Мерин свернул на улицу Сергия Радонежского (бывшую Авиамоторную). Ямы стали более мелкими и частыми. Возок подрагивал и скрипел. Через некоторое время Чернуха услышал властное «ТПРУ-У-У!» Он не видел причины остановки и удивился, что так быстро доехали. Вокруг шумели. Николай Васильевич приник глазом к щелке в обшивке, пытаясь разглядеть, где он. Но ничего, кроме голов, не увидел. Инженер не получал газет и не знал, что в этом месте города уже три недели, торчит неопознанный летающий объект. Машина, видимо, испортилась и не могла взлететь. Рядом торчал и пилот, трехметровый болван с маленькой головкой и сросшимися глазными щелками. Возле аппарата и пилота всегда галдели зеваки. Правительство приставило к аппарату сторожа с берданкой, и народ знал, что бердан заряжен. Кроме того, не было известно, что предпримет трехметровый болван, если попытаться заглянуть в машину или оторвать кусочек обшивки.
Постепенно к пришельцу привыкли. Но транспорт всегда имел тут задержки. И не потому, что аппарат был очень велик… Мешали зеваки.
Наконец, возок протиснулся сквозь толпу. Голоса стали стихать. Чернуха, так и не понявший причины задержки, конечно, и не подозревал, что трехметровый пришелец долго и пристально провожал возок взглядом острых суженых зрачков…
Ехали долго, но больше не останавливались. Движения в городе почти не наблюдалось. Лошадей осталось мало. Их в Москве и раньше было немного. Тех, что завезли после бензинового кризиса, частично съели. Добротных крепких коней могли позволить себе держать только фирмы, связанные с западными партнерами. Ипподромных рысаков реквизировало правительство для встреч именитых иностранных гостей, и те находились в конюшне Кремля. Автомобилями пользовались только иностранные дипломаты и представители богатых европейских, американских и японских фирм.
Возок, подергиваясь и покачиваясь, перевалил через Яузу. Мост был горбатым и менее битым, чем остальная дорога. Иногда мимо проносились автомобили, и Чернуха понял, что они теперь двигались по большой улице. Будущее инженеру сулило мало хорошего, и в мыслях он чаще уносился в прошлое.
Вспоминал, как после института попал в Афганистан. Командовал ротой минеров. В этой военной науке он настолько преуспел, что не только угадывал на расстоянии, но и шутя обезвреживал китайские, английские, американские и прочие потайные взрывные машины. Потом пришлось продолжить свою деятельность в горах Союза, где народы и народности объявили войну друг другу и минировали необозначенные границы самыми разнообразными штуковинами.
Ему везло, пока он не наткнулся на самодельное устройство, созданное интеллектом такого малодоступного уровня, перед которым знания молодого инженера были почти бессильны…
Руку Чернухе пришили удачно. Но полностью двигательные функции не восстановились. И, если мышцы руки приходилось напрягать, они потом долго болели…
За стенками возка становилось более шумно. Каким-то десятым чувством Чернуха ощутил, что они пересекали вокзальную площадь. За те полтора года, которые инженер пробыл в заключении, в Москве произошло много перемен. Чернуха не знал, например, что поезда из Москвы уходили теперь с одного Ярославского вокзала и то раз в неделю. На путях других вокзалов на много километров протянулись вагонные соединения, в которых жили люди. Получить купе под жилье удавалось только счастливцам. Для этого требовалось решение Верховного Совета Московского Государства. Даже места в общих вагонах доставались не каждому. Выгод в таком жилье было много. Во-первых, сами жильцы могли добыть топливо и согреться. А в городских домах труб и печей, как известно, не было. Теплоцентраль не работала уже несколько лет.
Кроме того, жилье на колесах можно было в случае необходимости передвинуть, а в неспокойном 2012 году это имело особое значение…
Садовое Кольцо, сплошь перерытое канавами и загороженное баррикадами, удалось пересечь только возле Чернышевского. Затем переулками брюхатый рыжий мерин (назвать его гнедым не поворачивался язык) притащил возок на улицу Святого Георгия (бывшую Кировскую).
Народу ближе к центру становилось все больше. Стали попадаться первые митингующие. Они тут же и жили в палатках или самодельных дощатых домах, построенных из заборных досок. В том здании, что раньше служил чайным магазином, теперь был открыт китайский ресторан под издевательским названием «Золотой Застой». Кормили там на твердую валюту. По этой причине возле парадного стояло всегда много манифестантов с плакатами, оскорбляющими достоинство владельцев ресторана.
