— Тогда сотворите это с женщиной, — жестко сказал ему Роно. — Ни за что не поверю, будто во всей этой их интрижке была хоть капля инициативы Марча. Не той он породы, чтобы самочинно увиваться за чужой женщиной. Уверен, она сама и выбрала его, и позвала, и соблазнила, когда ей ввиду долгого вашего отсутствия понадобился мужчина. Ручаюсь головой, Марчу, кроме глупости, нечего поставить в вину. Вы же знаете, Реджи Марч умрет за вас, сир. Будьте с ним честны.
— Марч, говоришь, умрет за меня? — угрюмо усмехнулся король. — Так вот пусть и умрет. Он — мой вассал первого уровня, и, стало быть, его жизнь принадлежит мне по закону. Сейчас она потребовалась мне для того, чтобы смыть то дерьмо, в которое он, как ты говоришь, по глупости меня вляпал. Пусть все знают, что бывает с теми, кто зарится на мое.
— Марч холост, — заметил Роно словно бы про себя, — леди Абигайль тоже официально ничем не связана… Грешно убивать рыцаря за любовь к даме, сир. Если двое свободных людей решили, что они любят друг друга, то это, наверное, судьба. Кого вы надеетесь обмануть этой «государственной изменой», сир? Только самого себя. Чем серьезнее вы будете глядеть на это дело, тем шире будет резонанс и тем ветвистее будут рога.
— Я не дал тебе оплеуху только потому, — процедил Ричард, — что ты далеко сидишь, а я слишком устал сегодня. Что-то сегодня ты излишне болтлив. Что тебе до Марча? Ты не сказал с ним и двух слов, ваши пути никогда не пересекались. Почему ты за него заступаешься?
— Однажды пересеклись, — возразил Роно. — Пять лет назад он разбил для вас норвежцев, помните?
— Как не помнить!
— Жив был еще Билиссо, мой учитель, вместе с ним мы находились при вашей армии, когда вы сомкнули фронты и раздавили врага, не дав ему пробиться к побережью, к кораблям. Это Марч перерезал им дорогу, и ему пришлось куда круче, чем прочим отрядам, потому что он принял на себя главный удар. А было ему тогда всего двадцать. Вспомните, сир! Когда вы сомкнулись, подмяв под свои ряды вражеское войско, и он подскакал к вам, в крови, своей и чужой, хмельной от радости победы, полуоглохший от рева труб, и официально доложил о том, что враг разбит, вы обняли его и чуть не задушили в порыве восторга и велели ему просить любую награду, а он смеялся и говорил, что ему ничего более не нужно, что он счастлив не менее вас. Вы опасно не правы, сир. Вы плохо платите за верность. Вспомните, да вы же сами вручали ему меч и сами затянули на нем рыцарский пояс.
— Выходит, — король невесело засмеялся, — пять лет назад ученик моего волшебника обзавелся кумиром в лице Реджи Марча? Странно, я совсем тебя не помню. Должно быть, ты держался в тени Билиссо. Да, Реджи — зерцало рыцарства во всех отношениях, а давно ли перестали так звать меня самого? Однако, как мне всегда казалось, рыцарство само по себе никогда тебя не привлекало?
— Анатомируйте мою душу как вам угодно, сир, но пощадите Марча. А еще… — Роно глубоко вздохнул. — Выдайте леди Абигайль за него замуж. А сами непременно возьмите новую любовницу!
— Ха! Замуж! Его род ее не примет. Ты никогда не видел вдовствующую графиню, эту дракониху в женском обличье? Она скорее поднимет мятеж! Пожалуй, и сам Марч не согласится. Абигайль слишком низкого происхождения, и у нее слишком дурная репутация.
— Ну, если графине придется выбирать меж казнью сына и леди Абигайль…
— То она, без сомнения, предпочтет его смерть тому, что посчитает бесчестьем.
— Тогда, — тихо попросил Роно, — поменяйте их местами. Это она виновна в измене.
Король устало покачал головой.
— Я не могу. Ее убить я не смогу. Эта женщина растворена у меня в крови. Она мне необходима. В ней больше королевского, чем во всех венценосных бабах Европы. Но я не могу позволить, чтобы люди говорили: ему, мол, наставили рога, он застал их вместе… и ничего не сделал! Поэтому мне придется ославить и казнить Марча. Боль, которую он мне причинил, с лихвой покрыла все его ратные подвиги.
Роно поджал губы. Вообще-то он считал Ричарда человеком, одним из немногих, с кем он снисходил до откровенного разговора. Но, постоянно видя перед собой его душу распахнутой, он временами преисполнялся к нему брезгливым сожалением. А через него — и ко всем другим, потому что раз уж тот, кого судьба поставила великим, бывал так ничтожен, то что говорить о прочих? Но король ненароком коснулся истины, больного места: жизнь Реджинальда Марча была тем немногим, к чему молодой волшебник Роно не оставался равнодушен.
— По крайней мере, сир, — взмолился он, — не велите его пытать!
Ричард опустил глаза.
— Ну как же? — нехотя сказал он. — Такое обвинение — и без дознания? Нет, Роно… Приказ о начале дознания я должен послать завтра… ну, то есть сегодня, после более важных дел касательно моего возвращения.
— Сегодня же воскресенье, — с тихой надеждой, преобразившей его обычно презрительное лицо, прошептал Роно. — Сегодня — нельзя! Это все знают…
Он сполз со скамьи и опустился на колени.
— Пожалуйста!
Как ни утомлен был король, сцена эта его поразила. Роно никогда ничего у него не просил, и уж тем более на коленях. Обычно он явно предпочитал, чтобы просили его, а земное все было ему глубоко чуждо.
— А если бы вместо Марча в Бладжерси угодила Абигайль, — с интересом спросил он, — ты так же просил бы за нее?
Роно покачал опущенной головой.
— Но почему? Или женское несчастье тебя не трогает?
— Не этой женщины, сир. — Роно вскинул глаза, на секунду показавшиеся королю безумными. Да разве любой волшебник хоть в чем-то не безумен? — Она делает вас убийцей, сир.
Мускулы королевского тела напряглись, словно он хотел подняться и задать дерзкому щенку хорошую трепку, но потом Ричард вновь осел в удобное кресло. Роно мог обидеться, а Ричард ценил наследство, доставшееся ему от покойного Билиссо, гореть тому в аду. Благодаря советам своих волшебников ему не раз удавалось выходить из затруднительных положений без ущерба для чести и даже с прибылью для своей доброй славы.
— Я не из породы праведников, — сказал он. — У меня и на белую чашу весов есть что положить, и на черную. Разве я когда-нибудь забуду, что этому мальчишке — двадцать пять, тогда как мне — пятьдесят, и что он — самый красивый из моих рыцарей?
Роно пожал плечами и опустил глаза. Услышал, как король встал и пошел к постели, как та скрипнула под его большим телом. Капельку того, что он считал своей честью и что на самом деле являлось всего лишь уязвленным мужским самолюбием, Ричард считал весомее жизни лучшего из своих рыцарей, и пререкаться далее было бессмысленно. В воображении он развил свою мысль далее, мысленно предложив королю переказнить всех красивых и двадцатипятилетних, пощадив лишь увечных и юродивых, на ком не грозил задержаться взгляд холодных зеленых глаз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
