бы домой каждым вечером, как прежде. Спокойнее и тебе, и матери.
— Ну почему ты такой вредный? — спросила Варвара. — О чём бы я тебя не спросила — у тебя всегда одни насмешки, да подковырки. Колючий ты, Ваня, как осот за нашим бараком.
— Зато ты хуже тёртой редьки, — тут же нашёлся с ответом брат.
— Это как?
— Вонючка потому что, пахнешь и пахнешь постоянно. Всё тебе не так, всё не эдак, ворчишь и поучаешь меня на каждом шагу, как занудная учителка. А я уже не маленький, сам могу решать, что мне делать, а что — нет.
— Ах так! Зануда я, значит? — рассердилась Варя. — Вольничать тебе мешаю?
— Да, мешаешь, — насупившись, заявил Ванька.
— Чем же я тебе мешаю?
— Стыдливостью своей, да трусостью. С тобой одна морока и постоянная невезуха.
— А ты предлагаешь действовать нахрапом? Бессовестно врать людям, обманывать их и обирать до нитки?
— В нашем деле без этого сейчас просто нельзя, иначе не выживем, — с какой-то недетской серьёзностью сказал Ванька. — Голодных в округе теперь пруд пруди. Кому стыдно побираться, как тебе, тот от своей гордости на ходу падает от голода, умирает прямо на дороге. Вот так. Сама видела. В природе всегда выживает сильный.
— Хорошо, что ты предлагаешь? — согласившись с доводами брата, спросила Варя.
— Будем ходить по домам, но в отдельности друг от друга, — без колебаний ответил Ванька. — Так мы насобираем больше продуктов. Стоять на месте и клянчить — много не подадут, попрошайки, вроде нас с тобой, теперь на каждом углу. К тому же, люди не таскают хлеб и картошку в карманах, а хранят дома. И ещё. Если крупно повезёт, может, и к столу кто-нибудь пригласит. Как-то же надо нам кормиться несколько дней. Мать лепешек с крапивой не напечёт тебе вечером.
— Ладно, давай попробуем, — сдалась Варвара окончательно. — Только при одном условии.
— Каком?
— Что ты не будешь воровать. Даёшь мне слово? — острые глаза сестры вцепились в лицо Ваньки, под этим взглядом невозможно было соврать.
— Даю, отвяжись только, — неохотно выдавил он. — А сейчас идём на рынок, покажу тебе место, где нам предстоит сегодня ночевать. Там и встретимся под вечер, до закрытия рынка.
Место для ночлега действительно было удобным. В дальнем углу рынка стояло деревянное здание с просторным высоким крыльцом. В нём располагался приёмный пункт конторы «Заготскот». Сюда со всей округи частники после забоя скота привозили шкуры. Под крыльцом по всему периметру была сложена поленница колотых дров, внутри этой буквы «П» оставалось невидимое пространство. Там-то и планировал устроить ночлежку Ванька.
Однажды по нужде он протиснулся в щель между стеной и поленницей и обнаружил порезанную в нескольких местах коровью шкуру, скрученную в рулон. Как она очутилась здесь, можно было только догадываться, но то, что она была бросовой и никому не нужной, сомневаться не приходилось. Шкура настолько усохла и загрубела за несколько лет, что Ванька с трудом её раскатал. Выпрямив, он придавил шкуру по краям несколькими поленьями и покинул убежище.
— Вот здесь, под крыльцом, за поленницей, — показал пальцем Ванька на сложенные дрова, когда они с Варей добрались до здания заготовительной конторы.
— Пункт приёмки заканчивает работу раньше, чем сам рынок, — пояснил он. — Нас никто не увидит, когда мы полезем под крыльцо. Главное, надо попасть сюда до закрытия ворот. Понятно?
— Ага, — почему-то шёпотом произнесла Варя и оглянулась по сторонам, будто их мог кто-то подслушать.
— Встречаемся здесь, если что, — по-деловому распорядился Ванька. — А сейчас идём отсюда.
— Куда?
— Обойдём завод, за ним есть посёлок. Будем ходить по домам. Ты — по одной улице, я — по другой, потом встретимся.
Они пересекли рынок, вышли к заводу с противоположной стороны и двинулись по тротуару вдоль забора.
— Когда ты всё успел? — спросила Варя. — Мы, вроде бы, всегда были вместе.
— Всегда, да не всегда, — усмехнулся Ванька. — Помнишь, у меня живот болел, когда я наелся овса из телеги?
— Помню.
— Вот тогда я и изучил все укромные местечки.
— А про посёлок как узнал?
— Сорока на хвосте принесла! Подслушал разговор двух мужиков, они картошкой торговали. И вообще, опять ты прилипаешь ко мне со своими расспросами! Не вонючка, так репей! Какая тебе разница, откуда я узнаю? — начал сердиться Ванька. — И тебе не мешало бы держать ухо востро, вдруг, что дельное услышишь?
Варвара промолчала и больше ничего не спрашивала до самого посёлка.
Скопление приземистых изб начиналось в сотне метров от железнодорожного переезда. В этом месте сходились несколько улиц, берущих начало на берегу реки. Здесь Ваня и Варя расстались, каждый из них двинулся по улице самостоятельно.
Варвара шла по улице очень медленно, вглядываясь в пустые глазницы окон. Посёлок словно вымер, не проявляя никаких признаков жизни. Собираясь с духом, она, наконец, остановилась у одного добротного дома с железной крышей. За конёк крыши была зацеплена навесная стремянка, состоящая из одной широкой доски с набитыми на ней брусками. Мужчина с ведёрком краски на шее осторожно передвигался по стремянке и красил крышу в красный цвет.
«Он не голодает, это точно, — подумала Варя, подходя к массивным деревянным воротам. — У него можно смело попросить кусок хлеба».
Она остановилась на мостике, проброшенном через канаву, так, чтобы её было видно с крыши, и стала наблюдать за мужчиной. Он продолжал красить, не заглядывая вниз, и не видел Варю у ворот.
Наконец, мужчина закрасил полосу до конца, ему потребовалось перебросить стремянку. Он перебрался на верх крыши и тут обратил внимание на девчонку у ворот с вещевым мешком за плечами.
— Чего надо? — крикнул мужчина недружелюбно.
— Дяденька, подайте хлеба, Христа ради, — жалостливо протянула Варвара, с трудом узнавая свой голос. Он у неё дрожал и был хриплым от волнения. Варвара волновалась от того, что ей предстояло говорить неправду. Ванька насоветовал ей не просто просить милостыню, как это она делала прежде, а пытаться разжалобить человека, стоять перед ним, не сходя с места, и умолять, скулить, говорить всё, что взбредёт в голову.
— Мы с братом три дня не ели, сил больше нет передвигаться. Мама с папой уже умерли с голоду, теперь голодная смерть идёт следом за нами. Дяденька, дайте что-нибудь поесть, пожалуйста. Мы с братом не хотим умирать.
— Иди своей дорогой, сучка немытая! Иди, пока бока не наломал! Нет ничего у меня для бездомных! Если я буду подкармливать каждую попрошайку — сам протяну ноги завтра! Уходи отсюда, не задерживайся, пока я окончательно не разозлился!
Мужчина передвинул стремянку на новое место и принялся красить дальше. Больше он не глядел в сторону
