– Нет, не надену, – сказал Мартин, проворно отдергивая голову, – и вы мне его не наденете, друг мой. Мне не нравится эта штука. И особенно эти две красные стекляшки. Они похожи на глаза.
– Это искусственный эклогит, – успокоил его робот. – Просто у них высокая диэлектрическая постоянная. Нужно только изменить нормальные пороги нейронных контуров памяти – и все. Мышление базируется на памяти, как вам известно. Сила ваших ассоциаций – то есть эмоциональные индексы ваших воспоминаний – определяет ваши поступки и решения. А экологизер просто воздействует на электрическое напряжение вашего мозга так, что пороги изменяются.
– Только и всего? – подозрительно спросил Мартин.
– Ну-у… – уклончиво сказал робот. – Я не хотел об этом упоминать, но раз вы спрашиваете… Экологизер, кроме того, накладывает на ваш мозг типологическую матрицу. Но, поскольку эта матрица взята с прототипа вашего характера, она просто позволяет вам наиболее полно использовать свои потенциальные способности, как наследственные, так и приобретенные. Она заставит вас реагировать на вашу среду именно таким образом, какой обеспечит вам максимум шансов выжить.
– Мне он не обеспечит, – сказал Мартин твердо, – потому что на мою голову вы эту штуку не наденете.
Робот начертил растерянно поднятые брови.
– А, – начал он после паузы, – я же вам ничего не объяснил! Все очень просто. Разве вы не хотите принять участие в весьма ценном социально-культурном эксперименте, поставленном ради блага всего человечества?
– Нет! – объявил Мартин.
– Но ведь вы даже не знаете, о чем речь, – жалобно сказал робот. – После моих подробных объяснений мне еще никто не отказывал. Кстати, вы хорошо меня понимаете?
Мартин засмеялся замогильным смехом.
– Как бы не так! – буркнул он.
– Прекрасно, – с облегчением сказал робот. – Меня всегда может подвести память. Перед тем как я начинаю темпорирование, мне приходится программировать столько языков! Санскрит очень прост, но русский язык эпохи средневековья весьма сложен, а уйгурский… Этот эксперимент должен способствовать установлению наиболее выгодной взаимосвязи между человеком и его средой. Наша цель – мгновенная адаптация, и мы надеемся достичь ее, сведя до минимума поправочный коэффициент между индивидом и средой. Другими словами, – нужная реакция в нужный момент. Понятно?
– Нет, конечно! – сказал Мартин. – Это какой-то бред.
– Существует, – продолжал робот устало, – очень ограниченное число матриц-характеров, зависящих, во-первых, от расположения генов внутри хромосом, а во-вторых, от воздействия среды; поскольку элементы среды имеют тенденцию повторяться, то мы можем легко проследить основную организующую линию по временной шкале Кальдекуза. Вам не трудно следовать за ходом моей мысли?
– По временной шкале Кальдекуза – нет, не трудно, – сказал Мартин.
– Я всегда объясняю чрезвычайно понятно, – с некоторым самодовольством заметил робот и взмахнул кольцом красной ленты.
– Уберите от меня эту штуку! – раздраженно вскрикнул Мартин. – Я, конечно, пьян, ионе настолько, чтобы совать голову неизвестно куда!
– Сунете, – сказал робот твердо. – Мне еще никто не отказывал. И не спорьте со мной, а то вы меня собьете и мне придется принять еще одну рюмочку напряжения. И тогда я совсем собьюсь. Когда я темперирую, мне и так хватает хлопот с памятью. Путешествие во времени всегда создает синаптический порог задержки, но беда в том, что он очень варьируется. Вот почему я сперва спутал вас с Иваном. Но к нему я должен отправиться только после свидания с вами – я веду опыт хронологически, а тысяча девятьсот пятьдесят второй год идет, разумеется, перед тысяча пятьсот семидесятым.
– А вот и не идет, – сказал Мартин, поднося бокал к губам. – Даже в Голливуде тысяча девятьсот пятьдесят второй год не наступает перед тысяча пятьсот семидесятым.
– Я пользуюсь временной шкалой Кальдекуза, – объяснил робот. – Но только для удобства. Ну как, нужен вам идеальный экологический коэффициент или нет? Потому что… – Тут он снова взмахнул красной лентой, заглянул в шлем, пристально посмотрел на Мартина и покачал головой. – Простите, боюсь, что из этого ничего не выйдет. У вас слишком маленькая голова. Вероятно, мозг невелик. Этот шлем рассчитан на размер восемь с половиной, но ваша голова слишком…
– Восемь с половиной – мой размер, – с достоинством возразил Мартин.
– Не может быть, – лукаво заспорил робот. – В этом случае шлем был бы вам впору, а он вам велик.
