Им весело. Я рада. Вот если бы во время этого нехитрого диалога я смогла бы прикинуться торшером и ускользнуть, было бы волшебно.
– Тебя как зовут?
Это он мне?
Как-то неуютно стоять при двух мужиках в одних трусах.
– Классная татуха. Ты верующая?
Прикрываю локтем крест с левой стороны на ребрах. Ему два года, с ним много связано, он со рваными краями, словно нарисован двумя мазками, он мне дорог, и дело не в вере.
– Это не ваше дело.
– Значит, говорящая. Ну, рассказывай.
Он моложе того, что в кресле. Шахов – так, кажется, его называли, а Шах – кличка? Хорошо, что член в брюки заправил, а то как-то было бы несолидно. Не нравится мне это. Мне вообще все не нравится, все то дерьмо, в которое я попала, и что согласилась на убойную авантюру. А то, что они прибьют меня, моя задница чует.
– Что?
– Какого хрена ты здесь стоишь и трясешь титьками? Ты хоть в курсе, что в Эмиратах запрещена проституция? Или тебе мамка не сказала?
Второй повышает голос, милый весельчак пропадает по щелчку пальцев.
– Она из Пскова.
Скотина какая.
Вот кто просил его комментировать? Сидел бы и бухал дальше.
– Это все меняет, в Пскове, конечно, все можно. А чего так далеко забралась? В сексуальное рабство, что ли, попала? Приехала поступать и покатилась по наклонной?
Да типун ему на язык. Но я в шаге от этого. И вообще-то, я поступила и иду на красный диплом.
В голове каша из матов и нелепых отговорок, надо выбрать что-то одно и сочинить складно. Чувствую я, что мужики серьезные, не шпана псковская, вот как тот смотрит, того и гляди нагнет стоя и поимеет во все тяжкие.
А вот молодому весело, в глазах задор, черти танцуют самбу, у него черты лица аристократа, некий Казанова, утонченный сластолюбец и развратник.
Чуть капризный изгиб полноватых губ, красивые брови, ему бы носить не джемпер и джинсы, а сюртук маркиза, который соблазняет каждый день новых девушек, и неважно, графиня это или ее служанка, он просто трахает то, что шевелится.
Почему всякая хрень лезет в голову? То отчим, то вот этот бред?
– Так и будем молчать, молодая, неверующая и нарушающая закон?
– Марк, давай она вернется к тому, от чего ты ее оторвал, уверен, это у нее получится лучше.
Такой надменный, наглый, слова холодные, злые.
– А поговорить?
– Очень смешно, дома поговоришь.
Марк подходит ближе, рассматривает меня, ведет пальцами по волосам, по плечу, я не двигаюсь, тяжело дышу.
– Тебе страшно?
– Нет.
Да кому я вру? Я сейчас блевану на ковер или обосрусь.
– Страшно. А чего ты боишься?
– Ничего.
– Бесстрашная проститутка из Пскова. Хочешь, я тебе потом дам медаль? Могу на лбу отпечатать.
Какой шутник, я прям сейчас от коликов в животе помру.
– Тогда приступим, раз ты молчишь.
– К чему?
У этого Марка тоже карие глаза, улыбнулся, на щеках появились ямочки. В него можно влюбиться. Но сейчас, в моей поганой ситуации, для этого совсем не время и не место.
– К тому самому, убери руки.
– Марк, не церемонься с ней, еще неизвестно, чем она занималась в ванной, может, наркоманка, вообще странная, непонятно откуда взялась.
Конечно, ему непонятно, а план был прост.
Ввалиться в его номер, отвлечь разговорами, мол, вы заказывали девочку, сделать все по-быстрому. А потом включить дуру, вот с этим выключателем у меня нет проблем, в отличие от мозгов и чуйки на мужиков. Сказать, мол, ошиблась номером, извини, дядя, не твой день, и все.
Аривидерчи.
Но все пошло по пизде, как говорит мой отчим. И снова здравствуйте, Федор Петрович.
– Нет, – слишком резко, но запоздало выкрикиваю опровержение.
– Нет? У тебя красивые глаза, как зеленые омуты, надо разбудить в них чертей. И вообще, ты слишком красивая для проститутки.
Он гипнотизирует, заставляет смотреть на него, касается моих рук нежно, убирает их от груди.
