остальной части интернета (Inkster 2020). Независимо от того, произойдет ли это, эти изменения резко показали бессилие Запада перед лицом китайских мер безопасности в Гонконге в 2019 и 2020 годах.
Неравномерное воздействие цифровизации и глобализации по-разному отразилось на различных слоях общества. Это усугубилось после краха банковской системы в 2008 году, который выявил и подчеркнул, что некоторые слои общества эксплуатировались больше, чем другие. В течение десятилетия после финансового краха также стало более очевидно, насколько сильно глобализировались цепочки поставок. Местные сообщества осознают, что теперь они находятся в зависимости от решений, принимаемых в отдаленных уголках мира. В то же время правительства, соучаствующие в либерализации экономического порядка, изо всех сил стараются продемонстрировать хоть какую-то отзывчивость к проблемам своих граждан. В США и ряде европейских стран жесткая финансовая экономия, последовавшая за финансовым крахом 2008 года, подтолкнула левые политические партии влево. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы вновь привлечь и мобилизовать электорат, который, по мнению некоторых, был предан политической элитой как минимум с середины 1990-х годов (Lasch 1996). В отличие от левых, политики-популисты оказались более успешными в захвате общественного воображения. Дональд Трамп, например, мастерски использовал Twitter, чтобы подчеркнуть лицемерие политической элиты, напрямую связываясь со своей аудиторией и укрепляя свою электоральную базу, говоря о социальных, культурных и экономических разногласиях. Эта новая форма политического дискурса отодвинула на второй план политику и факты, а вместо этого переосмыслила политику истеблишмента с точки зрения корыстных интересов и либеральных элит, не имеющих отношения к власти.
Изменившееся отношение общества к труду сделало людей уязвимыми для экономической и политической эксплуатации. События 11 сентября, GWOT, финансовый крах 2008 года, Исламское государство (ИГ), российский и китайский реваншизм, а теперь и COVID-19 - все они представляют собой серию каскадных геополитических и геоэкономических событий, которые стали возможными и усилились благодаря новым технологиям. Правительственные бюрократии пытаются приспособиться к изменениям, предвещаемым цифровизацией. Вооруженные силы построены для войны двадцатого века, хотя их разрушают те же силы, которые влияют на бизнес и все остальное общество. В то же время смартфон позволяет людям участвовать в работе и конфликтах таким образом, который раньше был немыслим.
Отсутствие у нас основы для осмысления этих изменений становится очевидным, когда мы смотрим на социальные сети. Созданные для того, чтобы удерживать цифровых индивидуумов, создавая жажду просмотров и лайков, социальные медиа сглаживают нашу оценку политического насилия, деконтекстуализируя его от непосредственных социальных обстоятельств и переосмысливая его через глобальное онлайн-сообщество единомышленников. Например, теракт, совершенный ливийским джихадистом в июне 2020 года в Форбери Гарденс в Рединге (Англия), нанес глубокую травму семьям погибших и всем присутствовавшим. Три человека погибли и еще трое получили серьезные ранения. Несмотря на то что они сами могли стать жертвами нападавшего, люди снимали происходящее на свои смартфоны и выкладывали ролики на YouTube. Хотя видеозаписи нападений были впоследствии удалены с YouTube, это массовое свидетельство насилия было усилено на ряде социальных медиаплатформ. Политика радикализировалась таким образом, чтобы использовать тревоги и недовольства, выраженные в социальных сетях.
Аналогичным образом, когда в ноябре 2019 года на Лондонском мосту столичная полиция застрелила человека, прикрепившего к телу фальшивую бомбу, один из прохожих записал инцидент и выложил запись стрельбы в Twitter. Хотя мотивы, действующие лица и географические места были разными, публикация материала в социальных сетях изменила интерпретацию этих актов насилия. Социальные сети открыли зрелище нападения и полицейской стрельбы для международной аудитории. Весь мир мог видеть, что происходит в Британии. Сразу же эти изображения стали восприниматься в глобальном, а не только в местном контексте. Это позволило отделить изображения от обстоятельств терактов. В случае с терактом на Лондонском мосту нападавший намеренно прикрепил к себе фальшивую бомбу, пытаясь дать понять, что совершает теракт. Однако намеренный акт ношения фальшивой бомбы также указывал на то, что нападавший хотел спровоцировать полицию на стрельбу. Это означало, что террорист знал полицейские протоколы применения огнестрельного оружия и мог использовать эти знания, чтобы заманить офицеров огнестрельного оружия в мученическую смерть, подав ложный сигнал. Таким образом, нападавший уже обращался к своей политической базе, даже понимая, что отталкивает от себя законопослушных британских граждан. Если вы смотрели эти события и были наивны в отношении британской политики после 11 сентября, то самой очевидной особенностью этих видео было то, что людей убивали. Разница между действиями государства и террориста была нивелирована. Новые зрители получили возможность смотреть, перематывать, скачивать, перераспределять и обсуждать значение этих актов насилия. Все это происходило способами, не подвластными государству, и открывало возможности для дискуссий с аудиторией далеко за пределами Великобритании.
Взаимодействие между подключенными технологиями и необычными актами политического насилия создало новые возможности и вызовы для вооруженных сил. С военной точки зрения, мобильные подключенные устройства революционизируют способы организации вооруженных сил для ведения боевых действий. Облачные, сетевые и портативные цифровые системы формируют представление о том, как вооруженные силы продумывают шаги, необходимые для того, чтобы пройти путь от сбора информации о цели до принятия решения и сброса бомбы. Эта "цепочка убийств" (Brose 2020) стала открытой для автоматизации, роботизации и применения искусственного интеллекта (ИИ). В то же время некоторые представляют себе военный Интернет вещей (MIOT) (см. Приложение), где военные датчики выступают в качестве узлов для сбора данных и, таким образом, средств, с помощью которых можно быстро идентифицировать цели. Такие системы способны исключить людей из процесса сбора и анализа данных, а в сочетании с доставкой боеприпасов с помощью дистанционного транспорта - ускорить процесс поражения противника вооруженными силами.
Если бы все это можно было воплотить в жизнь, то вооруженные силы могли бы полностью переосмыслить ведение войны и создать условия, при которых они больше не будут зависеть от содержания крупных технологических платформ. Такие организации, как Министерство обороны США (DoD), собирают огромные объемы данных. Как отмечает Эрик Шмидт, системы искусственного интеллекта, которые могли бы помочь разобраться в этих данных, невозможно заставить работать без доступа к коммерческим облачным вычислениям в масштабах предприятия. Это неизбежно означает привлечение опыта частного сектора для предоставления аналитических данных, которые понадобятся вооруженным силам, учитывая их стремление переосмыслить цепь поражения. Согласно этому направлению, MIOT представляет собой возможность сократить общую площадь присутствия вооруженных сил за счет отказа от ненужных платформ. Как и в коммерческом бизнесе, это предполагает, что внедрение интеллектуальных устройств приведет крупные профессиональные армии к переосмыслению своих ролей. Если это так, то подобно тому, как онлайн-шопинг помогает сделать торговый центр устаревшим, военные должны либо смириться с перспективой значительных структурных изменений, либо с возможностью поражения в войне (McFate 2019).
В сценариях конфликтов, не связанных с полномасштабной войной,
