После краткого молчания старик продолжил рассказ:
— Франсуа был старшим. Крепкий, как молодой дуб, он во всем походил на отца. Младший, Гильом, красивый утонченной женственной красотой, пошел в мать.
— Ах, Жозеф, какое это было впечатляющее зрелище, когда старый граф сидел в огромном дубовом кресле меж своих сыновей, которые испытывали перед ним почтительный трепет, любя и почитая его, как какое-то божество.
И тем не менее, один из них, причем младший и любимый сын, схожий лицом со святым на старинной картине, нанес отцу смертельный удар.
Графиня Мари взяла на воспитание бедную сиротку, дочь одного из своих арендаторов, к которой стала относиться, как к собственному ребенку. Девушку звали Жанной и она была прелестна в свои неполные шестнадцать лет, так что смотреть на это юное созданье без доброй улыбки было поистине невозможно.
Старый граф бывало говаривал, играя кудрями Жанны:
— Ну что же, дорогие дети, пора нам подыскивать мужа для этой девушки.
Слыша это, Жанна застенчиво краснела, а Гильом, кусая губы, молча склонял голову.
Гильом и Жанна любили друг друга.
Выросши вместе, они почти никогда не расставались, бродя вдвоем по рощам и лугам; Гильом не знал никого красивее Жанны, а Жанна не знала никого красивее Гильома.
Считая их любовь лишь братским чувством, старый граф Жан часто посмеивался над ними, не догадываясь об истинном положении вещей.
Но однажды решив проявить твердость, он понял, что время упущено.
В доме разыгралась ужасная сцена. Старик гневно приказывал, а сын, дрожа, молча стоял с опущенной головой. Рассерженный голос графа глухо доносился из-за толстых деревянных дверей, затем, наконец, послышался голос Гильома — сначала тихий, почтительный и дрожащий, а затем мужественный и громкий. Молодой лев пробудился от спячки, в нем взыграла горячая кровь и чувства юноши неудержимым потоком выплеснулись наружу.
Что сказали друг другу отец и сын за тот час, что провели вместе, запершись в комнате? Никто, кроме них, не знает этого и никогда уже не узнает, ведь есть слова, которые нельзя произнести дважды.
Известно лишь, что Гильом вышел после этого разговора смертельно бледный, а граф в тот же вечер велел убрать со стола приборы сына и приемной дочери, заявив, что у него остался лишь один сын.
С того самого дня силы старика стали заметно истощаться и он совсем перестал ездить верхом. Вскоре он уже не выходил за пределы парка, затем за пределы своей комнаты, а через несколько месяцев слег в старинную кровать, украшенную фамильными гербами, откуда ему уже не суждено было подняться.
Папаша Биасон закашлялся, пытаясь справиться с охватившим его волнением, и Жозеф поспешно протянул старику чашку, содержимое которой тот с жадностью выпил.
— Силы мои быстро уходят, — печально заметил он, — но я должен довести свой рассказ до конца. Господь не отказал графу в последнем утешении. За два года до этих событий Франсуа женился на прелестной девушке и теперь у кровати, где медленно угасала жизнь старого графа, играл очаровательный кудрявый ребенок. Но ни заботливость невестки, ни почтительная любовь старшего сына, ни игры внука не могли заменить старику отсутствующего сына, которого он сам проклял, навеки изгнав из своего замка.
Не в силах справиться с охватившим его волнением, Биасон громко зарыдал, но, успокоившись немного и взяв себя в руки огромным усилием воли, он снова заговорил.
— Когда бунтовщики обезглавили короля, Франсуа вместе с женой и маленьким сыном Жоржем нашли убежище в армии принца Конде. Много лет ничего не было слышно ни о нем, ни о его младшем брате Гильоме, но все же где-то на чужбине жило двое Ранконов — старший Жорж-Франсуа и младший Октав, родившийся уже в изгнании.
Тем временем в комнате Розы Октав сидел рядом с девушкой, ведя с ней оживленную беседу.
— Когда я впервые прибыл сюда, — говорил Октав, — ты, Роза, была еще слишком мала и, возможно, успела с тех пор все позабыть. В Нуармоне тогда царили радость и веселье. Мой брат Жорж понял, что время классовых различий безвозвратно ушло в прошлое и в наш век дворянская семья может вновь завоевать высокое положение лишь благодаря уму и усиленной работе. Наше предприятие процветало и чугунолитейный завод Нуармон получил широкую известность, гораздо большую, чем вся прежняя слава замка Нуармон. Промышленный мир, сначала сторонившийся Жоржа де Ранкона, возможно, по причине его графского титула, повернулся лицом к молодому мужу Элен Ромье, дочери простого горожанина. Свадебные торжества были устроены прямо в ярко освещенных цехах. Молодой граф Жорж сиял от счастья, невеста была радостна и весела, лишь я один терзался муками в тот вечер.
Нежные глаза Розы с нежным участием смотрели на молодого человека, который тихо продолжал свой рассказ.
— Я приехал с твердым намерением разбранить брата за его мезальянс, ибо будучи тогда почти ребенком, исповедовал принципы, подвергшиеся впоследствии сильным изменениям.
Элен с первого же взгляда обезоружила меня, второго взгляда оказалось достаточно, чтобы я стал ее верным рабом. Поверишь ли, Роза, шесть месяцев, шесть долгих месяцев я испытывал невыразимые муки, любя женщину, принадлежавшую другому, и этим другим был мой родной брат! Но даже в своем горе я находил какое-то горькое удовольствие и чем больше страдал, тем сильнее стремился к этому страданию. Вместо того, чтобы благоразумно удалиться, я остался в замке, ревниво следя за чужим счастьем, разрывавшим мне сердце.
Помолчав немного, Октав продолжил свою исповедь.
— Однажды — да будет навеки проклят тот день — мне показалось, что Элен отвечает мне взаимностью и страдания мои не остаются безответны. И тогда я — клянусь тебе в этом, Роза, — принял твердое решение. Попрощавшись с ничего не подозревавшим братом, я покинул замок и отправился странствовать по свету в поисках смерти, которая, однако, упорно избегала меня. Три месяца назад, в результате июльской революции, в Ванди вспыхнула гражданская война и я немедленно поспешил туда. Сражаясь за герцогиню Беррийскую, я двадцать раз рисковал жизнью. Мы были разбиты, но я остался жив. Сегодня я снова принял решение, как и в тот день, когда покинул брата, — никогда больше не видеть ее. Я только попрощаюсь с любимой, а затем…
— И что же затем? — взволнованно осведомилась Роза.
— Мы потерпели поражение, — тихо отозвался Октав, — за мою голову назначена награда, а дорога в Лимож находится под наблюдением полиции…
— В наши дни заговорщиков больше не казнят, — с улыбкой заметила Роза.
