на гору позвал вместе пойти. Помялся осетин, к служивому присматриваясь, бровями густыми пошевелил, усами нечёсаными подёргал да согласился. Доро́гой поведал о попытке своей неудачной. Рассказал, как ледник проскочили с соратником ловко, как отрез кумача тащили с собой, чтобы флаг на вершине установить, и как пурга застигла врасплох. «Драпали так стремительно, что полотно дорогое алое недалеко от вершины обронили случайно», — заключил он топографу в конце пересказа своего.
Собралась вся гурьба в стане экспедиции горной трудности предстоящие обсудить. Военный топограф только рот открыл, дабы соображения свои высказать, осетин вдруг привстал с завалинки, рукой в сторону горы указал и вымолвил без церемоний: «Осклизлым путь будет». Взглянул военный топограф в трубу подзорную и произнёс рассудительно: «Верно, ребятушки! Как бы ни проскользнуть нам всем скопом вниз с неё!» Казаки переглянулись испуганно и подумали промеж собой: «Не пойти ль на попятную, пока не поздно ещё?» Вскочил старшой, в глаза их, страхом наполненные, взглянул и по двору взад-вперёд начал расхаживать молча. Потом стал как вкопанный, затылок почесал и умчался куда-то опрометью. Три часа ждали его, прибежал запыхавшийся. Оказалось, в кузне всё это время был, мастерил что-то. Подошёл к одному казаку, усадил его задом наземь, а ноги на пень взгромоздил. Взял пару железок диковинных, которые с собой из кузни принёс, к стопам прикрутил их крепко-накрепко верёвочками кожаными и по двору отпустил его ходить. Тот стал бродить косолапо, запинаться и в грязь мордой ухать. Бывало, проткнёт горбылину железяками вострыми и с ног безуспешно пытается сбросить. Второй казак смотрел на дружка своего, ржал, не унимаясь, и приговаривал: «То ж не ноги теперь, а лапы с когтями кошачьими!» Раздал военный топограф такие приспособления товарищам, себе на ноги нацепил пару и сказал, шагнув покачиваясь: «Раз на лапы кошачьи похожи железяки эти — пусть станут кошками!»
Часа два по двору шастали они вчетвером да ровной ходьбе учились. Гоготали так громко, что весь люд честной со всего села собрали представлением своим. Мальчонка, дружок казачий, тоже прибежал, охапку свистулек приволок да стал насвистывать и пританцовывать. Так разошёлся сорванец, что весь багровым стал. Пришлось по домам разойтись, а то точно лопнул бы от радости, собирай потом клочки от него по всему двору.
Поступок
На следующий день топограф военный, два казака и осетин нелюдимый встали пораньше, собрали вещички тёплые, в мешки вещевые взяли запас мясца сушёного да сухарей, кошки вострые подвязали к ним и в путь неблизкий вышли вскоре.
Отошли от селения горного саженей на триста, не более. Топограф военный вдруг развернулся и, бранясь негромко, назад побежал. Казаки кричали ему вслед, мол, примета дурная, возвращаться не следует, но не слыхал он их, бежал слишком быстро. «Неужто струхнул?» — удивлённо спросил осетин. А казаки в ответ ему в один голос с полной сурьёзностью: «Да что ты, дружок! Видать, позабыл что, вернётся сейчас. Погодим». Ухмыльнулся горец и сказал язвительно: «Да точно пошёл на попятную!» Казакам вдруг обидно от слов его сделалось за начальство своё. Взбеленились оба и с кулаками на осетина попёрли. «Ты чего это, чужанин, напраслину гонишь на старшого нашего?» — говорит один. «Ты хоть знаешь, как уважительно величают его товарищи?» — молвит второй. «Да откуда ж мне знать!» — возражает осетин. «Ну, а коли не знаешь, — в один голос кричат казаки, — так и нечего околёсицу нести, понял?»
Топограф военный в селении тем временем взял лопату железную, жердину длинную из осины срубил и к соратникам воротился, аккурат к рукопашному бою поспел. «Отставить!» — прокричал он и замолчал, отдышаться никак не мог от быстрой ходьбы. Отскочили казаки и ситуацию напряжённую шуточками разрядить решили. Один на лопату смотрит и говорит ехидно: «Вот, брат-казачок, будешь ею на горе тропинку начальству в снегу расчищать!» Второй с ухмылочкой отвечает ему: «Тогда, дружок-казачок, тебе за ведёрком сбегать придётся да песочку набрать в него, чтоб тропинку посыпать им старшому нашему!» Сказали и ржут, скоморохи беспечные. Топограф военный лишь махнул рукой на остроты их неуместные, постоял минутку, дух перевёл и в гору пошёл, за ним и сподвижники двинулись.
Весь день без особых трудностей топали по лугам заливным, бабочками разноцветными да цветочками ароматными любовались. К закату под ледник прохладный подошли и на ночлег возле ручья стали. Разожгли костерок жаркий, сварили похлёбку сытную, поели, попили и спать улеглись нетрудной прогулкой довольные.
Выспались мужички за ночь, вскочили спозаранку бодренькие, перекусили тем, что с вечерней трапезы осталось, водой фляги наполнили и принялись кошки вострые к ногам верёвочками прилаживать. Военный топограф проверил надёжность крепления у каждого самолично и выходить приказал. Взгромоздили они поклажу немногочисленную на спины к себе и на ледник робко ступили. Поначалу боязно и неловко идти им было в приспособлениях диковинных, но потом освоились и в настроении приподнятом резвее двинулись. Казаки дурачиться стали, словно дети — по снегу-то свежему в первый раз летом ходили, в снежки игрались, гоготали громко, даже бабу снежную слепить собрались, но старшой запретил, ибо недосуг было.
Прошли они так с версту и замерли — топограф военный взмахом руки остановил и сказал строгим голосом: «Дальше след в след идти! Ясно?» Переглянулись казаки, покивали, язвить не осмеливались, сурьёзность момента почуяли. Взял топограф руками обеими длинный шест, расположил его поперёк тела своего чуть ниже пояса и вперёд устремился. Сделал десяток шагов да вдруг как ухнет вниз, казаки аж взвизгнули от испуга. Повисел недолго на жердине поперёк трещины, понаблюдал хладнокровно за каплями пота, со лба капающими в синюю бездну, а потом одним рывком выбрался. Отряхнулся, оправился и дальше пошёл, будто и не было ничего губительного. «Ого-го!» — в изумлении пробубнил осетин. «Ага-га, — гордо ответили казаки. — Белым львом снежных гор называют его товарищи». Наслышаны были они о характере начальника своего, но сейчас, убедившись воочию, пуще прежнего почитать его стали. Переглянулись восхищённо казаки с осетином и вслед за топографом неуверенно двинулись.
Горец шёл без опаски до этого случая, но потом поубавил пыл, осторожней стал двигаться. Так и протопали они в опасениях тревожных остаток дня. Треть ледника одолели, а под вечер к скале бурой подошли и остановились под ней на ночь. Привалились спинами к стеночке холодной, от ветра колючего укрываясь, мясца сушёного употребили наспех и погрузились в дрёму беспокойную до утра.
После ночи морозной
