Вернуться на Землю он и не помышлял. Он слишком хорошо помнил режущий уши свист беспилотных штурмовиков над другими горами, визжащий звук ракет, дрожь земли и пыль, сыплющуюся со стен бомбоубежища, гуманитарный конвой, под огнем вывозящий женщин и детей к морю, мытарства в Европе, унизительную квоту высшего образования для беженцев… Похоже, беженец — это профессия; однажды кинувшись бежать, ты уже не можешь остановиться.
— Ты бы сел, — напомнил мастер. — Двенадцать минут третьего.
— Слушай, карту зоны взрыва составлял я. Смещения не будет.
— Ну, как знаешь.
Пальцы священника переместились с большой бусины четок на малую.
— Ave Maria, gratia plena, Dominus tecum; benedicta tu in mulieribus et benedictus fructus ventris tui Iesus. Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis, peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae…[*]
Земля покачнулась; стол встряхнулся, и со стола на пол упал карандаш. Гидравлика полуавтоматов, настроенная на сейсмические толчки, смягчила колебания.
— Amen, — закончил священник, склонив голову.
ГЛАВА 1
254 год, среда, 23 апреля, Сэнтрал-Сити, западный Басстаун
«Сегодня снова в моде женственность и ретро, — объявил Чаре журнал. — Одно из знамений сезона — женский дневник. Написанный от руки чернилами цвета сепии, с золотыми, алыми и черными пометками на полях, обложенный темной натуральной кожей с тисненым старинным узором, он становится самым близким другом умной, творческой, глубоко чувствующей женщины, которому она доверяет свои тайные желания, свои надежды и разочарования, свои сомнения и свою страсть, а спустя годы он Вашими же словами поведает Вам о минувшем, воскресит в памяти полузабытые лица, напомнит о любви и нежности. Заведите дневник — и Вы обретете в нем подругу, которой можно рассказать все, и друга, который Вам никогда не изменит».
Чара приобрела дневник, перьевую ручку, модные чернила — и в тот же день принялась писать.
«ДНЕВНИК» — красиво вывела она в начале первой страницы и задумалась. Что дальше?
«Наверное, — побежало по бумаге тонкое перо, оставляя за собой сепиевую строку, — я самая счастливая мать на свете. У меня четыре чудесные дочери, в которых я души не чаю и которые любят меня горячо и искренне».
Она перечитала написанное, осталась им довольна и с улыбкой оглянулась на девочек. Маленькая, тонкая Маска, набулькав в миску косметического молочка, макала туда салфетку и стирала с лица макияж — бледно-землистую крем-пудру «Мертвая королева», воспаленно-красные ободки теней, ржавую тушь и трагический черный рот адского клоуна. Сильная, серьезная Косичка, сняв круглые очочки с треснутым левым стеклом, уже разобрала свой дальнобойный «уран» калибра 50, штатное оружие спецназовцев и террористов, извлекла магазин, убедилась, что в патроннике нет патрона, отделила затвор от рамки и разложила части пистолета на газете, где уже красовались пузырьки со щелочью и ружейным маслом, протирка и ветошь.
— Девочки, вы любите меня? — спросила Чара своим певучим голосом.
— Да, мамочка, — кивнула Маска, в размазне своей похожая на черта, а Косичка, оторвавшись от работы, улыбнулась маме ласково и чуточку застенчиво. Чара вернулась к дневнику.
«Страшно подумать, что когда-то я была совсем одна, одна во всем мире. Одно воспоминание об этом сжимает мою душу в тисках ужаса, но стоит мне увидеть нежные лица моих дочерей, услышать их задорный дружный смех или резвую возню — и мрак прошлого отступает, будто растворяясь в солнечном сиянии семейного счастья. Как это прекрасно — иметь свою семью, быть матерью, заботиться о детях, видеть, как развивается их пытливый ум…»
— Мама, а я сегодня стреляла по пластинам, — подала голос Косичка.
— Надеюсь, ты была осторожна? — обеспокоилась Чара. — Тебя никто не видел?
— О, нет, мама, все в порядке, — заверила ее Косичка. — Я стреляла с глушителем, а место было безлюдное — ты его знаешь, это задний двор старого завода Джи-Джи-Ай. Четыре пластины по пять миллиметров прошибает только так, и даже с двухсот шагов. А ты скоро мне импульсное ружье достанешь, ма?
— Как только смогу.
— А мне нужен новый «агрессор», — вмешалась Маска. — Старый почти сдох и еле тянет. Ма, ты подаришь мне его на день рождения?
— Масочка, я постараюсь.
— Ну вот, всегда так, — надулась Маска, — как Косе, так сразу, а мне даже не обещаешь…
— Маска, пожалуйста, не надо, — попросила Чара. — Я одинаково люблю вас и КАЖДОЙ постараюсь что-нибудь достать. Только не ссорьтесь.
