— Тревога, полиция!.. — прибежал с известием патрульный.
По команде Лбова дружинники с оружием в руках рассыпались по лесу цепью, давая возможность уйти другим. Выхватив револьвер, Урасов бросился туда же.
— Вернись, Володька! — услышал он голос «Матроса».
— Отходим организованно, товарищи, — гремел над поляной мощный бас товарища Андрея. — Встретимся через две версты отсюда.
— Будешь сопровождать товарища Андрея, — сказал Урасову «Матрос». — Отвечаешь за него головой!
— Володя — боевик? — спросил товарищ Андрей. — Слышал о нем. Партиец?
— Очень хочу, да по возрасту не принимают. Шестнадцати мне нету.
— Это ты, я думаю, исправишь со временем, — улыбнулся товарищ Андрей.
Очень скоро после этого разговора стал Владимир Урасов членом РСДРП — в неполных шестнадцать лет.
— Слышал, Володя, — сказала Клавдичка, — нашим троим товарищам в тюрьме грозит смертная казнь…
Как ему было не слышать — среди этих троих был его закадычный дружок Саша Трофимов,, Им была поручена экспроприация, но из-за предательства они попали в засаду. Был убит рабочий Мотовилихинского завода Обухов, трое угодили в лапы полиции, и теперь их ждет виселица.
— Из тюрьмы записка передана от товарища Андрея, — продолжала Клавдичка, — Освободить их надо. Тебе, Володя, поручается сделать пять фитильных бомб с бикфордовым шнуром и заготовить веревочную лестницу аршин на десять. Нападение на тюрьму будет во время дежурства Яна Суханека…
Суханека Владимир знал, он был руководителем ячейки революционных солдат в Ирбитском батальоне, и частенько Урасов передавал ему листовки и другую революционную литературу.
— Надо встретиться со Лбовым. Он поможет…
Когда Клавдия собралась уходить, Владимир задержал ее и, хитро улыбнувшись, достал полицейский «смит-вессон» в кобуре.
— Откуда он у тебя? — изумилась она.
— Помнишь, ты приносила мне снотворное? Ну, еще говорили, что в табак его можно подмешать? Вот, начинил им папиросы и угостил вечером Еропкипа. Ну, знаешь, городовой, который стоит на Большой Ямской…
Они пошлы вместе, впереди — Клавдия, за ней — Владимир. Пересекли пустырь артиллерийского полигона, потом вышли на скованную льдом Гайву. В лесу, отыскав под снегом малинник, двинулись от него по тропипке вглубь. Они не разговаривали. В ночном лесу стояла торжественная тишина, и потому особенно оглушительно прозвучал окрик: «Стой! Кто идет?».
— Хороший дозор у Лбова, — похвалила Клавдия.
— Еще бы! — отозвался Урасов. — Старшим унтер-офицером служил все-таки!
Их провели в землянку. При виде гостей с высоких нар к грубосколоченному столу потянулись дружинники. При тусклом свете коптилки Владимир сумел разглядеть лишь близко стоявших к нему. Некоторых из них — «Сибиряка», «Ваню Питерского», «Грома», «Фому» — он знал по совместным операциям.
— Здравствуй, Клавдичка! — весело проговорил Лбов. — О, и Володя-боевик здесь! Кто не знает, мужики, — знакомьтесь. Я его однажды на явку в слободу вызвал, надо было забрать у него взрывчатку. Так он мне отрезал: «Без решения комитета не могу», и точка… Во, кремень парень, а? А что, Володька, переходил бы ты к нам?
— Пока не об этом речь, — вступила Клавдичка. — Нужно, Александр Михайлович, из тюрьмы освободить трех наших товарищей, иначе их смерть ждет.
— Что такое тюрьма?! Мелочь… — продолжал шутить Лбов.
— Александр Михайлович… — укоризненно сказала Клавдичка.
— Да ты погоди, Клавдия! Я точно говорю — мелочь. Тут у нас зародился план захвата всей Перми! Доложи-ка комитету. Тогда о нас и в Петербурге заговорят!
…О Лбове действительно говорили позже — не только на Урале. И в Петербурге тоже…
«Товарищи и граждане! Подходит час, когда вы должны будете сказать, кому доверяете вы защиту ваших интересов…
Ясно одно: что нельзя голосовать за людей, которые добиваются, чтобы порядки в России оставались такие, какие они теперь…
Полное народовластие наместо царских башибузуков, всенародное Учредительное собрание наместо безвластной Думы — вот чего будут добиваться представители рабочей партии…»
Ощущая за пазухой тугую тяжесть листовок, Владимир Урасов положил на проволочную сетку перед собой программку и глянул вниз. Трехъярусный городской театр был заполнен до отказа. Давали пьесу местного автора «Черные вороны». В этой пьесе в образе красавца-сыщика, без труда раскрывающего самые загадочные преступления, пермяки мгновенно узнали зятя губернатора, бравого ротмистра Самойленко. Вон, кстати, и сам «сочинитель» сидит гоголем в губернаторской ложе, поглядывая на жеманившихся дочерей миллионера Грибушина.
