Я беседовал с этими людьми, оставшимися не у дел в силу своего излишнего профессионализма, который в наши дни стал вызывать раздражение, и думал – насколько же богатой должна быть страна, если она так разбрасывается последними солдатами империи. И ведь разбрасываемся мы отнюдь не рядовыми, но генералами и маршалами – главными конструкторами и выдающимися организаторами. Пытаясь найти некий новый потенциал, мы хороним реально существующий уровень профессионализма и отказываемся от таких знаний, от такой глубины экспертизы, от которых ни одна другая страна не может себе позволить отказаться просто так.
Владимир Путин однажды сказал: «Странно, мы же столько научно-технических секретов в свое время из-за рубежа натаскали, что же мы их никак реализовать не можем?» Ответ на этот вопрос не так прост, как кажется. Владимир Владимирович не знал – да, в общем, и не должен был знать в силу своей предыдущей профессии разведчика, – что зачастую в науке информация о результате каких-либо конкретных работ очень важна именно для того, чтобы в дальнейшем не двигаться в данном направлении, поскольку усилия не приведут к желаемым последствиям.
Известен случай, когда талантливый физик, руководивший советскими ядерными исследованиями, в разговоре с Иосифом Виссарионовичем Сталиным с легким пренебрежением отозвался о Лаврентии Павловиче Берии, который, как известно, курировал эти разработки: «Берия, безусловно, способный человек. Если бы он пошел ко мне младшим научным сотрудником, где-то через полгода он, пожалуй, начал бы слегка разбираться в нашей тематике». Ирония ситуации заключалась в том, что Берия оперировал огромным массивом данных, полученных советской разведкой, и прекрасно понимал, каким путем уже не нужно идти. Однако выдающийся ученый не хотел слушать подсказки Берии – собственное эго мешало ему следовать советам, как ему казалось, дилетанта. Нетрудно догадаться, что Берия на своем месте остался – а вот ученый, конечно, не был подвергнут репрессиям, но и над ядерной темой больше не работал.
* * *
Юрий Дмитриевич рассуждал обо всем, демонстрируя знания, вызывающие у современных менеджеров чувство ненависти и действующие на них, как красная тряпка на быка. Для него был немыслим чубайсовский стиль управления, где самое важное – это не инженерные знания и умения, а личная преданность и финансовый бэкграунд. Он был последним из когорты государственных деятелей, считающих по определению ненормальной и невозможной ситуацию, когда конкретным техническим производством руководит финансист, а среди высшего руководства какой-либо отрасли не найдется ни одного человека, имеющего хоть малейшее представление о ее специфике, не говоря уже о том, чтобы знать ее как свои пять пальцев.
Маслюков был способен видеть экономику страны как единое целое и одновременно акцентировать внимание на мельчайших подробностях. Он знал, что происходит на конкретных заводах, причем не только расположенных на территории Российской Федерации, но и тех, что после распада Советского Союза оказались в других странах. Один из сотрудников Маслюкова вспоминал свою поездку с Юрием Дмитриевичем в Таджикистан, на оборонный завод, – и оказалось, что Маслюков детально осведомлен о работе этого завода.
Как же должны были ненавидеть его новые управленцы, считающие, что нет разницы, чем тебя поставили руководить, важны лишь денежные потоки! И к каким глупым, поверхностным и ошибочным решениям приводит это убеждение! Когда Геннадию Андреевичу Зюганову потребовалось проанализировать причины аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, он, естественно, обратился к Маслюкову. Этой работой Юрий Дмитриевич занимался с упоением, она была ему близка и понятна. Он встречался в Санкт-Петербурге с директорами заводов, выпускающих турбины, вместе они дотошно выискивали возможные неполадки, проверяли вероятность поставки бракованных деталей. Глубина аналитической записки, которую подготовил Юрий Дмитриевич, поражает. А вывод прост и страшен в своей простоте: авария произошла из-за того, что станция не содержалась должным образом.
Говорят, что академик Валерий Алексеевич Легасов, участвовавший в расследовании аварии на Чернобыльской АЭС, увидел и охарактеризовал предпосылки той катастрофы в довольно неожиданном ключе. Главная из них, по мнению Легасова, – несоответствие нравственно-культурного уровня тех, кто управлял станцией «Чернобыль», сложности объекта. Грубо говоря, эти люди опирались не на Толстого и Достоевского, а на таких же узких специалистов, как они сами, и это колоссально снижало уровень их компетентности. Маслюков, который тоже расследовал чернобыльскую трагедию, сделал похожие выводы, отметив резкое падение профессионализма, нарастающую системную некомпетентность, общую разболтанность, отсутствие должных регламентов и их четкого исполнения. И те же обстоятельства сыграли свою разрушительную роль в происшествии на Саяно-Шушенской ГЭС.
Чтобы управлять атомной станцией или, если угодно, той же ГЭС, нужно учиться как минимум лет десять. Существуют специальные тренажеры. На оператора обрушивается огромное количество информации, в которой он должен мгновенно ориентироваться и при необходимости быстро принимать решение. Представьте себе кабину пилота – вокруг множество приборов, показания которых критически важны в каждый конкретный момент времени. Для того чтобы научиться оперативно считывать нужную информацию, придется провести сотни часов сначала на тренажерах, потом в учебных полетах с инструктором, и лишь потом вас допустят к самостоятельному управлению. А ведь электростанция устроена в разы сложнее.
Сегодня некомпетентность, как ржавчина, поразила всю страну. Механистический подход к управлению, непонимание принципов построения и функционирования столь сложных систем, как промышленные объекты, привело к разрушению инфраструктуры, обеспечивающей их безопасность. Так, на Саяно-Шушенской ГЭС инженерные и ремонтные службы, как «непрофильные», подверглись варварскому сокращению и выводу за штат. Но ведь все когда-то приходит в негодность, и надо было вовремя остановиться, отремонтировать станцию, а не душить ее до конца. Результат не заставил себя ждать. Беда в том, что «эффективные менеджеры» считают своей главной задачей не безопасность и устойчивую работу станции – что на самом деле является наиболее важным, – а выкачивание денег.
Можно сделать и еще один вывод: катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС могло не быть, если бы энергосистема страны по-прежнему оставалась единой не только по названию. Геннадий Зюганов, принимавший участие в работе комиссии по расследованию причин аварии, среди главных предпосылок называет тот факт, что «Чубайс разрубил единую энергосистему на множество кусков».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