— Ну, если она не станет слишком выпендриваться… — хищно сощурилась Маска; обманутая их молчанием, Чара вернулась к дневнику, а Косичка показала Маске язык, но и та не осталась в долгу — высунула свой, весь фиолетовый. За спиной мамы девчонки принялись вполголоса, но вежливо собачиться о том, кому, чего и сколько мама подарила, а Чара, стараясь не обращать на них внимания, писала дальше.
«Воспитание девочек — дело очень и очень сложное. Они такие разные по характеру, такие обидчивые и вспыльчивые, что порой руки опускаются от бессилия. Но мой долг матери в том и состоит, чтобы к каждой из них найти подход, вовремя сказать нужное слово, что-то одобрить, в чем-то мягко урезонить, тактично указать на ошибку. Бывают у меня и промахи, которых я сама потом стыжусь и которые вспоминаю, — как бы тяжело это ни было, — чтобы не допустить их вновь. Например, когда Косичка раздобыла пистолет, я вовремя не запретила ей носить его с собой, а теперь уже поздно, время упущено…»
— Хай! — влетела в комнату Гильза с набитой сумкой.
— Ушами помахай! — приветствовала ее Маска. — Ну, ворюга, чего принесла, вытряхивай.
— Девочки, вы не могли бы в моем присутствии…
— Извини, мамочка, я больше не буду, — в три тысячи сто семьдесят восьмой раз обещала Маска, а Гильза с радостной улыбкой до ушей выкладывала на стол упаковку за упаковкой, каждую представляя публике как заправский коммивояжер:
— А вот не желаете ли свеженькую батарею, полную, заряженную? А паста для еды нужна кому-нибудь?..
— Уау! — вскочила с места на ноги Маска. — Ма, живем!! Гиль, ты как это добыла?!.
— Ловкость рук, — сияла Гильза, — и фигушки они нас вычислят! Все чисто, ма! Я так боялась, что лицензия уже засвечена и по Сети в магазин звякнут: «Задержать предъявителя», но все проскочило о'кей. Потом кредитка — я опять трясусь и все в кармане тискаю гранату, чтоб сразу нажать и бежать, а тут с банка отвечают — «Кредит открыт» — и оп-ля! вот оно!
— Гиль, я тебя поцелую! Я сейчас как вцеплюсь!..
— Уйди от меня, грязь! ты, чучело немытое!.. Маааа, спаси меня! Она вся заразная!!. — Гильза с визгом побежала от Маски вокруг стола, а Маска одним скачком перелетела стол, облапила Гильзу и завертелась с ней волчком в обнимку; Чара с Косичкой хохотали, глядя на них, дерущихся понарошку.
Пока девчонки шумно разбирали добычу Гильзы, Чара продолжила писать.
«Жизнь такова, что я не могу проводить с девочками дни и ночи напролет. Все мы должны бороться за существование — и я скрепя сердце отпускаю их на промысел. Я разрываюсь между желанием быть с ними и сознанием того, что они должны взрослеть, учиться жить и набираться опыта САМИ, без пристальной мелочной опеки взрослых. Я догадываюсь — они не обо всех своих похождениях мне рассказывают, но главное — главное, что их беспокоит, тревожит, волнует, — они несут ко мне и советуются со мной. Каюсь — не на все их вопросы я могу ответить…»
Чара задержала перо, вспоминая, как Дымка после долгих сомнений робко спросила: «Мама, а у меня есть душа?» Что было ответить ей?.. «Да, есть», — уверенно сказала тогда Чара, потому что домысел — еще не ложь. «Это здорово, — с облегчением вздохнула Дымка. — Значит, я могу ходить в церковь и молиться. А еще я хочу попробовать вызывать духов из преисподней». Надо ли говорить, что неделю спустя Чара застала своих девчонок, сгрудившихся над спиритическим справочником и выписывающих оттуда алгоритмы общения с потусторонним миром. Правда, о результатах они еще не докладывали.
— Я сегодня с банкомата семьсот тридцать бассов сняла «агрессором» — во как! — похвалялась Маска. — А Коса на Джи-Джи-Ай ходила стрелять из «урана», дурью маялась.
— Я тренируюсь! — возмущалась Косичка. — А вот ты — правильно стрелять не умеешь!
— Да-да-да, я тренируюсь! — скорчив рожу, передразнила Маска. — А то я не знаю, куда ты ходишь. Как твоего тренера зовут, а?
Косичка, словам всегда предпочитавшая дела, молча сграбастала Маску за дыбом торчащие волосы; Маска взвыла сиреной и принялась тузить сестрицу кулаками, Гильза стала их разнимать, а Чара в сердцах захлопнула дневник — настроение ушло, и вообще пора было показать свою материнскую власть. Она резким рывком растащила дерущихся.
— И не стыдно? При мне, за волосы! И ты со своим языком, Мас! Господи, когда я приучу вас жить по-человечески?!. Ну-ка, все, займитесь делом!
