– Скорую! Скорую! Да позвонит же кто-нибудь в скорую, в конце-концов? – тяжело тупая по ступеням грузными ногами, кричал Борис Моисеевич, спускаясь вниз.
– Она что умерла? Умерла? Да? И-и-и-и, – завизжала, видимо наконец проснувшись, татуированная особа.
И только пожилая дама а инвалидном кресле, сохраняла спокойствие. Нет смысла истерить, бедной девочке уже ничем не поможешь. С сожалением посмотрев на убитую, она подкатила себя к телефону и нажав 0-02 стала ждать.
– Алё, с вами говорит Шмидт Нинель Георгиевна. У нас в доме, по ул. Шевченко, 20, произошло убийство, – с достоинством отрапортовала она, – нет, не знаю, кто убил. На то вы и милиция, чтобы разобраться… Откуда знаю, что убийство? Ну, не могла же моя внучка проломить сама себе голову, да так, чтобы умереть. Да вы, молодой человек, лучше приезжайте, или пришлите кого, и сами все увидите.
И она мягко опустила трубку на рычаг.
Милиция ждать себя не заставила и обнаружила семейство, стоящими хороводом вокруг трупа. Кровь из виска больше не пульсировала и уже не только пожилой даме в инвалидном кресле было понятно, что скорая помощь тут более не нужна.
– Это сделал её жених, Антон Гаевский, – сразу же выпалила Алла Владимировна, как только бригада из четырех милиционеров вошли в дом, – я его видела здесь. Я застала его на месте преступления. Ой, девочка моя-а-а-а…
– Тише, тише. Все присядьте на диван, вон туда, – приказал седеющий, невысокого роста в не слишком опрятном костюме мужчина. Из костюма выпирал довольно внушительный животик, выдающий в нем любителя пива. Симпатии в собравшейся публике этот человек не вызывал.
– Капитан милиции Борейко Александр Иванович, – представился он, – пока наша команда разберется здесь с отпечатками и телом, давайте мы с вами побеседуем, где-нибудь в укромном уголке.
Голос его совершенно не вязался с внешним видом, был глубоким, тихим и даже ласковым, – есть у вас укромный уголок? Можно на кухне, – не дожидаясь ответа тут же предположил пузатый Борейко.
Семейство, как загипнотизированное сидело на диване и не шевелилось.
Присутствие мертвого тела в холле их дома завораживало, лишало воли. А может, потому, что был второй час ночи и всем уже давно хотелось лечь в постель, никто не шелохнулся.
– Я, я его видела, он тут стоял, – опять заистерила Алла Владимировна.
– Вот, с вас и начнем.
Пару часов допросов и Борейко показалось, что он знает семейку Шмидт, как облупленных. Он, конечно, знал о существовании этой семьи и ранее. Александр Иванович был патриотом своей страны и своего города, всегда ходил на выборы и знал, что Шмидт Борис Моисеевич является депутатом городского совета и баллотируется в мэры города. Борейко следил за развитием событий с болью и искренне старался быть полезным Родине. Он даже собирался съездить в Киев, на Майдан куда народ вышел потребовать у президента ответа, но все было недосуг – много работы.
Борис Моисеевич был человеком образованным. До выборов его в депутаты городского совета владел книжным бизнесом, который передал своему сыну от первого брака, Валерию. «Кстати, а где он? Надо будет выяснить», – положил себе в мыслях закладку Борейко. Алла Владимировна – вторая жена, домохозяйка. Когда-то была эффектной и очень сексуальной: грудастой, длинноногой блондинкой, красовавшейся на первых обложках гламурных журналов. Но замужество на пользу ей не пошло. Родив двух дочерей, располнела и теперь представляет надёжный тыл своему амбициозному мужу.
Дочь Марина – продукт современной продвинутости и свободного мышления. Несколько лет назад она бросила институт, не доучившись и пошла по стопам матери в модельный бизнес. Теперь подвизалась на ниве татуажа и боди арта в одном из небольших Spa-салонов, которые, как инкубаторские цыплята вылуплялись из трехкомнатных квартир на первом этаже.
Её сестра Алина – умница и надежда семьи, заканчивала университет. Вот, только замуж собиралась за человека ей совсем неподходящего, и это, похоже, стоило ей жизни. Убийство на почве ревности? Может быть. Выглядит спонтанным, непредумышленным. Толкнул, она ударилась виском об угол стола. Испугался того, что совершил. Удрал. Похоже, что так оно и было…
Алла Владимировна все время плакала, причитала и требовала, чтобы арестовали этого противного Антона Гаевского. На вопрос, что она делала в момент убийства, она указала на своё лицо, на котором ещё зеленели остатки не впитавшейся маски, и с возмущением спросила:
– А вы что, не видите? Не просто быть женой мэра.
У Борейко зачесался язык сказать, что её муж ещё не был выбран мэром, возможно, что и не будет после убийства-то, в его доме, но промолчал. Мудрый дядька.
– А вы не слышали ссоры? Криков? Или может ударов?
– Они все время ссорились и ругались. Он не подходил ей ни по одному пункту.
– А что же это за пункты? – поинтересовался следователь.
– Их несколько. Но главное – это интеллект, и политические убеждения, ведь он собирался стать членом семьи мэра города, – не унималась Алла Владимировна.
Александр Иванович вздохнул. Он искренне считал, что замуж следует выходить по любви. Единственная сила, которая может удержать двух людей, различных по любым пунктам, и даже по интеллекту и политическим убеждениям – это любовь.
– Как вы думаете, Алла Владимировна, Антон любил Алину?
– Тоже скажете. Какая любовь? Он хотел стать зятем мэра. Вы что, не понимаете?
– Зачем же ему тогда убивать свою невесту?
– Потому что Алиночка хотела его броси-и-ить, – ещё громче заголосила будущая мэерица, отчего её зеленая засохшая маска стала крошиться, отпадать кусочками от лица, и бедная женщина стала походить на вышедшего из могилы зомби.
От Бориса Моисеевича следователь узнал, что он вовсе не возражал против этого брака. Конечно, он хотел бы для своей дочери мужа с более высоким общественным положением, но его рейтинг настолько высок, что он не нуждается в поддержке, которая бы стоила его дочери жизни. Более того, даже это замужество могло сыграть свою положительную роль – страна настроена на укреплении независимости Украины и развитии национального достоинства. Но самое главное, Алина была его любимой девочкой и единственное, чего бы он для неё желал, так это счастливой жизни. То, что это было сказано в самом конце речи депутата, Борейко запомнил, но значения этому не придал. В умах поколения, взращенном в Советском Союзе крепко сидел вбитый стереотип: «Раньше думай о Родине, а потом о себе». И все было бы правильно, если бы Родина поступала также: сначала бы думала о людях, а потом о «себе».
Да, голоса в коридоре Борис Моисеевич слышал. Чьи голоса? Не понял. Когда люди разговаривают на повышенных тонах, они часто переходят на фальцет. И звук какой-то странный был. То ли удар, то ли упало что. Только не придал он этому значения. Занят был. Чем занят? Государственная тайна – не имеет права обсуждать.
Конец ознакомительного фрагмента.
