Через год мы решили ехать поступать в Москву. Я в МГУ на факультет биоинженерии и биоинформатики, а она на актерский в Школу-студию МХАТ. Ее родители дали денег на съем квартиры. Двухкомнатную квартиру в Москве, переступив порог которой, мы не знали, какие беды, ждут нас в будущем.
Мне удалось поступить на бюджет, и я счастливая летела домой. Там меня ждала она, в слезах, среди разорванных страниц томика стихов А. А. Блока.
– Я провалилась. Провалилась! – причитала она сквозь слезы.
Бросив сумку на пол и совершенно забыв о себе, я села рядом с ней. Обнимая как можно крепче, как можно сильнее. Не находя слов, правильных, а не глупых слов утешения, для человека, чья мечта только что разбилось на куски. Лишь слова о любви, и о том, что я ее никогда не брошу.
– Я не добрала всего полбалла, – рассказывала она, собирая вещи в чемодан, – Живи тут, пока аренда не истечет. Тебе дадут место в общежитии?
– Должны, – ответила я на автомате.
Нет, я не могла ее бросить. Не могла остаться в Москве, когда она уезжает. Когда она потеряла мечту. Когда ей тяжело. Я слишком любила ее для этого.
– Я еду с тобой, – решилась я, тоже вытаскивая свой чемодан из-под дивана.
– Стоп! – она схватила меня за плечи, – Ежиха, не дури. Ты поступила, куда хотела, да еще на бюджет. Слышишь? Я приеду на следующий год, обязательно приеду.
В ее глазах стояли слезы, а мое сердце вырывалось из груди. В этот момент я так хотела ее поцеловать, как тогда в комнате. В ее глазах отразилось то же желание, но в самый последний миг резкая трель дверного замка заставила нас обеих вздрогнуть.
На пороге стоял он. Высокий, статный, в шикарном костюме. На таких обычно пишут: «завидный жених». Он смотрел на нее голодными глазами волка и улыбался фальшивой улыбкой. Он был каким-то известным актером и увидел ее на экзамене. Предложил помочь поступить, за что просил немного, лишь встречу.
Она согласилась и буквально на следующий день была зачислена на факультет. Дальше понеслось: цветы, конфеты, подарки. Походы в дорогие рестораны и ночные клубы. Каждый день она прибегала ко мне с горящими от счастья глазами и говорила что-то о любви, о будущей свадьбе и о том, какой он хороший.
Так прошел год. Я потихоньку училась, сдавая сессию. И радовалась за нее. Радовалась до первого удара.
Первая их ссора случилась, когда выяснилось, что благодетель был женат и разводиться не собирался. Он пользовался ей как игрушкой, красивой куколкой. Она была разбита, униженна, даже хотела уехать домой, но потом успокоилась. Он приехал извиняться с шикарным букетом и какой-то безделушкой, и она простила.
Когда он ударил ее во второй раз, и она в слезах лежала на кровати после его ухода, я не выдержала. Пришла с твердым намереньем уговорить ее отказаться от него, и от его подачек.
– Ежиха, ну как я могу?! – качала она головой, – Он же платит за все: за эту квартиру, за мою учебу.
– Ну и что, – покачала я головой, – Мы найдем работу, будем платить за все сами. А твои родители? Они тебе помогут.
– Нет, – тихим голосом ответила она, – Дело не только в деньгах. Он пригрозил: стоит ему сказать только слово, как меня вышвырнут из школы так же, как туда и приняли.
На этих словах она разрыдалась. А я сидела рядом, сжимая кулаки от злости и бессилия.
Вот и сейчас я так же сижу возле нее и не знаю, как ей помочь выбраться из этого капкана. И на ум приходит один только выход.
Вечер. Он снова появляется в дверях с неизменным букетом пошлых в своей обыденности алых роз. Она ненавидит алые розы, да и розы вообще. Он проходит к ней в комнату, упрямо делая вид, что меня не существует. Я стою на кухне, вытираю до блеска вымытую посуду и жду.
Стены невыносимо тонкие. Ужасно тонкие, и он тоже это знает. Вот мокрая тарелка выскальзывает из моих рук и с оглушающим звоном разбивается.
– Сколько раз я предлагал тебе переехать отсюда, – слышу я его недовольный голос.
– Я не хочу никуда переезжать, – отвечает она.
– Значит, тебе нравиться выставлять свою интимную жизнь напоказ, – начинает закипать он, – А может вы с ней не просто подруги, а? Может, пригласим ее третьей? Если она и так все слышит, – говорит он с издевкой.
– Не вмешивай ее сюда, – фыркает она, – Она здесь совершенно не причем.
Тут меня достигает звук пощечины, и ее вскрика, который решит слух сильнее, чем сотни разбитых тарелок. Во мне снова закипает ярость, глухая обида и боль. Злые слезы застилают глаза, а рука сама находит рукоятку кухонного ножа.
Осознание приходит не сразу. Первые секунды я с удивлением смотрю: на свои руки, красные от крови, на белую дорогую рубашку, покрытую точно такими же красными пятнами. Взгляд поднимается выше и встречается с красивыми глазами цвета шоколада, глазами по которым сходила с ума половина женщин и девушек нашей страны. Мертвыми глазами. До моего слуха доходит жалобный, больше похожий на детский, всхлип. Это она сидит на кровати в одной ночной рубашке, прижав ладони ко рту. Ее глаза расширенны от ужаса, и, наверное, как отражение, схожи с моими. Я снова перевожу взгляд на труп человека, которого я убила. Убила! И нож выпадает из рук, со звоном падая на пол.
Первой приходит в себя она и выбегает из своей комнаты. Я слышу, как ее рвет в туалете. Я слышу ее шаги по коридору. Шуршание пакетов. Через какое-то время она подходит ко мне, и куда-то ведет.
– Тебе надо бежать, – пытается втолковать мне она, – Бери все деньги и вещи и уходи.
Под струями воды мои руки снова становятся чистыми, а вода приобретает нежно-розовый оттенок – отвратительный цвет.
– А как же ты?! – приходит в мой мозг, словно набитый ватой, единственная мысль.
– Со мной все будет хорошо, – врет она мне.
– Давай уедем вместе! – предлагаю я ей, – Уедем и нас никто не найдет, – я тоже вру.
Но ей, как и мне, нужна эта ложь. Она со счастливой, больше похожей на истерическую улыбкой уходит одеваться, и собирать кое-какие вещи, деньги и документы. Мы обе знаем, что скоро его хватятся, и всегда найдется кто-то, кто будет знать, куда он уходил по вечерам. И что нас найдут, обеих или по одной. Нет, я не могу с ней так поступить!
Она выходит из спальни одетая, с чемоданом в руках. Надеюсь, она ничего не оставила.
– Я готова, – она подходит ко мне.
Я нежно провожу пальцами по контурам ее лица. Я никогда не умела рисовать, но сейчас мне этого очень хочется. Она следит за моими движеньями с удивлением, но не мешает, когда я резко притягиваю ее к себе и целую. Последним, соленным от слез, поцелуем, она с готовностью отвечает, хватаясь за мои плечи руками, и притягивая сильнее. Когда поцелуй прекращается, между нами нет ни стыда, ни смущения. Мы вглядываемся в лица друг друга.
– Тебе пора, – говорю я, сглатывая слезы.
– А ты? – шепчет она.
– Я приберусь тут немного, и тоже уеду, – вру я ей, – Нам лучше пока разделиться, и еще нужно стереть отпечатки пальцев.
Она согласно кивает, но так и не может выпустить свою руку из моей. Я провожаю ее до двери, тоже оттягивая этот момент. Как же больно осознавать, что тот, кто был тебе дорог и нужен больше всего, потерян навсегда. Еще хуже осознавать это в последний миг, когда уже нельзя ничего изменить.
Ее пальцы выскальзывает из моей ладони, а звук захлопнувшейся двери эхом разносится по пустой квартире. Ноги подкашиваются и хочется просто опуститься на пол и окаменеть, но нет, нельзя, времени мало.
Беру тряпку и захожу в ее комнату. Он все так же лежит на полу в луже собственной крови. Его лицо стало уже бледным, а губы синими. Он был мертв, и это не кошмар, и не бред. Сколько бы я этого не повторяла. Стараясь не обращать внимания на мертвеца, начинаю стирать ее отпечатки со всего вокруг. Когда с этим было покончено, дрожащими пальцами набираю короткий номер «02». Предательская мысль убежать приходит за секунду до ответа. Но нет, я не могу, ради нее.
В трубке, наконец, прозвучал человеческий голос.
Стараясь не разрыдаться, на удивление спокойно произношу:
– Здравствуйте, я убила человека. Нахожусь по адресу…
Суд. Ставшая уже привычной деревянная скамья и железная клетка. Не могу отделаться от глупого чувства, что нахожусь в зоопарке. Ежиха в клетке – смешно до рези в глазах. И находиться, я думаю, мне тут еще долго, несмотря на трудолюбивого, дорогого адвоката, нанятого каким-то доброжелателем. Адвоката, который упорно старался свести все дело к «убийству в состоянии аффекта». Мне было наплевать, сколько мне дадут, главное, полицейские, ухватившись за готового убийцу и чистосердечное признание, не особо рвались искать вторую мистическую девушку, жившую вместе со мной в квартире. Чего я и добивалась.
Судья встал, оглашая приговор:
– …наказывается ограничением свободы на срок до двух лет, условно.
Услышала я, и долго сидела в оцепенении, даже когда пристав, зашел в мою клетку, чтобы снять с меня наручники. Я вышла в судебный зал, ошарашенная, и не верящая в реальность происходящего, когда адвокат, пожимая мне руку, передал маленький клочок бумаги, на котором таким знакомым почерком было написано: «Ежиха, я жду тебя».
