Пока Антон ехал на работу, – и день ото дня, месяц от месяца картина эта не менялась, он прокручивал по две тысячи мыслей в час, а потом снова и снова, зачастую прогоняя одни и те же по второму, а то и третьему кругу. К своим 27-ми годам Антон, словно губка, впитывал, впитывал и впитывал терабайты установок, приходящие к нему, как и к остальным, из социума, книг, фильмов, от друзей и недругов, и бог весть ещё откуда. Выстраивая многоуровневые комбинации из бесчисленного множества идей, цитат, подходов к жизни, парень отсчитывал дни, прежде чем, как он полагал, какая-нибудь добрая душа не вызовет-таки 03, и та любезно не доставит его в лечебные покои по адресу «Канатчикова дача». И не то, чтобы его личное ощущение действительности было бы сколь-нибудь объективно важно, нет… Конечно же нет. Важно было лишь то, как он себя ощущал, и важно это было исключительно для него самого. И единственным правдивым ответом на вопрос «Как ты?» (если бы кто-нибудь задал бы ему такой) было бы: «Ужасно…». А ведь ему так хотелось, что бы ответом было: «Замечательно!».
– Никки? – Антон услышал голос, который он определённо уже где-то слышал, но ни за что не смог бы его распознать, как будто бы кто-то давно забытый, но некогда до безумия близкий и важный вновь заговорил с ним. По радио играла Metallica “Whenever i may roam”, окна машины были плотно закрыты. Антон даже не стал оборачиваться, поскольку это было бы совершенно бессмысленно. Естественно, он моментально переключился, вернулся вновь к хороводу своих мыслей и тщательному анализу своего «плохо», будто бы опасаясь, что не сделай он этого, ему немедленно полегчает. Но этого допускать было никак нельзя! Антон очень хотел ощущать себя плохо, и ни одна живая душа не могла заставить его свернуть с выбранного по его же собственной воли «пути великомученика».
Спустя пару секунд неведомый голос повторил: «Никки, это же я, ты чего?». Глаза Антона на какую-то долю секунды закрылись, моргая. В этот миг все звуки стихли, всё погрузилось во мрак. Единственное, что осталось из того, что предшествовало закрытию глаз – это гамма плохих эмоций и ощущений, которые преследовали Антона уже долгие годы. Когда он открыл глаза, и они понемногу привыкли к тьме, он различил впереди себя влажную и склизкую скальную породу. Вокруг было сыро и прохладно, неприятно прохладно, и так странно пахло: одновременно терпко-приторно как разлагающийся труп, сыростью и черти знает ещё чем. Откуда-то издалека стали сначала приглушённо, потом всё более отчётливо доноситься тяжёлые, томные стоны, похожие на человеческие. Сознание Антона воспринимало всё, вплоть до мельчайших деталей, а его рациональное немедленно начало со скоростью света генерировать вопросы: «Что произошло?», «Где я?», «Откуда этот запах?» и «Что за голоса я слышу?». На первый вопроса ответа не было; будто бы отрубило память, и как ни пытался Антон воспроизвести предыдущий фрагмент цепочки событий, каким-то образом доставивших его сюда, всё виделось словно в тумане. Густая и вязкая пелена отделяла Антона от чего-то, что предшествовало той реальности, – новой и пугающей, которую тот явственно ощущал теперь. У него совершенно не возникло никакого интереса, как он очутился тут, а всё, что занимало его рассудок – это тошнотворные ощущения, необъяснимая тревога, страх, отчаяние. Он сперва шагом, а потом уже бегом принялся удаляться по непонятным, давящим, словно физически, катакомбам прочь от стонов и воев, которые слышались то приглушённо, то набирали такую мощь, что от ужаса и паники едва различимая из-за тьмы картинка реальности начинала сворачиваться в воронку. Голова начинала кружиться, всё тело охватывал озноб, и Антону казалось, будто бы каждая клеточка его тела болит. Казалось, не было ни одного органа, который бы не болел или не ныл. Его тошнило, рвало. Падая на колени и раздирая их в кровь, он поднимался и бежал куда глаза глядели, главное – прочь от воплей. Но они не отступали. Это был полный абсурд, сумятица. Мутнел рассудок. Единственное, что ощущал Антон – это такое «плохо», которое только можно было бы себе представить. Голову разрывало от невыносимой боли, и Антон бился ею о камень, желая лишь одного: прекратить то «плохо», которое испытывал. Но какую бы боль он себе не доставлял, какой бы силы не были удары, он не умирал. Он продолжал существовать. И от невозможности прекратить это невыносимое существование, он входил во всё больший ступор. Крики, отчаяние – они преследовали его бесконечно.
Не было времени. Оно как будто схлопнулось. Было лишь непрерывное, однородное и в каждый миг одинаково сильное ощущение «плохо». В какой-то момент Антон выбежал к огромной металлической двери, исцарапанной чьими-то ногтями, со следами ударов ботинками, с кровоподтёками. Эта дверь надолго стала пристанищем для Антона. Он жил возле неё, предпринимая бесконечное число попыток совладать с нею. Время от времени, к огромному удивлению Антона, все те безгранично ужасные ощущения, конца которым не было и не предвиделось, немного ослабевали. Но вместо отдохновения, они приводили лишь к усилению паники и ужаса перед тем, что облегчение – лишь временное, и что совсем скоро весь этот кошмар продолжиться, и что он будет продолжаться бесконечно. Не было надежды, не было никакой веры. Лишь просто «плохо», бесконечное плохо.
