— Вас, милостивый государь, сам полицмейстер Вологды просит к допросу… станем протокол составлять.
— Господи, да в чем же я провинился?
— Вот и выясним, — отвечал Седунов без улыбки…
Выяснилось нечто ужасное. Ровно в полночь, после того как Смородинов с семьей покинул Фрязиново, сторож тамошней церкви услышал крики о помощи, к нему бежали босиком по сугробам полураздетые люди — смородиновские прислужники. Рубахи на них были разорваны, прислужники из «молодецкой» Смородинова, сами ребята бравые, были страшно избиты.
— Да што с вами, сердешные? Какой человек обидел-то?
— Мы сами люди, — отвечали молодцы, испуганно озираясь. — Коли бы на нас людская сила напала, мы бы ей все морды расквасили, а тут сила-то была не людская, а нечистая.
Все они, бежавшие из фрязинского дома, с утра пораньше были привлечены к допросу, старший приказчик Демичев показал:
— Тока глаза зажмурил, чтобы сны смотреть, тута он ко мне и подошел. Хотел я было спросить — чего, мол, тебе надобно, а он меня, будто перышко, с постели-то в угол за печку ка-ак шваркнет. Я и покатился… Гляжу, мать честная, и все молодцы мои, словно поленья какие, по углам так и разлетаются. А он-то, энтот самый, одного за другим как хватит, как шмякнет… Ну, вестимо, мы дунули в бега. Спасибо сторожу — приютил босых.
— А он-то, этот самый, куда подевался?
— Наверное, там и остался… в нашей «молодецкой».
— Кого из вас не хватает? — спросил Седунов. Не досчитались одной лишь пожилой стряпухи Домнушки, которая, не будь дурой, когда эта катавасия началась, прыснула на сеновал и там, зарывшись в сено, осталась в целости. Вот эта Домнушка и поведала в полиции то, что так тщательно скрывал от горожан и соседей Смородинов:
— Когда артельщики дом-то обстраивали, так из подпола немало костяков выгребли. Все их, от цепей не отделяя, ночью на лодке вывезли за пять верст от города и утопили. А слыхивала это я от артельщиков, которым по званию своему на кухне кашу варивала, вот они и сказывали, что косточки те не отпеты в храме божием, гляди, как бы не ожили.
— Ладно. А ты сама-то, — спросили Домнушку, — когда на сеновале укрылась, слыхивала ли что в доме господском?
— Как не слыхать! Когда все из дому сбежали, он ишо долго дверями хлопал, по комнатам шастая, и все смеялся…
Смородинова допросили о тайном погребении скелетов.
— Да уж что скрывать! Грешен. Это я так велел…
Возникло «дело о глумлении нечистой силы». Смородинов никак не мог объяснить, почему нападение на его молодцов произошло как раз после его отъезда из Фрязиново — невольно получалось так, будто он сам в сговоре с нечистой силой. Полиция замесила дело круто — к делу были привлечены и работяги-артельщики, где-то из глубин губернии отыскали и подрядчика.
— Ну что, хозяин? — сказал он Смородинову. — Рази ж я не был тогда прав? Говорил же — нельзя костей в реку бросать, словно падаль. Теперь сам мучаешься и нас по судам таскают.
Смородинов даже поседел, почасту плакал. Дело о нем из полиции было передано на усмотрение духовной консистории. Вологодский владыка усмотрел в поступке Смородинова, указавшего утопить скелеты без отпевания, кощунство, совершенное, хотя и без злого умысла, но все же подлежащее церковному осуждению, почему на Николая Петровича была наложена строгая епитимья, после исполнения которой, ранее к религии равнодушный, он сделался очень набожным.
На приговор владыки он не обиделся и, отпостившись и отбив множество поклонов, возымел желание пожертвовать свой фрязинский дом вологодскому духовенству. В консистории подумали и отказались, говоря уклончиво:
— Нам он ни к чему. Вы лучше его продайте.
— Да кто же теперь в Вологде его купит?
— А нам он тоже не надобен. Бог с вами…
Погруженный в тяжкие раздумья, Николай Петрович вечерами из своих мучных лабазов возвращался в дом тестя, а там его поджидала разгневанная жена:
— Говорила же я тебе — не связывайся с этим Фрязиново! Сколько денег угробил, а хоть полушку разве кто даст за него теперича? Ладно уж я, а ты о детях-то наших подумал ли?..
Лакей доложил, что внизу ожидает гость. Перед супругами предстал молодой, красивый и веселый человек, который начал свою речь заливистым смехом:
— Ха-ха-ха, хо-хо-хо… это же просто анекдот! Вы меня, конечно, сразу узнали. И пришел я сказать, что женюсь и согласен купить ваш дом во Фрязиново, чтобы провести медовый месяц с моей Жаннетой в приятной обстановке с привидениями. Вот и задаток.