Вообще, плакатов попадалось все больше, и Чернухе в каком-то смысле повезло, что он не мог прочесть их содержание. Иначе, инженер был бы сильно смущен пренебрежением к цензурным требованиям… Пройдя Афган и множество других крутых жизненных поворотов, Николай Васильевич до сих пор не выносил матерщины.
На площади «Надежды», на месте памятника Дзержинскому, некогда давшему ей старое название, был установлен гигантский телевизионный экран.
Чернуха в маленькую щелку в стенке возка не мог видеть прекрасного цветного изображения японского аппарата, но хорошо слышал громкий, поставленный голос, со слабо выраженным англосакским акцентом и немного просительной интонацией. Николай Васильевич, давно не имевший возможности пользоваться радио или телеприемником, ловил каждое слово.
Толпы народа, заполнившие площадь, реагировали на речь президента Соединенных Штатов Европы с непосредственностью зрителей цирковой программы.
– Граждане Московской России, товарищи! – взывал президент. – Мы глубоко сочувствуем демократическим формам правления в вашей стране и всеми возможными силами стараемся прийти к вам на помощь. Но возможности Соединенных Штатов Европы тоже имеют пределы. Наши народы не могут все время кормить целое государство. Попробуйте сами решить хотя бы часть ваших проблем. Политическая активность граждан – замечательное завоевание вашей демократии. Но, поверьте, ее можно проявлять и после работы на производстве.
Гомерический хохот многотысячной толпы не дал Николаю Васильевичу дослушать речь.
Извозчик, орудуя кнутом, сумел спустить возок к Охотному ряду. Он и Манежная площадь не были переименованы. Однако, здание манежа перестало служить музам. Вместо выставочного зала здесь теперь проходил постоянный международный аукцион, на котором продавалось все, что еще могло иметь хоть какую-нибудь ценность. Заведывал аукционом брат президента Иванов Семен Наумович. В печати его имя встречалось рядом с такими эпитетами, как «бог торговли», «человек, который может продать даже то, чего нет» или шутливо «рыжий на манеже»…
Военизированный извозчик свистнул плетью по распухшим бокам мерина и тот, свернув к Боровицким воротам, остановился. Часовой проверил документы. Возок с надписью «Вторсырье» въехал на территорию Кремля.
Глава III
В одном из кабинетов Смольного, на дверях которого не было никаких табличек, в кожаном кресле сидела очаровательная молодая женщина Маша Невзорова. Говорили, что она дочь известного телекомментатора девяностых годов прошлого столетия. Но достоверным фактом считать это было нельзя, поскольку сама Маша от прямого ответа уходила. Большие серые глаза девушки внимательно следили за собеседником. Маша боялась пропустить хотя бы слово из того, что си говорилось. И неудивительно, Невзорова получала последние инструкции у самого Еврея внутренних дел нового правительства Петербургской России.
Антон Гаврилович Хохряков принял пост Еврея внутренних дел совсем недавно. Да и все еврейское правительство существовало менее суток со дня формирования. Но, по деловитому спокойствию, царившему в кабинетах и коридорах, можно было сделать вывод, что эта власть пришла всерьез я надолго. Сам Антон Гаврилович, на которого Новая Еврейская партия, взвалила министерство внутренних дел, раньше ни в разведке, ни в контрразведке не служил. Известность пришла к Хохрякову после публикации в начале девяностых годов его научной работы «Шизофрения и социализм». В этой работе молодой ученый выступил как психиатр и социолог. В партию Антон Гаврилович вступил в момент ее основания и, можно смело сказать, был одним из ее теоретиков. Единомышленники верили, что создание Новой Еврейской партии положит конец всем национальным раздорам в России.
Путаница, возникшая в стране от употребления слова «еврей» как национальной принадлежности человека, и употребление этого понятия в смысле партийной принадлежности сделали проблемы сионизма и антисемитизма настолько комичными, что они сами по себе стали изживаться…
– Милая Маша, – в голосе Антона Гавриловича проскальзывала еле заметная отеческая фамильярность. – Вы должны твердо усвоить, что Московская Россия – это совершенно отдельное государство. Как разведчица, вы обязаны не забывать этого ни на минуту. Теперь повторите задание.