– Он мне впору, – сказал Мартин.
– До чего же трудно разговаривай, с дороботами, – заметил ЭНИАК, словно про себя. – Неразвитость, грубость, нелогичность. Стоит ли удивляться, что у них такие маленькие головы? Послушайте, мистер Мартин, – он словно обращался к глупому и упрямому ребенку, – попробуйте понять: размер этого шлема восемь с половиной; ваша голова, к несчастью, настолько мала, что шлем вам не впору…
– Черт побери! – в бешенстве крикнул Мартин, от досады и виски забывая про осторожность. – Он мне впору! Вот, смотрите! – Он схватил шлем и нахлобучил его на голову. – Сидит как влитой.
– Я ошибся, – признал робот, и его глаза так блеснули, что Мартин вдруг спохватился, поспешно сдернул шлем с головы и бросил его на стол. ЭНИАК неторопливо взял шлем, положил в сумку и принялся быстро свертывать ленту. Под недоумевающим взглядом Мартина он кончил укладывать ленту, застегнул сумку, вскинув ее на плечо и повернулся к двери.
– Всего хорошего, – сказал робот, – и позвольте вас поблагодарить.
– За что? – свирепо спросил Мартин.
– За ваше любезное сотрудничество, – сказал робот.
– Я не собираюсь с вами сотрудничать! – отрезал Мартин. – И не пытайтесь меня убедить. Можете оставить свой патентованный курс лечения при себе, а меня…
– Но ведь вы уже прошли курс экологической обработки, – невозмутимо ответил ЭНИАК. – Я вернусь вечером, чтобы возобновить заряд. Его хватает только на двенадцать часов.
– Что?!
ЭНИАК провел указательными пальцами от уголков рта, вычерчивая вежливую улыбку. Затем он вышел и закрыл за собой дверь. Мартин хрипло пискнул, словно зарезанная свинья с кляпом во рту.
У НЕГО В ГОЛОВЕ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИЛО.
Никлас Мартин чувствовал себя как человек, которого внезапно сунули под ледяной душ. Нет, не под ледяной – под горячий. И к тому же ароматичный. Ветер, бивший в открытое окно, нес с собой душную вонь – бензина, полыни, масляной краски и (из буфета в соседнем корпусе) бутербродов с ветчиной.
«Пьян, – думал Мартин с отчаянием, – я пьян или сошел с ума!»
Он вскочил и заметался по комнате, но тут же увидел щель в паркете и пошел по ней. «Если я смогу пройти по прямой, – рассуждал он, – значит, я не пьян… Я просто сошел с ума». Мысль эта была не слишком утешительна.
Он прекрасно прошел по щели. Он мог даже идти гораздо прямее щели, которая, как он теперь убедился, была чуть-чуть извилистой. Никогда еще он не двигался с такой уверенностью и легкостью. В результате своего опыта он оказался в другом углу комнаты перед зеркалом, и, когда он выпрямился, чтобы посмотреть на себя, хаос и смятение куда-то улетучились. Бешеная острота ощущений сгладилась и притупилась.
Все было спокойно. Все было нормально.
Мартин посмотрел в глаза своему отражению.
Нет, все не было нормально.
Он был трезв как стеклышко. Точно он пил не виски, а родниковую воду. Мартин наклонился к самому стеклу, пытаясь сквозь глаза заглянуть в глубины собственного мозга. Ибо там происходило нечто поразительное. По всей поверхности его мозга начали двигаться крошечные заслонки – одни закрывались почти совсем, оставляя лишь крохотную щель, в которую выглядывали глаза-бусинки нейронов, другие с легким треском открывались, и быстрые паучки – другие нейроны – бросались наутек, ища, где бы спрятаться.
Изменение порогов, положительной и отрицательной реакции конусов памяти, их ключевых эмоциональных индексов и ассоциаций… Ага!
Робот!
Голова Мартина повернулась к закрытой двери. Но он остался стоять на месте. Выражение слепого ужаса на его лице начало медленно и незаметно для него меняться. Робот… может и подождать.
Машинально Мартин поднял руку, словно поправляя невидимый монокль. Позади зазвонил телефон. Мартин оглянулся. Его губы искривились в презрительную улыбку. Изящным движением смахнув пылинку с лацкана пиджака, Мартин взял трубку, но ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем хриплый голос взревел:
– Алло, алло, алло! Вы слушаете? Я с вами говорю, Мартин!
Мартин невозмутимо молчал.
– Вы заставляете меня ждать! – рычал голос. – Меня, Сен-Сира! Немедленно быть в зале! Просмотр начинается… Мартин, вы меня слышите?
Мартин осторожно положил трубку на стол. Он повернулся к зеркалу, окинул себя критическим взглядом и нахмурился.