– Никки! – Антон услышал голос, который он определённо уже где-то слышал, но ни за что не смог бы его распознать, как будто бы кто-то давно забытый, но некогда до безумия близкий и важный вновь заговорил с ним. Он поднялся и подошёл к двери. И легонечко её толкнул. Дверь со скрежетом открылась, и он увидел коридор, освещённый ослепительным светом, проникавшим с его дальнего конца.
Глава 4. Калейдоскоп бытия. Свет
Ник открыл глаза. В лучах солнца чайка, едва заметно покачиваясь на ветерке, сидела на прежнем месте.
– Так что ты видел, Антон? – спросил Джонатан.
– Я ехал в машине по Дмитровскому шоссе и услышал твой голос, – начал рассказывать Ник, – и едва я моргнул, как оказался там! – и Антон вновь инстинктивно обернулся назад, где должна была быть пещера, но он лишь ещё раз удостоверился, что кроме монолитной скалы, залитой солнечным светом, позади него не было никакой пещеры.
– И как ты думаешь, сколько времени ты там провёл? – интересовалась Чайка.
– Целую вечность! – отвечал Ник.
– Не совсем так, Антон. – делово отвечал Джонатан. – Ты провёл там нисколько, ведь ты ещё даже не открыл глаза, моргая. Ты ещё и метра не проехал даже, а ты говоришь… Вечность! А что, по-твоему, вообще такое – «Вечность»?
– Вечность – это когда всегда. Это когда нет ни начала, ни конца, а есть одна сплошная длинная, бесконечная вечность.
– Так ты сказал, что вечность – это когда нет ни начала, ни конца, но…
Открыв глаза, Антон увидел на капоте своей Хонды в ореоле ярчайшего света Чайку Джонатана. Никакого перерыва в восприятии событий не было; Хетфилд, вокалист Металлики, пел следующее слово песни, а машина прокатилась вперёд на каких-то несколько десятков сантиметров.
– …Но, как видишь, у твоей «вечности» были и начало, и конец, не так ли? Просто мы забываем, откуда и куда попадаем, всё будто в тумане… – закончил фразу Джонатан. – До новых встреч, Ник.
– Это невероятно! Восхитительно – во весь голос прокричал Никки. Я всё понял! Спасибо, Джонатан! – на глазах Антона проступили слёзы радости. – Я постараюсь больше не забывать!..
Никки моргнул, но в следующий же миг Джонатана уже не было на капоте. Антон сделал радио потише, выкурил сигарету, и уже через полчаса поднимался на лифте в офис компании, в которой работал. Впереди был длиннющий рабочий день, но Ник поспешил, – пока были свежи воспоминания, написать о том, что с ним произошло. Он сел за компьютер, открыл текстовый редактор и напечатал первую строку: «…Позади себя он услышал оглушительный грохот». Дописав последние слова: «Целая вечность!» он взглянул на часы. Было пять часов вечера, но он ни за что бы не сказал так, ведь прошла… Целая вечность!
Часть вторая. Сила мечты
Глава 1. Он так долго этого ждал…
Он заглушил двигатель, немного расслабился в кресле и осмотрелся по сторонам. Его высокоплан стоял посреди нетронутого луга, залитого весенним солнцем и поросшего каким-то небольшими жёлтыми цветочками. Небо было безоблачным и какого-то немного неестественного голубого цвета, глубина которого поражала. Всё казалось столь первозданным, что лишь укатанные кое-где высокопланом жёлтые поросли напоминали о присутствии в этих местах кого-то или чего-то. Одним словом, это был полностью их луг; вдали от цивилизации, мегаполисов, проблем, террактов и бесконечных душных офисов. Это дивное место располагалось, в принципе, не так уж далеко от самого прекрасного на земле озера Байкал, но и, в то же время, на километры вокруг – ни души. Лишь редкие обветшалые старушечьи избушки встречались время от времени, если свернуть с трассы М55 «Байкал» и двигаться южнее, к этому прекрасному местечку в течение сорока километров по бездорожью, что занимало в среднем полтора часа. Они разведали это место в конце апреля, а уже в середине мая весь их Мобильный Мир, заключавшийся в двух вместительных внедорожниках, один из которых тащил за собой их любимый прицеп-дом, а другой – просто грузовой прицеп, напичканный всяческим обиходным скарбом, высокоплане и безразмерной, но всегда следовавшей за ними любовью. Сперва они одним большим марш-броском за одиннадцать дней, чтобы не слишком спешить, перевезли туда всю свою наземную технику, заодно и посетив по пути несколько интересующих их городов, дабы бегло с ними познакомиться. За неделю они разобрались с «новосельем» и облюбовали уютный краешек того самого цветочного луга, поставив свой мобильный дом под небольшими сосенками, что росли плотной стеной у самой кромки луга, в десяти шагах от прозрачного ручейка, вода в котором была такая же прозрачная как и талая вода с ледников. За соснами, под которыми стоял их прицеп «Бюрстнер», начинался густой смешенный лес, ограничивавший поле с южной и восточной сторон. Северная кромка луга переходила в холмы, плотной грядой уходившие километров на шесть-восемь вдаль, ну а западная его сторона ограничивалась узенькой и совсем неглубокой речушкой, через которую бобры старательно перекинули настолько широкую и прочную «плотину», что достаточно громоздкая техника в виде запряжённых во внедорожники прицепов играючи её преодолевала. Затем в течение пяти дней Ник доставил туда и свой любимый высокоплан, вылетев регулярным рейсом из Иркутска в Москву, а уже из Москвы небольшими ежедневными перелётами по полторы тысячи километров в сутки «пригнал» свою летающую малютку прямо к дверям их Мобильного Мира. Картина была дорисована! То, о чём сперва он один, а затем уже и они вместе мечтали несколько лет, наконец-таки свершилось.
