— Генерал прав, — буркнул Алекс, — по крайней мере во втором.
— Закончи письмо, умоляю тебя! — Каролина встала и обошла столик. — А потом поговорим. Мне хочется выполнить его просьбу с как можно большим тактом и как можно меньшим упорством. Когда ты закончишь, я скажу тебе, что думаю об этом письме и его отправителе.
— Согласен. Сейчас дочитаю. Где я остановился? А, здесь.
«… на твой такт и упорство. Каким бы ни было решение мистера Алекса, прошу тебя незамедлительно ответить мне. Могу добавить лишь, что дело, требующее разрешения, могло бы его заинтересовать. Меня оно настолько интересует, что я позволил себе утомить тебя длинным письмом. Сердечно приветствую тебя и прошу передать наилучшие пожелания твоей дорогой матери.
Всегда любящий тебя, твой дед Джон Сомервилль».
Алекс поднял голову.
— Джон Сомервилль? — спросил он, возвращая девушке письмо. — Кажется, я это имя знаю. Вот только не могу извлечь его из памяти. Минуточку, минуточку… Он пишет о скульптуре Индии. Это не он ли написал «Бронза Южной Индии», «Памятники Санхи» и… подожди… как же называется эта книга?.. Вспомнил! «Лев в старой индийской скульптуре»?
— Он написал около двадцати книг о почти всех школах и периодах индийской пластики, не считая статей в специализированных журналах. В частности, он автор и тех книг, которые ты назвал. Но я, правда, не могу понять, откуда ты…
Он обошел столик и нежно поцеловал ее в лоб.
— Потому что в данную минуту мне это необходимо. Если бы я захотел написать о нас книгу, я бы начал ее словами: «Каролине, которая была уравновешенной особой, придерживающейся установленного, чтобы не сказать расхожего, взгляда на мир и людей, Джо Алекс всегда казался существом, от которого постоянно следовало ожидать милых, хотя иногда странных сюрпризов, и ее привязанность к этому гениальному и столь же скромному человеку усиливалась с каждым годом, пока она окончательно не поняла, что жизнь без него, даже на короткое время, превратиться для нее в непрекращающееся страдание. И когда она уверилась в том, что ее чувство к этой самой поразительной индивидуальности и самому совершенному интеллекту нашей эпохи не может измениться, она обвила теплыми руками шею любимого и слезы радости неудержимым потоком хлынули из ее влюбленных глаз…» Как тебе это нравится? Может быть, слишком много экспрессии в описании действий, но прекрасно выражены мысли и чувства героини, правда?
— Я потрясена. Еще одно такое предложение и можешь быть уверен, что неудержимый поток слез хлынет из моих глаз и будет струиться дольше, чем ты предполагаешь. Я только не уверена, будут ли это слезы радости. Умоляю тебя, хоть на минуту прекрати дурачиться, Джо, и скажи мне простыми словами, что я должна ответить генералу Сомервиллю?
Джо, который с момента провозглашения своей напыщенной тирады тихо смеялся, внезапно стал серьезным.
— Прежде чем ответить, я хочу кое о чем спросить тебя.
— Конечно, у тебя должно быть много вопросов. Ведь ты ничего не знаешь о…
— Минутку. Ты упомянула, что одна деталь из тех, которые я перечислил, говоря об отправителе письма, не совсем точна. Что ты имела в виду?
— Ох… — Каролина заколебалась. — Ты сказал, что личность отправителя вызывает у меня почтение и уважение…
— А разве не так? Мне кажется, что генерал Сомервилль отнюдь не молодой человек.
— Но это не равнозначно уважению и почтению.
— То есть, ты хочешь сказать, что не считаешь своего деда порядочным человеком?
— В других обстоятельствах я постаралась бы сменить тему разговора, но раз дедушка Джон просит, чтобы ты навестил его, я не могу быть не откровенной. Так вот, я всегда его очень любила, люблю и сейчас. Он был очень добр ко мне, когда я была маленькой. Но, — она снова заколебалась, почти незаметно пожала плечами, — ты можешь подумать, что мое суждение слишком субъективно. Но видишь ли, мне кажется, что дедушка Джон не является порядочным человеком… по крайней мере по отношению к нам… моей маме и отцу.
Она глубоко вздохнула, и Джо заметил, что она покраснела. Делая вид, будто ищет спички, он отвернулся, подошел к письменному столу и стал бесшумно перекладывать бумаги. Каролина заговорила вновь:
— Мы никогда не жили в достатке, но, после того, как отец был ранен на фронте в 1944 году, он не смог оправиться и стал, проще говоря, инвалидом. Пособие было очень невелико, наше положение резко ухудшалось и стало бы совершенно критическим, если бы не огромная энергия моей мамы. Представь себе, что эта женщина, не имевшая никакой специальности, мгновенно изучила тайны косметики и открыла в провинции небольшой салон красоты, благодаря которому сумела дать мне образование и обеспечить более или менее сносное существование себе и отцу. Но не о моей матери я хочу рассказать, хотя все связано с ней. Так вот, в самый критический период, когда уже были истрачены деньги, полученные от правительства в качестве компенсации за инвалидность отца, мама с трудом наскребла средства на самое необходимое. Наше положение казалось безнадежным. Тогда-то, не видя иного выхода, она написала дедушке Джону, который все же является ее двоюродным братом. Сразу же хочу сказать, что дедушка Джон очень богат. Как он составил состояние, об этом скажу чуть позже, сначала закончу то, что связано с этим делом. Конечно, мама не хотела никаких подарков или подачек. Она лишь просила его одолжить нам определенную сумму. Я уже не помню, сколько ей было нужно, но знаю, что речь шла о весьма небольшой сумме. Она просила деньги в долг на относительно короткий срок. На них она хотела оборудовать тот самый косметический салон, о котором я говорила. В бюджете дедушки Джона эта сумма была практически незаметна, а для нас — вопросом жизни и смерти. Я и сегодня не вижу в этой просьбе ничего нетактичного, принимая во внимание войну, близкое родство, наше горе и огромное состояние Сомервилля. К тому же мама четко описала ему всю ситуацию.
— И как можно предположить из того, что ты сказала, старикан отказал, да?
— Не только отказал, но достаточно резко отписал, что не он объявлял войну, следовательно, не он должен отвечать за ее финансовые последствия. К этому заявлению он добавил еще несколько советов и замечаний, сводившихся приблизительно к тому, что в жизни чего-то стоит лишь самостоятельность, что не следует рассчитывать на постороннюю помощь и обращаться за ней, ибо вложение денег в слабаков, которые сами ничего для себя не могут сделать, это нонсенс, а сильные сумеют сами добыть необходимые средства и без помощи других достичь цели.
— Короче говоря, жесткий викторианский характер основателя империи и несгибаемого солдата также и в финансовых делах.
— Короче говоря, он подло поступил с мамой. Я не очень хорошо помню те годы, но мама рассказывала мне, что неделю она тайком плакала, моля Бога, чтобы отец, нервы которого тогда были в скверном состоянии, не заметил этого. А потом… потом она как-то обошлась без помощи генерала Сомервилля.
Джо незаметно улыбнулся.
— Это означает, что дедушка Джон, если мне позволительно его так называть, оказался прав в оценке своей родственницы, хотя тот поступок не позволяет считать его образцом христианских добродетелей.
— Совсем не позволяет, — Каролина тоже машинально улыбнулась. — Мама вышла победительницей из испытаний, и нет причин вспоминать недостатки ее родственников. Но дедушка Джон не столь однозначный человек, как может показаться. Так, в постскриптуме к тому же письму с отказом маме в какой бы то ни было финансовой помощи он пригласил меня к себе на неограниченное время!
— Не понял. Ведь ты тогда была совсем малышкой.
— Вот именно. Он написал, что, хотя считает, что финансирование любительских косметических салонов отнюдь не является его жизненным предназначением, трудности, с которыми борется мама, ему понятны. Сложившееся положение, как ему представляется, отрицательно сказывается на ее заботе обо мне и на моем воспитании. Поэтому генерал предложил временно отправить меня к нему и обещал, что со своей стороны окружит меня вниманием и сделает все, чтобы я выросла «дельным человеком».
— И твоя мама…
— …согласилась. Впрочем, другого выхода не было. Хотя расставание со мной они оба, мама и отец, переживали очень тяжело, я поехала. И жила у дедушки Джона, пока родители прочно не встали на ноги.
Она замолчала и улыбнулась.
— В действительности оказалось, что отставной генерал вовсе не такой плохой дедушка, как можно было представить, судя по тому, как он воспринял просьбу твоей мамы?
— Да. Откровенно говоря, это были, пожалуй, самые радостные годы в моей жизни. Огромный старый дом, собственный пляж на теплом заливе. Большой сад, оранжерея, полная субтропических растений, и прежде всего — дедушка Джон, оказавшийся для одинокой девочки, разлученной с родными и подругами, самым интересным человеком в мире. Он оказался необыкновенным. Повсюду брал меня с собой, рассказывал о скульптурах, о технике отливки из бронзы, об обработке камней, истории Индии и своей сорокалетней жизни там. Конечно, он пригласил для меня гувернантку-француженку, да и вообще я воспитывалась, как княжна. Я должна тебе сказать, Джо, что именно те годы, на которые я, конечно, давно уже не смотрю глазами ребенка, и пребывание у дедушки Джона сделали из меня археолога. Оттуда я вышла в мир, испытывая уважение и интерес к старым мастерам, желая проникнуть в прошлое. Я не говорю уж о том, что дедушка Джон обучил меня санскриту, знание которого так пригодилось мне позднее, а гувернантка, невзирая на мое отчаянное сопротивление, вынудила меня овладеть французским языком, латынью, немного греческим.
