не лишил армию командного состава массовыми и необоснованными репрессиями. Готовивший статью к публикации очень уважаемый мною историк Г.А. Куманев объяснил мне, что ему было ясно сказано: Политуправление армии и Институт военной истории не пропустят публикацию без «нужного» введения. Мне все же на стадии верстки удалось вставить туда абзац о прострации Сталина в первые дни войны, о чем отец рассказывал также и Куманеву.
Таким образом, неопубликованные диктовки и домашние рассказы А.И. Микояна стали основой для описания его жизни после 1924 г. Диктовки обычно им просматривались, после перепечатки редактировались, сверялись с документами. Иногда автор отмечал по тексту, что именно хотел бы сверить. Порой встречались слова «диктовка по этому вопросу имеется», означавшие, что она не попала в фонды РЦХИДНИ и где находится – пока неизвестно. То ли Президентский архив не все передал, то ли она оказалась в домашнем архиве Черненко (он любил копаться в архивах и кое-что брал к себе – об этом есть письменные свидетельства даже в архивных документах отца).
Мои записи за ним почти стенографически воспроизводят то, что он рассказывал в домашней обстановке. Их стиль и терминология более раскованны. Иногда это очень заметно. Некоторые из них он читал и делал небольшие поправки, высказывал пожелания, что именно следовало добавить.
Естественно, особенности языка и стиля автора сохранены, равно как и его замечания о том или ином персонаже, в то время жившем или даже еще работавшем, а ныне покойном.
Особо следует сказать о внешнеполитических миссиях А.И. Микояна, которых было очень много. Сотни раз мне приходилось слышать за границей, будто бы Микоян был министром иностранных дел Советского Союза. Дело в том, что Н.С. Хрущев, как и Сталин, был очень высокого мнения о способностях Микояна – в том числе и дипломатических.
Эти миссии, например в Китае в феврале 1949 г., до победы революции в этой стране, начались еще при Сталине. В особо важных случаях Никита Сергеевич также предпочитал посылать за рубеж именно его, а не министра (этот пост занимал Шепилов, затем Громыко). География его поездок обширна: Австрия, Афганистан, Бирма, Болгария, Венгрия, Вьетнам, Гана, Гвинея, ГДР, Дания, Индия, Индонезия, Ирак, Китай, Куба, Мали, Марокко, Мексика, Монголия, Норвегия, Пакистан, Польша, Румыния, США, Финляндия, Франция, ФРГ, Югославия, Япония. В некоторых из них отец бывал неоднократно. В ряде поездок мне посчастливилось сопровождать его в качестве личного секретаря. К сожалению, большой и интересный материал об этих поездках пришлось оставить за рамками данного издания. По объему он требует отдельной книги, которая, как я надеюсь, появится. Здесь же кратко упоминаются лишь некоторые из них. Исключение сделано для описания поездки по США в 1936 г., поскольку она связана прежде всего с работой А.И. Микояна по созданию пищевой промышленности в нашей стране.
Важнейший отрезок жизни и работы отца пришелся на период, когда лидером нашей страны был Н.С. Хрущев, а Микояна называли за границей «человеком № 2 в СССР», так как он занимал пост первого зампреда Совмина СССР (Хрущева) и был активнейшим членом Президиума ЦК (политбюро). Именно на это время падает большая часть его зарубежных миссий, и именно тогда Микоян непосредственно участвовал в судьбоносных эпизодах нашей и мировой истории.
Как историк не могу не отметить странный феномен: читая воспоминания Хрущева, можно подумать, что Микояна или вовсе не было тогда, или он появлялся несколько раз для того, чтобы сыграть какую-то неопределенную роль, либо сомнительную с точки зрения Хрущева, либо плохо ему запомнившуюся.
Я хорошо знал Никиту Сергеевича, много раз бывал в его доме. Чаще просто приезжал как друг Сергея и Рады, его детей. Бывая с отцом в Пицунде, общался с ним и там. Я согласен с мнением отца, что Хрущев – самородок, человек с сильной волей, необходимой лидеру. Отец сравнивал его с необработанным алмазом, имея в виду недостаток образования и воспитания. Мне импонировали многие его личные качества, хотя и слабости также были заметны.
Все это делает для меня нелегким объяснять феномен умолчания и негативного упоминания о моем отце или начисто неверного описания его роли Хрущевым в воспоминаниях, надиктованных на пленку. Мне известно несколько причин, объясняющих подобное недоброжелательное (причем несправедливо недоброжелательное) отношение к моему отцу после отставки Никиты Сергеевича. Здесь потрудились и власть имущие, и люди из его окружения, использовавшие определенные слабости характера Никиты Сергеевича: любовь к лести, нетерпимость к возражениям, ревность к тем, кто умеет что-то лучше его, иногда – нелояльность к бывшим соратникам или чисто эмоциональная готовность к недоверию без веской причины. Например, поведение Микояна до и во время снятия Хрущева было безупречным с точки зрения друга, соратника и политического деятеля. В этой связи изображение А.И. Микояна в дешевеньком политическом кинотриллере «Серые волки» как человека, предавшего Н.С. Хрущева, является безответственным и злым вымыслом. Думаю, Хрущев не простил отцу того, чего не мог простить самому себе. Что не поверил информации офицера КГБ о сговоре других членов Президиума ЦК, что верил льстецам типа Воробьева, секретаря Краснодарского обкома, и другим, утверждавшим, что никакого сговора никто и не замышляет. Он был слишком самоуверен, не допуская мысли, что те, кого он собрал в Президиуме ЦК по принципу личной преданности, способны объединиться против него самого. Узнав о заговоре от своего сына Сергея, он ничего не предпринял, поручил Микояну встретиться с «источником информации», а сам улетел в Пицунду. Уже там, выслушав пересказ А.И. Микояна, все равно не поверил и даже не стал читать запись беседы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
