– А ты как думаешь, Сереж? – Иван округлил голубые глаза. – Ты как думаешь?
А он никак не думал, вот! Правильнее, он о грабежах не думал, а все больше о Насте. Грабежи – они были, есть и будут. Да, неприятно, что канун Нового года в городе омрачен наглыми вылазками каких-то отморозков. Да, скорее всего, накрыть эту банду будет нелегко. Да, имеются уже и жалобы от пострадавших, считающих, что милиция бездействует. Но так ведь было всегда. Пострадавшие очень редко перекочевывали в разряд благодарных.
Даже если преступление раскрывалось, Панкратову редко кто говорил спасибо. Почему? Да потому, что он лез в душу с погаными ментовскими вопросами, все больше некстати, на их взгляд. Потому что очень медленно работал. Потому что вернуть награбленное редко кому удавалось: поделено, сбыто и пропито между преступниками давно уже все оказывалось к тому моменту. Много набиралось этих «потому что» за его многолетнюю практику, очень много. Вот он и привык не видеть за работой чужих эмоций. Его теперь все больше свои эмоции интересовали.
– Вот смотри, Сереж, что говорят свидетели, – не хотел униматься Ваня Воронов, хватая направившегося к выходу Панкратова под локоток. – Дедов Морозов, по описаниям, всегда трое! Один очень высокий и плотный. Второй чуть ниже и похудощавее, а третий – совсем щуплый и низкорослый. О чем это говорит?
– О чем? – рассеянно отозвался Панкратов, чтобы не молчать вовсе.
– Думаю, третий Дед Мороз – женщина!
– О как! А может, и не женщина вовсе, а подросток? Или щупленький такой мужичонка, язвенник какой-нибудь. Почему непременно женщина, Ваня?
– Так след от сапога очень характерный. Маленький.
– И что? А подошва характерна для мужской обуви. Разве не так говорили на совещании? Так! Потому и говорю, что это может быть либо мелкий мужик, либо пацан совершенный. А что дело дрянь, тут я полностью на твоей стороне. Попробуй вычисли их в таком-то гриме! Сейчас ведь по городу эти Деды Морозы стаями бродят. Не станешь же их всех хватать и тащить в отделение на проверку? Нет, конечно. Мероприятия посрываешь, потом штрафные санкции еще выставят. Они же не за так поздравляют детей, стариков и прочих. Н-да… Наружное наблюдение тоже по всем дворам не расставишь. Где их столько набрать-то? И ведь по районам выстреливают бессистемно, мерзавцы! Никакой паутины, никакого порядка. Будто шли, шли и набрели случайно.
– Ну, не так уж и случайно, – не согласился Иван. – Двери-то выбирают, что подороже.
– Это да, – не стал спорить Панкратов. – Выбирают, звонят, если не открывает никто, начинают действовать. А если открывают, начинается балаган с новогодними поздравлениями. Все умно, все лихо. Тухлое дело…
– Вот и я о том же! – обрадовался Воронов тому, что старший наставник наконец-то его поддержал, перестав сидеть как сомнамбула. – Если они сами не проколются, нам их не взять, Сереж. Кстати, я все хотел тебя спросить…
– Чего? – Панкратов оглянулся на коллегу, тон у того поменялся, стало быть, сейчас начнет в душу лезть.
– Ты что это такой сегодня на совещании сидел?
– Какой?
– Ну… Как пыльным мешком ударенный. Глаза такие томные, томные, и зевал через раз. Ленка имела счастье застать любимого супруга врасплох? Примирение состоялось? Я не ошибаюсь?
– Ошибаешься.
Панкратов криво ухмыльнулся: посвящать друга в подробности своего неожиданного секса с соседкой он не собирался. Табу на все, что связано с Настей, для посторонних. Ни глаз, ни ушей он не допустит до того, что так неожиданно и зыбко наметилось. Ревностным суеверием отдавало, ну и пусть. Это только его и ее, и ничье больше.
– О-оо!!! Кажется, я что-то пропустил в этой жизни! – Воронов хитро заухмылялся, ткнув его в бок локтем, когда нагнал возле двери. – Наш Серж, кажется, нашел-таки себе подружку! Надо же, надо же, не прошло и пятнадцати лет застойного супружества, чтобы он наконец созрел до…
– Слушай, Ваня! – зубоскальства в адрес Насти он не потерпит тоже и, уж конечно, не хочет знать, каким именно словом обозначит Воронов их отношения. – Замолчи, а! Если не хочешь получить по башке, замолчи.
– Понял. Понял, брат! – Воронов саданул его по плечу, дурашливо пропев: – Это любовь, это точно! Это любовь, да-да, конечно! Это любовь, ого-ого!.. Ну пошли, что ли, по домам?
