Видно было, как то и дело срывались вниз со стены и лестниц фигурки людей, казавшиеся маленькими из-за расстояния. Я не раз участвовал в штурмах и прекрасно представлял себе, какой ад развернулся у подножия стен.
Сверху льют смолу, кипяток, сбрасывают камни, бьют из луков или, что еще хуже, из арбалетов, от которых не спасают даже самые надежные доспехи. А ты должен лезть вверх по лестницам в надежде, что сумеешь забраться на стену, избежав падения, и продержаться один против десятерых, пока следом не залезут товарищи.
Мы с Гонсало наблюдали за штурмом с вершины холма. Примерно оры через две я понял — время пришло.
Нашел взглядом отряд, сформированный лейтенантом из тех, что струсили при прошлом штурме. К защитным шлемам — капалинам, больше всего напоминающим железные шляпы, — привязаны красные ленточки. Они честно старались искупить вину кровью — приставили сразу три лестницы, упорно пытаясь закрепиться на крепостной стене.
То, что нужно. Посреди их строя вдруг расцвел ядовитый грязно-зеленый цветок. Расцвел и лопнул, растекся зловонным облаком, несущим смерть нескольким десяткам несчастных.
Прекрасная провокация — использованное мной заклятие как раз из примитивного арсенала здешних чародеев. Гонсало не заметил подвоха, я незаметно отвел ему глаза. Наивный гордец хоть и относился ко мне враждебно, но как учителю доверял. Зря. Друзей, коллег и товарищей нужно проверять в первую очередь.
— Гийом, посмотрите! Нет, этого не может быть! Какая низость, какое коварство! — от возмущения у Гонсало перехватило горло.
— А я вас предупреждал. Мятежникам нечего терять. Еще бы чуть-чуть — и наши солдаты взяли бы стену. Спасая жизнь, забываешь о любых конвенциях и хартиях. Теперь наш ход.
Молодой волшебник стал в центр пентаграммы. Дотронулся до накопленной звездой Силы, подчинил себе. Несколько несложных пасов — между сомкнутыми ладонями зажегся огонек.
Гонсало стал разводить руки в стороны, «огненный мяч» — очень мощное, хоть и простое заклятие — быстро увеличивался в размерах. Сначала был с кулак, через мгновение — с голову ребенка, потом уже и в руках не помещался. Самое трудное, как ни странно, — не создать огненный шар, а долго удерживать его в руках. Теперь требовалось аккуратно навести сгусток пламени на ворота по ранее проведенному лучу внешней звезды. Все.
Огненный шар в пять локтей диаметром быстрее ветра устремился к цели. Взрыв был такой силы, что вместе с воротами разлетелась на куски и часть крепостной стены, обрушилась надвратная башня. «Короли» тут же устремились в пролом, деморализованные защитники не смогли их сдержать.
Ландскнехты графа один за другим бросали оружие. Всем было ясно — замок пал. Вот уже сбросили на землю с башни хищного дракона — символ мятежа.
Внезапно маленькие ворота в одной из боковых башен распахнулись, мост перекинулся через ров. Десяток всадников — среди них и мятежный граф в шлеме с красным плюмажем — галопом вылетели из замка, раздавив, раскидав тех, кто попытался их остановить. Наши доблестные рыцари пешими участвовали в штурме, в том числе и сам Феррейра, так что у графа был шанс если не удрать совсем, то уйти на значительное расстояние и затянуть погоню.
— Гонсало, цель — убегающий граф. Сколько до него?
— От нас примерно две… нет, уже полторы лиги. Сейчас… — Окрыленный успехом маг-дворянин вновь ударил огненным шаром. Промахнулся. Собрался, прицелился получше, но все равно промазал.
— Не мыслите столь примитивно. Бейте на упреждение. Смотрите.
Воздух — стихия своенравная, но всегда доступная. Нужно совсем немного: всего лишь почувствовать его силу и норов, стать ветром, ураганом, смерчем. Не на словах — на деле. Родиться, восстать из ниоткуда на пути удирающих мятежников. Напрасно они без жалости рвут лошадиные бока шпорами — не успеют осадить коней, остановить безудержный бег.
