Фостер прикрыл от солнца свой единственный глаз и промолвил:
— Думаю, Гарри, что раньше мы бы тут встретили пару судов с нашей родины.
— Действительно странно, — согласился Уайэтт. — Что-то не вижу я здесь ни одной мачты с крестом Святого Георгия.[6]
Фостер задумчиво склонил свою круглую лысеющую голову в красной вязаной шапочке из камвольной пряжи.
— Пожалуй, не наберется и половины судов из тех, что мы встретили здесь в прошлый раз. И все же это может означать, что торговля у нас будет поживей и цены получше. Как считаете, мастер Гудмен?
Унылый круглолицый человек, ведавший в качестве суперкарго[7] приемом и выдачей грузов на судне своих хозяев, достойных господ Мортона и Барлоу, торговцев из лондонского Сити, ощерившись, обнажил в улыбке свои редкие пожелтевшие зубы.
— Цены получше — это точно! Голодающие не склонны будут долго препираться из-за цен, стоит им только увидеть яства, что я везу у себя под ногами. Да, господин Фостер, осмелюсь предположить, что мы получим с этого груза необычайно высокий доход.
Хотя Генри Уайэтт посещал порт Бильбао уже второй раз грандиозная архитектура этого древнего города и экзотика его портовой части ничуть не потеряли для него своей первоначальной привлекательности.
Он рассеянно заметил, как сетевидные тени, созданные солнцем среди вантов «Первоцвета», лениво скользнули взад и вперед по его не слишком-то чистым шканцам, затем присмотрелся к полету больших бело-серых портовых чаек, кружащих и кричащих над флагом их судна — выцветшим красным крестом Святого Георгия на белом, сильно запачканном поле.
Гудмен отмахнулся толстой короткой рукой от налетающих птиц.
— А где вы бросите якорь? — спросил он.
Капитан барка окинул опытным глазом всю массу сгрудившихся в порту судов, не заметил ничего неблагоприятного и ответил:
— На нашей обычной стоянке, недалеко от Генуэзского дома.[8]
Уайэтт тем временем заметил присутствие двух массивных португальских каракк — вооруженных купеческих кораблей. Их строили так, чтобы они напоминали собой плавучие замки; их позолоченные и кричаще раскрашенные корпуса величественно возвышались над дюжинами скромных круглоносых суденышек. Присутствие каракк говорило о том, что в порт недавно вошел конвой из Испанских Нидерландов[9], возможно, с грузом продовольствия для борьбы с опустошительным голодом, как известно, свирепствующим в провинциях Бискайе и Астурии, да и во всей Испании. За ними на якоре стояли два галиота и низкая быстроходная на вид шебека, видимо захваченная у какого-то турецкого корсара в Средиземном море.
Из маленьких местных каботажных и рыболовецких судов многие пришли сюда из полусотни крошечных портов, разбросанных вдоль побережья Бискайского залива.
Однако самого серьезного внимания Уайэтта удостоился выкрашенный в желто-серебристый цвет королевский галеас[10], прочно прикованный якорями у входа в гавань. С его бизани над треугольным латинским парусом безжизненно свисал знакомый красно-желтый флаг Кастилии и Арагона. Затихающий бриз даже с такого расстояния доносил неописуемо тошнотворный запах тех жалких галерных рабов, которые до самой смерти обречены были оставаться прикованными к скамьям для гребцов.
Уайэтта передернуло. Во время первого своего плавания в Испанию он поднялся однажды на борт подобного судна и ему стало муторно и страшно от зверской бесчеловечности увиденной им картины — множества иссеченных хлыстом грязных и почти голых людей, которые умирали от голода. Рабы, как убедился он, справляли свои естественные потребности, просто соскользнув со скамьи назад. Экскременты падали на балласт, чтобы вонять, разводить мух и гнить до тех пор, пока их раз в неделю наскоро не смывали в клоаку.
Вскоре вся эта масса стоявших на приколе судов придвинулась ближе, и Уайэтт, с беспокойством на широком медно-коричневом лице, повернулся к Фостеру:
— Джон, не заприметил ли ты еще какой-нибудь английский флаг кроме нашего?
— Пока нет. Прежде я никогда не заходил сюда, но ради компании я не прочь бы повстречаться с отечественной посудиной, одной или парочкой.
— В таком случае, не благоразумней ли бросить якорь подальше, возле тех вон судов?
Суперкарго тут же замахал коротенькой толстой рукой, протестуя.
— Чем дальше от берега, тем меньше у меня будет покупателей. Поэтому, молю вас, поставьте судно на его обычное якорное место — у причала напротив Генуэзского дома.
Джон Фостер поколебался, озадаченно расчесал свою всклокоченную бороду толстыми пальцами и позволил своему единственному налитому кровью серому глазу — другой он потерял во время жаркой схватки с фламандскими пиратами у берегов Флашинга — оглядеть ряд маячивших впереди снастей и стеньг. Хм-м. Стоит задуматься над этим, казалось, очень странным фактом, что на виду не было ни одного английского флага — особенно если учесть, что рядом с адуаной, или иначе — королевской таможней, стояло пришвартованное судно, по его убеждению, очень похожее на каравеллу «Дельфин» из Дувра.
— Может, началась война? — рассуждал Генри Уайэтт вслух. — Нет, нас не просили показать опознавательные, и у пушек форта Кастелло не стоят орудийные расчеты.
Капитан «Первоцвета» отдал неожиданный приказ развернуть судно по ветру.
— Стану на якорь здесь.
Предупреждая возражения суперкарго, он добавил:
— Терпение, дружище Гудмен, и все выяснится, я свяжусь с этой иностранной пристанью, и как можно скорее. По-моему, осторожность нам не помешает и лучше убраться отсюда подобру-поздорову.
Как только паруса «Первоцвета» захлопали и затрепетали, его команда вскарабкалась на мачты, словно стая косматых обезьян, чтобы взять на гитовы блинд, марсели[11] и потрепанный непогодой главный нижний прямой парус еще до того, как грубый якорь барка пошел, пуская пузыри, на дно сквозь мутную желтую воду.
Стоило только английскому судну стать на якорь, как от берега тут и там отчалили лодки, доставляющие провизию на суда; они напоминали гигантских водяных жуков. Ни одна из них не предложила ни рыбы, ни фруктов, ни прочих продуктов питания — только керамическую посуду, скобяной товар или изделия из кожи.
Проследив до конца за тем, как убираются паруса, Уайэтт распорядился, чтобы подготовили судовую шлюпку: он хотел сплавать на ней в контору коменданта порта. Дожидаясь, пока исполнят его команду, он смотрел, как солнце вновь появилось из-за гряды свинцово-серых облаков и залило всю гавань сиянием, устремившись в погоню за ливневым шквалом по красным черепичным крышам Бильбао и вверх по ряду голых холмов, пока наконец не выткало яркую радугу над руинами сторожевой башни, поставленной еще древними римлянами.