По домам разойтись у них так и не вышло. Стоило спуститься на первый этаж и дойти до дежурной части, как их тут же остановили. В пригороде произошло убийство, нужно было выезжать. Пока дождались машины, которая уехала на заправку и словно провалилась прямо там в нефтяную скважину; пока расселись, пока дождались прокуратуру… Выехали наконец, потеряв почти час. Осмотр места происшествия, опрос возможных свидетелей – все заняло так много времени, что к дому Панкратова доставили, когда уже ночные звезды начали меркнуть.
Гигантскими прыжками перескакивая через две ступеньки, Сергей поднялся на свой этаж и с бешено колотящимся сердцем застыл возле дверей. Звонить к Насте или нет? Начало четвертого, спит наверняка. Что делать-то? Может, отложить визит до утра? Хотя и утро уже не за горами. Утро, когда она станет собираться на работу. Станет бегать по квартире с зубной щеткой за щекой, роняя огромные кляксы зубной пасты на пол. Потом будет хватать, обжигаясь, термобигуди из старого закопченного ковшика. Чертыхаться, нервничать, покрикивать на него…
Так, стоп! О чем и о ком это он?! Это же все про Ленку, не про Настю! Это его жена так отвратительно начинает каждое утро. Звонить или нет в дверь?..
– Ты что тут стоишь, не пойму?!
Ленка! Какого-то черта поднялась с постели в половине четвертого, открыла дверь и таращит теперь на него сонные злые глаза.
– Я? – Панкратов, пойманный врасплох в момент запретных размышлений, растерялся. – Ничего я не стоял. Только поднялся. Ключи вот ищу.
И для пущей убедительно он похлопал себя по карманам.
– А-а-а, ну входи, что ли, – буркнула Лена, чуть шире распахивая дверь и отступая внутрь прихожей. – Не май месяц на дворе. Морозно…
Он смалодушничал и зашел в свой дом, а ведь не хотел, не хотел! И крался потом по собственному дому, как преступник какой-то. Все боялся, что Настя услышит его, хотя ведь спать была должна. В кровать ложился, боясь скрипнуть лишний раз застаревшей пружиной. И бога молил, чтобы Ленка молчала. Чтобы уснула она, едва улеглась ее голова на подушку. Он потом, завтра все объяснит Насте. Почему не стал в дверь звонить. Почему уснул на своей кровати. А может, и просто, без объяснений, зайдет в ее квартиру и останется там насовсем.
Утром он собрать свои вещи не успел. Проспал, не услышав будильника, хотя и завел его на полседьмого. И Настин уход на работу тоже проспал. Долго звонил в дверь, ему никто не открыл. А номер телефона спросить не додумался, когда подбирал свои вещи в ее коридоре. Или умышленно не спросил, из боязни, что фраза «я тебе позвоню» прозвучит банально. Теперь вот карауль ее. А ведь разве укараулишь? И как укараулить, если не успел он заявиться на службу, как его сразу отправили на происшествие. Потом поступил сигнал, что в местном парке видели подозрительного мужчину, по приметам походившего на маньяка, давно и безуспешно разыскиваемого всей местной милицией. Выезд никаких результатов не дал, но сама дорога и опрос очевидцев заняли так много времени, что домой Панкратов вернулся ближе к полуночи.
Прежде чем войти в подъезд, он долго стоял во дворе и курил, посматривая на ярко освещенные окна Анастасии. Она была дома! Ну что же, ну что же. Значит, так тому и быть. Сейчас он зайдет к себе, соберет все необходимое в любимую дорожную сумку с трижды пришитой ручкой и без дополнительных соглашений и разрешений пойдет к Насте.
Семья… Его семья, которую он сегодня собирался оставить раз и навсегда, странное дело, его дожидалась. Тимур сидел, насупившись, в своей комнате за компьютером и резался в какую-то отвратительную «стрелялку». На вопрос отца, почему не спит, буркнул, что не хочется, и даже головы не повернул в его сторону. Панкратова это не удивило. С сыном они давно не ладили, разойдясь в вопросах воспитания.
Прикрыв дверь, он пошел в свою спальню и неожиданно наткнулся в гостиной на Елену. Это было более чем странно. К этому часу супруга обычно пребывала в кровати, либо спала, либо читала что-нибудь. А теперь сидит в углу дивана нахохлившейся вороной, при полном параде, то есть в блузке, юбке и зимних сапогах. А как же любимая пижама, успевшая растянуться до размеров парашюта? Как же слой жирного крема на щеках? И в сапогах – в гостиной! Это вообще… Она же его гоняла, если он на шаг заступит с придверного коврика – схватить пачку сигарет с полки. А тут вдруг при одеждах да возле полуночи, непонятно…
– Ты чего здесь? – буркнул Панкратов и тут же, не дав ей ответить, спросил как бы мимоходом: – Где моя сумка дорожная?
– Сумка? – Ленка глянула на него затравленным зверьком и тут же принялась натягивать юбку на острые коленки. – Дорожная? А зачем тебе сумка? Уезжаешь?