Всесильный ветер, чьи порывы сносят крыши замков и ломают самые крепкие корабельные мачты, легко разметал жалкую кавалькаду. Графа Торе в тяжелых доспехах выбросило из седла, швырнуло на землю. Ветер заглушил треск костей. Королевский палач остался без работы, столичная чернь, охочая до кровавых потех, лишилась любимого зрелища. Это была достойная смерть для храброго и сильного человека.
Из замка выносили все ценное: серебряную посуду, казну, утварь, мебель, ткани, оружие. У них был приказ — сжечь мятежное гнездо, как только закончат сбор трофеев. Король хорошо тогда обогатился, конфисковав все имущество графа.
Воины в плащах, украшенных тремя лунами, с помощью кулаков и древков алебард строили на поле перед замком многочисленных пленников — большинство защитников сдалось сразу же, как только «короли» ворвались во внутренний двор. Многие пленные были уже ограблены — согласно святому праву победителей выворачивать карманы проигравшим. Массового насилия над женщинами не учиняли — Феррейра умеет поддерживать дисциплину, — но в горячке после боя гвардейцы наверняка задрали подол не одной молодке.
Пленников тут же сортировали: простых дружинников и наемников в одну сторону, дворян и жрецов — в другую. Последних ждала каторга или виселица, суд Его Величества, как известно, быстр, жесток, но справедлив.
Среди пленных не было ни одного чародея, их в плен не брали — наш негласный уговор с Феррейрой. Свидетели подлога мне были не нужны. И ни одного человека из ближайшего окружения Торе — приказ короля. Наследник графа тоже погиб.
Я проследил, чтобы с его женой, двумя дочерьми и младшим сыном, годовалым малышом, обошлись хорошо. Они не опасны — а значит, можно проявить милосердие.
Феррейра, едва заметив меня и Гонсало, поспешил навстречу. Вид у него усталый, но довольный, на доспехах свежие вмятины и следы крови.
— Победа, господа маги. Победа! Черт возьми, а я уж думал — надолго мы здесь застряли.
— Благодари Гонсало, его заслуга. Вот он, истинный герой дня! — указал я рукой на молодого волшебника. Тот вдруг покраснел.
— У вас учился, Гийом. — Редкий случай: благодарный Гонсало отдал должное моим преподавательским способностям. — К тому же, — обратился он к Бласу, — если бы не Гийом, граф Торе, несомненно, ушел бы.
— Нет, от лейтенанта Феррейра еще никто не убегал, — отмахнулся я, зная, что это сейчас Гонсало такой вежливый, а через пару дней тон его станет вновь презрительно холодным. Незачем привыкать.
— Главное, сеньоры, мы выполнили королевскую волю, — заключил Феррейра. И неожиданно продекламировал:
Стяги, хоругви, знамена, Войско, которому счета И не знают, Крепости, бастионы, Глубокие рвы, ворота, Чем помогают? Замки, что не возьмешь, Высокой защищены Стеной, Когда ты, злая, придешь, Бывают сокрушены Твоей стрелой…[2]
— К чему этот стих, он же о любви? — удивился Гонсало.
— Так магия, как и любовь, — «Она». Твоим способностям честь воздаю, — рассмеялся Феррейра, воздев руки к небу, и пояснил для меня: — Это стихи нашего друга Луиса де Кордовы.
— Я уже где-то слышал это имя. Кажется, этим летом он написал хвалебную оду в честь короля.
— И не только, — засмеялся Гонсало. — Придворным красавицам была посвящена добрая сотня сонетов.
— Любовная поэзия меня мало интересует, но эти стихи мне понравились. Как-нибудь познакомите нас, — ответил я.
Феррейра, декламирующий чьи-то стихи, — что-то необычное. Лейтенант слишком уж приземлен, не любит игры слов, не ценит воздушных замков из поэтических образов. Отсюда следует, что он просто дружен с автором стихов, а тот не пустой вертопрах.
Середина осени в Камоэнсе — золотая пора. Погода стоит прекрасная, здесь, за теплыми морями, они практически не знают зимы. Теплый ветер играет разноцветным кружевом опадающих листьев, солнце светит по-прежнему ярко и приветливо. Дни открыты для бесконечных праздников, а ночи — для любви. Вот только дожди слишком часты. Как там, у де Кордовы:
