– Мы с ней уже забыли, как это делается…
– Как так?
– Как так – так как. Молча! Не надо нам этого. За всю жизнь мы стольких перецеловали, что я без зубов остался, а у неё губы усохли. Это только на диком Западе и в Европе в 70 лет начинается сексуальная жизнь. Они пахали-пахали, а потом от нечего делать вспомнили, что сексом недоназанимались. А у нас в России все иначе.
– Новая теория?
– Ты слушай, вьюноша. И на ус мотай. Или ещё, на что хочешь. Это, дорогой ты мой, лишь по ящику говорят, что в СССР секса не было. Мы в молодости только и делали, что «этим» занимались. Где можно и с кем можно. И нас драли, и мы не молчали. А работа нам не мешала. На работе оно и сподручней было. Кто ж думал, что мы столько протянем? У нас и друзей-то, ровне нашей, не осталось. Все та-а-ам давно. Поэтому мы свой сексуальный заряд до пенсии и не дотянули.
– Да ты любому молодому фору дашь!
– Скажу тебе, Кот, по секрету. Разок в месяц могу. И то, по ситуации.
– Это не Сара ли, твоя ситуация, с Садовой?
– Тоже секрет… Лучше послушай новый анекдот про нашего мэра. Знаешь, почему он на три дня раньше из отпуска с Хургады вернулся?
– Нет.
– Деньги кончились!
Оба засмеялись, зная о крупном семейном бизнесе градоначальника и его жены.
– Может тебе подкинуть на новые мосты?
– Не шли меня далеко! Пока фикса моя со мной – мне сказочно везёт! Пусть и тебе пофартит.
Львович приподнял край своей изрядно потёртой кепочки, и направился в еще не сокращенный, дышащий на ладан НИИ, заниматься по его выражению, «каторжной работой эсэнэса». Константин с грустью проводил глазами медленно удаляющуюся фигуру старика, а мысли набежавшей волной покатили сознание в далёкое путешествие воспоминаний. Творческая успешная работа, друзья. Это всё сублимация, вместо самого дорогого, того, что просто сброшено с земли. Уже не в первый раз, Костя, как-то по-особенному, задумался о двойственном восприятии им женщины и своём одиночестве. Это чувство продолжало жить в нём без ответа, а в последнее время, часто ставило под откос стереотипы его налаженных жизненных позиций. Всё чаще и чаще становилось грустно, вспоминалось детство и юность. Первая неразделённая школьная любовь. Совсем короткий миг семейного счастья. Одержимая страсть.
Может, виной тому – разговоры друзей о встречах одноклассников, может – одноименный сайт, а может, то нечаянное знакомство неожиданно всколыхнуло прошлое и вновь заиграло в душе пламенем тёплого ожидания…
Всё странно в этом мире. Порвать с Любашей? Именно сейчас, когда видимых причин их необременительной физической связи нет? Желание не совсем понятное, но оно уже живёт внутри, словно навязчивая паранойя. Отношения с этой девочкой тоже толкало его на размышления о юности. Разница в возрасте почти в тридцать лет. Он же, еще, не настолько стар, чтобы заводить молодых любовниц. Скорее, она его завела. Всё, как всегда, шло по накатанной, знакомой схеме. Желание, разнообразие опять же. Любви-то у него нет к этому сексуальному объекту. А вот заслонила же всех на какой-то период моль с эротической плотью. От тяги и тяжести такого влечения в душе всё больше нарастала пустота ощущений.
В очередной раз тинькнул мобильник, выкинув смс со смайликом: «А я таки разболелась. Лежу под одеялом в позе шмыгающего бревна. Наверное, это как обычно мои дурацкие защитные механизмы – они решили, что таким образом, защитят меня от страшных походов на экзамены. О том, что они заодно защитили меня от нормального секса в ближайшие дни, они как-то не подумали».
Костя ответил сразу: «Не болей и не стони, девочка. Завтра будет лучше, чем сегодня! У нас может что-то и вечером получиться!» Не было желания разговаривать и утешать девушку, которая придумывает себе очередную болячку, лишь бы её жалели. Также быстро пришел и ответ: «Если что, считайте это просто бредом девочки Любаши… Нейрончики, ответственные за мысли, уже сладко спят в моей черепной коробочке в ожидании вечера. Пойду к ним присоединюсь, чтобы быстрее выздороветь…».
Константин закурил: «Она любит ярко-розовый цвет. Цвет невыцветших бабкиных панталон. И бёдрами её природа не обделила. С возрастом, раздастся в своей пышной природе…».
Тяжесть от давнего воспоминания, словно натолкнулась на тень внутреннего раздражения. На скамейке без ответа лежал сотовый телефон.
– Ёкалэмэнэ! Ты мне, когда штуку вернешь?! – Здоровенный детина непонятного возраста с огромной бородищей сгреб Костю со скамьи. – Я вернулся! Узнаешь? Или все пропил здесь без друга!?
– Извините, вы ошиблись. – Костя не без труда высвободился из цепких объятий и снял черные очки.
– Извини, братан. Ёкалэмэнэ! Точно ошибся…– он отошел на шаг назад и лукаво улыбнулся: шутка удалась. – Выпить не хочешь, Кот? Дай на воду для чая с лимоном, под тортик, временно безработному труженику умственно-физического фронта. Завтра верну!
– Не подаю халявщикам. Станцуешь? Споешь?
– Ёкалэмэнэ! Не умею.
– А может быть, поработаешь? Заплачу.
– Как всегда? Авансом перспективы раздаёшь? Это можно. Но без перенапряжения для личности.
– Ок, Гера! С соответствующим сдельным окладом.
– Идет!
– А Виталик далеко?
– Виталик нас догонит. Как речь о деньгах, он всегда рядом.
Глава 2. Марта за работой
Мила, как и тысячи горожан, уже не одну неделю маялась от палящей жары, навалившейся на всю территорию России. Люди, дома, деревья, машины – всё в эти небывалые жаркие дни было похожим на липкую массу талого мороженого и словно растекалось по дворам, тротуарам и скверам. От неприятия такой температуры сознательное смешалось с бессознательным. Женщине и в голову не могло прийти, что в это пекло у кого-то может возникнуть желание тащить себя на консультацию в психологический кабинет. К любому водопою, только не к психологу! Она и не подумала звонить подруге и предупреждать о своём визите. Но, переступив порог консультативного центра и окунувшись в прохладу кондиционерного рая, сразу поняла, что ошиблась. И это чувство её не обмануло. В уютном холе приёмной, с мягкой мебелью апельсинового цвета, ожидали три человека. Одна немолодая пара разместилась вместе со своей проблемой на диване. Одинокая, на первый взгляд, эксцентричная особа без возраста сидела напротив в кресле и в парике. Платиново-рыжий цвет её головы был похож на переспелый апельсин и сливался с кожаной обивкой всего интерьера комнаты. У дверной ручки покачивалась на тоненьком ярко-оранжевом шнурке табличка: «Просим не беспокоить. Идёт сеанс».