– Хочешь выпить?
– Нет.
Во мне еще не остыла кровь от «Смерти в полдень», мужчина не давит, не прессует, вздрагиваю, когда касается соска. Кожа вмиг покрывается мурашками, дыхание сбивается.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я что, до такой степени слабая и голодная? Что вот так, первый встречный может трогать меня, а я ничего не стану делать?
– Так как тебя зовут?
– Милана.
Миланка Семёнова.
Она, как и отчим, всплыла в памяти неожиданно. Одногруппница моя – сука редкая.
– Милана из Пскова – звучит так себе.
– Можно я пойду?
– Конечно, нельзя. Как мы закончим, так и пойдешь, а мы еще не начали.
Все это время он трогает грудь, обводит подушечками пальцев ареолы сосков, отчего тело предательски наливается теплом и такими давно забытыми ощущениями.
Это все нервы, экстремальная ситуация, ты не знаешь, как разум поведет себя дальше. Если они начнут задавать вопросы, особенно тот Шах, или станут пытать, я все расскажу. Я не героиня военной драмы и чувствую, что никто помогать мне не собирается.
Марк ловко снимает джемпер, теперь перед моими глазами широкая грудь, немного растительности, загорелая кожа. Подкачанный, поджарый, ни грамма жира, на шее кожаный шнурок с амулетом.
Этот точно не верит ни в черта, ни в бога.
– У тебя красивая грудь, – он обходит меня, встает за спиной, его ладони лежат на ребрах, чувствую дыхание. – И от тебя вкусно пахнет… корицей.
Змей-искуситель, такой от нечего делать трахнет кого угодно и где угодно. Может, он альфонс?
Но я сейчас не в силах анализировать чужое поведение, потому что не могу контролировать свое. А еще потому, что тот, второй мужчина, смотрит, насилуя взглядом. Он уже мысленно поставил меня на колени и вогнал свой член в рот, как и планировал это сделать.
Это какие-то, мать их, пятьдесят оттенков серого. Меня трогает мужчина, которого я впервые в жизни вижу, а другой при этом смотрит и начинает расстегивать рубашку.
Подвернула ногу, мне не дали упасть, подхватив на руки.
– Такая неловкая проститутка.
– Я не…
Прикусила язык, схватившись покрепче за шею мужчины.
В несколько шагов мы преодолеваем расстояние до спальни, полумрак, широкая кровать, я вскрикиваю, когда меня кидают на постель.
Оля! Оля, очнись!
Но сглатываю несуществующую слюну, когда смотрю на то, как Марк раздевается полностью. На его красивое тело, широко расставленные ноги, он опускается на кровать коленями, а я продолжаю лежать тюленем, ничего не предпринимая.
– Нет, нет… не надо… не надо…
Отползаю к спинке кровати, но меня резко тянут за лодыжку, разводя колени в стороны, треск ткани, я уже без белья, лишь в туфлях. Мне говорили, что ничего не будет, что те люди в серых костюмах не допустят секса, что помогут, придут.
– Не бойся, не бойся, малышка, если не будешь дергаться, то больно не будет. А если будешь послушной, то тебе даже понравится.
Глава 4
– Что, подруга, тяжелый день?
Берта грациозно для своей массы села на высокий барный стул, щелкнула пальцами, подзывая молодого человека.
– Гарсон, сделай нам два «Секса на пляже».
– Мне не надо.
Вот чего-чего, а секса мне хватило.
– Тогда один и быстро, у мамочки все внутри пересохло, как в пустыне. Здесь, сука, и так кругом пустыня.
В моей голове ни одной дельной мысли. Поправляю распущенные растрепанные волосы, делаю большой глоток виски, не чувствуя его вкус.
– Так как все прошло?
«Секс на пляже» появляется через тридцать секунд, Берта, отпив половину, блаженно закрывает глаза. Накладные ресницы, накладные ногти, боевой макияж, глубокое декольте. Она похожа на продавщицу из сельского магазина, что торгует не только карамелью на развес, а еще самогоном из-под прилавка и молоком от собственной Буренки. Была бы похожа, если бы, конечно, не то место, где мы сейчас находимся, и не моя о ней осведомленность.
Господи, Оля, ну как ты могла вляпаться в такое дерьмовое дерьмо?