А в пятом году «сочинитель» здесь же, в театре, с красным бантом, говорил пламенные речи о свободе… Теперь, небось, рад, что сподобился быть с самим губернатором рядом. Из-за его дрянной пьески Володе с Клавдичкой пришлось топтаться несколько часов на снегу в очереди за билетами.
И все-таки не зря они пришли сюда. Владимир с удовлетворением оглядел переполненный зал.
Будто почувствовав Володин взгляд, Клавдичка, сидевшая во втором ряду кресел бельэтажа, посмотрела на галерку.
«Все нормально, Клавдичка», — мысленно сказал ей Владимир и тайком глянул на своих товарищей — Фирулева, Жорова и Левина.
Пополз парусиновый занавес с рекламными надписями «Посещайте пермский Мюръ и Мерилизъ Агафурова!», «Пользуйтесь пароходами братьев Каменских!». Начала гаснуть хрустальная люстра под потолком. И тут сверху белыми голубями полетели листовки…
— Вот этот бросал! — заверещал старичок-капельдинер, когда зажгли срет.
Урасова схватили за руки, вывернули карманы, и на пол упала листовка, которую он оставил для кружка водников.
Так произошел первый арест Владимира Урасова. Больше всего он тогда переживал из-за того, что так и не смог принять участие в освобождении товарищей из тюрьмы…
Владимир Урасов в полной мере изведал обыски, аресты, ссылки.
Из якутской ссылки его освободили в 1913 году. По совету Емельяна Ярославского — Урасов подружился с ним в ссылке — он идет на службу в царскую армию. Во время ожесточенных боев на Волыни попадает в австро-венгерский плен. В лагере для военнопленных Урасов называется аптекарем, его отправляют в Будапешт на галеновую фабрику.
К тому времени разваливается империя Габсбургов, и к власти в Венгрии приходит буржуазия. Из Советской России возвращается Бела Кун. Урасов, встретившись с ним, обращает внимание на то, что Бела Кун изъясняется по-русски с уральским выговором. Поскольку Бела Кун сражался на уральской земле за власть Советов, у них находится много общих знакомых — участников революции 1905 года.
Вместе с другими членами Будапештской группы РКП(б) «Орос» (русский) — так звали Урасова в Венгрии — активно помогает в создании Венгерской Коммунистической партии. Ему поручается наладить выпуск центрального органа партии «Вёрёш уйшаг» — «Красной газеты».
В Венгрии ему особенно пригодился опыт классовых боев, приобретенный во время первой русской революции. Снова, как в Перми, где он дружинником защищал большевистских ораторов от черносотенцев, Урасов охраняет Бела Куна и других руководителей партии на митингах.
Когда в стране складывается тревожная обстановка, Урасова вызывают в ЦК — там Бела Кун вручает ему мандат на шелке и послание к Ленину на папиросной бумаге с информацией о положении в Венгрии.
В сопровождении венгерского коммуниста Лайоша Немети, с большими трудностями Владимир Урасов в конце декабря 1918 года добирается до Москвы. Его принимает Ленин. Он рассказывает вождю российского пролетариата о создании Будапештского Совета рабочих депутатов, о Венгерской компартии.
В марте 1919 года в Советскую Россию приходит известие об аресте Бела Куна и репрессиях против революционеров. В. И. Ленин принимает решение послать Урасова обратно в Венгрию. С собой он везет рекомендации Ленина, какой линии придерживаться Венгерской компартии в сложившихся условиях.
Чудом уйдя от расстрела у петлюровцев, Урасов 21 марта 1919 года прибывает в Венгрию. Здесь его встречает революция. Вела Кун снова хочет послать его и Москву — с просьбой к Ленину о поддержке молодой республики Советов. Но Урасова на несколько месяцев свалил сыпной тиф.
После поражения революции Урасов одним из последних уходит на территорию Австрии. Здесь он получает задание ЦК Венгерской компартии доставить письмо Бела Куна Ленину.
И вновь Владимир Урасов отправляется в путь. С испанским паспортом через Прагу, Дрезден, Кенигсберг, Ригу он пробирается в Эстонию. И отсюда уезжает в Россию в одном купе с дипкурьером Теодором Нетте. Впоследствии именно Нетте рекомендовал Владимира Урасова на работу дипломатического курьера.
