Гуськов вернулся к своим баранам и попытался взглядом отыскать беглеца. Отыскался только один из «топтунов» группы Гуськова. Он стоял на краю зоны приемки и выразительно косился на один из трех проездов между пирамидами готовых к утилизации автомобилей. Гуськов обвел взглядом штабеля ржавых «Жигулей», «Волг» и допотопных иномарок и недоверчиво хмыкнул. Сознательность граждан превзошла все его ожидания. Примерно ту же мысль озвучил Стрельцов, поравнявшись с командиром.
— Вот это да, — негромко сказал капитан. — Не думал, что народ так активно откликнулся на призыв партии и правительства. Или я что-то пропустил и теперь компенсация не полтинник, а пара сотен?
— У меня сосед «Волгу» за полтинник отдал, как раз под занавес программы, — Гуськов пожал плечами. — Может, какая-нибудь корпоративная доплата?
— У французов была, кажется, только не помню у каких.
— Ну вот.
— А может, пресс только недавно поставили. Накопилось.
— Тоже вариант, — Гуськов кивнул.
— А как вам нравится, как тут вообще… все налажено? Просто Европа.
— Тоже об этом подумал. Ладно, ближе к телу. Парус, что там?
Сотрудник с позывным Парус (самое смешное, что это была его настоящая фамилия) ответил мгновенно.
— Объект забился между машинами в дальнем конце зоны складирования, поблизости от пресса, — спокойно, даже флегматично сообщил оперативник. — По-моему, он скоро кончится. За сердце схватился.
— Гуськов с группой ко мне, — вдруг появился в эфире Мазай.
— Наблюдателей… — попытался уточнить майор.
— Наблюдатели на месте. Мы справа, в третьем проезде.
Майор кивком приказал «за мной» Стрельцову и счастливому обладателю фальшивого термобелья старлею Локтеву и направился в «проезд 3», как значилось на трафарете, украшающем асфальт перед въездом в крайнее правое дефиле между штабелями машин.
— Ситуация один! — вдруг спохватился Парус. — Объект снова пришел в движение. Сменил направление. Идет… прямо на меня.
— Разрешите брать? — спросил Гуськов, понятное дело, у Мазая.
— Отставить! Ждать!
— Чего ждать-то, — негромко проронил Стрельцов, — когда он загнется или когда снова уйдет?
— Ситуация… ноль, — растерянно доложил Парус. — Объект… исчез.
— Что? — Гуськов остановился и удивленно взглянул на Стрельцова.
Тот вскинул брови и пожал плечами.
— Объект исчез, — повторил Парус. — Как сквозь землю…
— Наружка, перекрыть ворота! — вдруг повысил голос Мазич. — Группа два — перекрыть выходы на приемную площадку, группа три — блокировать запасные ворота.
— На территории до десяти гражданских, — сообщил командир второй группы.
— Приказываю считать их заложниками террориста, — без малейшего сомнения в голосе заявил Мазай. — Они заранее считаются жертвами. Если беглец прикроется штатскими, разрешаю уничтожить всех.
— Вот так компот, — едва слышно шепнул Стрельцов. — Что ж так круто? Ядерная бомба у объекта в заднице зашита, что ли?
Гуськов не ответил, даже бровью не повел. Его тоже покоробила такая постановка задачи, но ослушаться Мазая он все равно не мог. Так что ему оставалось лишь сохранять спокойствие и надеяться, что до такого крутого поворота дело не дойдет.
— Гуськов, ко мне, бегом! — вдруг приказал Мазай. — Один!
И снова майор не выдал своих чувств ничем, хотя внутренне крепко выматерился и в воображении поморщился, будто бы сжевал целиком лимон. Чего майор не любил больше всего на свете, так это заданий не по профилю. А Мазай определенно собирался дать майору какое-то персональное задание. Но что делать? Только подчиняться. Работа есть работа. Нравится не нравится, нагнись, моя красавица.
— Командуй, — бросил Гуськов капитану Стрельцову и потрусил в сторону «проезда 3».
Мазая майор Гуськов видел раза три или четыре, да и то издалека. Пару-тройку раз на Лубянке, а однажды тот приезжал к начальству Гуськова по каким-то делам. И вот только сегодня майору выпала честь лицезреть генерала в рабочей обстановке. Выглядел Мазай именно так, как народ и описывал. Одно имелось отличие — взгляд. Все-таки настолько цепкого, холодного и будто бы пронзающего собеседника насквозь взгляда не может быть ни у какого артиста. Взгляд ведь отражает внутреннее содержание, а оно у генерала Мазича сильно отличалось от творческого наполнения души певца Мазаева. И отличалось явно в худшую сторону. А иначе откуда бы взялся этот недобрый взгляд?
Впрочем, старого оперативника Гуськова никакими грозными взглядами было не напугать. Времена, когда начальства боялись как огня, давно прошли, да и само начальство сменило тактику. Теперь в моде было изображать боевое братство и единство интересов командиров и подчиненных. Вон как Мазай это делал. Но Гуськову-то и раньше было по барабану, хмурится начальник или улыбается. Майор знал себе цену: стоил, сколько стоил, ни больше, ни меньше. Сможете найти лучше — ищите, нет — не взыщите. Теперь и подавно. А все почему? Да потому, что Гуськова совершенно не интересовала карьера. Он предпочитал просто работать, делать, что должен, а там — будь что будет. С такой железобетонной жизненной позицией было тяжело карабкаться по карьерной лестнице, зато и отодвинуть Гуськова с завоеванных рубежей не представлялось возможным. Разве что прилетит какой-нибудь левый орел и устроит поголовную чистку рядов по принципу «меняем всех подряд на своих». Но в это Гуськову верилось слабо. В армии такое было возможно, даже легко, а вот в ФСБ вряд ли. Хотя…
Короче, как бы то ни было, гнуться перед Мазаем майор Гуськов не собирался, пусть хоть в сито превратит своим пронзающим взглядом.
Свита у Мазая оказалась колоритная, под стать начальнику. За спиной у генерала маячили три волкодава, казалось бы, средней комплекции и невзрачные, но, судя по спокойствию взглядов, невозмутимости физиономий и «матерости» движений, явно натасканные донельзя. Слева в обнимку с портфелем стояла стройная бабенка лет тридцати. Строго одетая, в безвкусных очках и с черными, как воронье крыло, волосами, постриженными под деловое каре. Фигура вполне, но больше ничего примечательного в ней не было, разве что бросались в глаза чересчур ярко накрашенные губы. Секретарша, что ли? А справа занял место типичный хлыщ, из тех, которые вылизывают начальству задницу настолько чисто, что в тридцать уже ходят в подполковниках. Впрочем, конкретно этот хлыщ пока довольствовался званием майора. Гуськов это знал, хотя все были в штатском. Ведь нынешние звания Гуськову и «правой руке» Мазича присваивали одним приказом. Только Гуськову в тридцать семь (причем повторно), а хлыщу, майору Клименко, в двадцать восемь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