— А… — начал было ответную речь Смородинов.
— Молчи, дурак, — шепнула ему жена. Задаток за фрязинский дом был ею и принят.
Покупателем оказался ссыльный врач Яблоков (за что он был сослан в Вологду — этого я не дознавался). Журналист А. А. Дунин писал о нем в таких выражениях: «Красавец, весельчак, чудак, каких мало, любитель поиграть в карты, доктор скоро сделался в обществе и, в частности, в богатых купеческих семьях своим человеком и в какой-нибудь месяц отбил у местных эскулапов всю их практику. Вологодские барыни были от него просто без ума, часто восклицая: „Милый доктор, душка, а не доктор!“»
Смородинов велел открыть бутылку с вином.
— Садитесь, милейший, — предложил он покупателю. — Вы, надо полагать, человек очень смелый…
— Зато вы человек очень нервный, — перебил его доктор.
— Допускаю, что стал нервным, — согласился Смородинов. — Но многое мне до сей поры непонятно. Чем же объяснить, что мои здоровущие молодцы бежали сломя голову от привидения, познав на себе всю нечистую силу его сокрушительных ударов?
— Э-э, батенька! — отмахнулся врач Яблоков. — Я остаюсь неисправимым материалистом, презирая устаревшие бредни, уверенный, что существует массовый психоз, когда все людишки разом видят одно и то же, уже психически подготовленные к тому, что нечистая сила существует…
Смородинов ответил, что какой бы ни был психоз, массовый или единичный, но «фонари» под глазами его молодцев появились не потому, что они заражены всеобщим психозом.
— Они и знать-то не знали то, что узнал я еще ранее. Впрочем, что мы тут спорим? Задаток мною получен. Слышал, что женитесь на француженке, желаю вам, доктор, счастья…
Брачный пир четы Яблоковых совпал для нее и с новосельем, молодожены назвали много-много гостей. Громадный кортеж карет и колясок прямо от вологодской церкви покатил их во Фрязиново, был ясный и жаркий день, но вдруг все потемнело, откуда-то налетел вихрь, срывая с женщин шляпы, он безжалостно растрепал их туалеты, кони заупрямились, боясь ехать против ураганного ветра.
— Ерунда! — возвестил Яблоков. — Обычный каприз природы. Ямщики, чего уснули? Нахлестните лошадей — прямо, прямо…
Приехали, расселись, в ожидании зова к столу болтали о разном. Свадебный стол был заранее накрыт в соседней зале. Уже вечерело, пришло время выпить и закусить, как положено, о чем гости уже не раз намекали виновникам торжества.
— Ну, что ж, — сказал Яблоков, глянув на часы. — Дамы и господа, я такого же мнения, что пора…
Только он это сказал, как весь дом содрогнулся от грохота, исходившего из соседней залы, приготовленной для пиршества. Яблоков с гостями кинулся туда, и все увидели, что от праздничного убранства ничего не осталось. Кто-то (но — кто?) одним махом сорвал со стола скатерть вместе со всем убранством, и теперь на полу валялись жалкие черепки посуды, варварски перемешанные с закусками, а все это щедро поливалось потоками вина, хлещущего из опрокинутых бутылок.
Материалист Яблоков не выдал волнения:
— Странно, конечно, но и это допустимо в нашей российской жизни. Знаете, сколько у меня завистников? Кто-то из моих недоброжелателей решил испортить мне торжество. Господа, не будем отчаиваться. Я сразу пошлю кареты в Вологду за новой партией вин и закусок. Еще часок потерпите…
Яблоков удалился, чтобы распорядиться о посылке за товарами в город, но в коридоре его перехватил повар:
— Беда! — кричал он издали. — Беда… не виноват!
В его рассказ верилось с трудом. Сначала вдруг подпрыгнули ведра и выплеснули воду в топки печей, загасив пламя, а потом по воздуху стали летать сковороды и кастрюли. Повар захлопнул двери и бросился бежать. Яблоков дал ему пощечину:
— Дурень, не пугай гостей. Созывай всех из числа домашней прислуги, пойдем и отлупим шутника как следует…
В окружении прислуги Яблоков пинком ноги распахнул двери на кухню, но в то же мгновение все веники и метелки, все ведра и кухонные дрова, ожившие самым непонятным образом, ринулись в открытую дверь, исколачивая убегавших людей. В это же время, как по команде, разом погасли в доме все фонари и свечи — дом погрузился во тьму, и в потемках сама собой задвигалась мебель, со звоном распались зеркала, — началась всеобщая паника, гости кинулись вниз по лестнице, еще издали созывая своих кучеров, иные даже бросились в окна, а доктор Яблоков вынес свою молодую жену, упавшую в обморок.
