Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, "второй" Петрарка, особенно бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта ложная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркистов, воспринявших лишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих переводческих работах. В частности, и у нас в России. Словесная вычурность, нарочитая синтаксическая усложненность, за редкими исключениями, почти общая болезнь.
К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. С легкой руки романтиков, отметивших тягу "второго" Петрарки как несомненный, с их точки зрения, порок, этот "второй" Петрарка надолго если не заслонил, то значительно исказил "первого" и "главного" Петрарку, который и позволил ему стать одним из величайших поэтов мира.
В приложении к "Книге песен" даются два письма Петрарки, носящих автобиографический характер. Они не только интересны сами по себе. Они, как думается, помогут читателю глубже разобраться и оценить "Канцоньере". В каком-то смысле они являются бесценным к нему комментарием.
Сам "Канцоньере" печатается в несколько необычном виде. Обычно стихотворения, его составляющие, печатаются вперемешку, со сплошной нумерацией. То есть так, как это было зафиксировано в упоминавшемся Ватиканском кодексе. Печатая сборник целиком, такой порядок бесспорен.
В данном же издании полностью печатаются только сонеты – самая известная и распространенная часть сборника. Остальные же стихотворные пьесы (канцоны, баллады, мадригалы и секстины) – выборочно. Отобраны, как нам кажется, наиболее значительные и интересные из них и к тому же в переводе одного поэта. Отсюда два раздела: сонеты и другие стихотворения.
Для интересующихся творчеством Петрарки приводим самую основную библиографию работ и изданий на русском языке.
Работы о Петрарке: А. Н. Веселовский. Петрарка в поэтической исповеди "Canzomere". СПб., 1912; Мих. Корелин. Ранний итальянский гуманизм и его историография, т. 2 (Франческо Петрарка. Его критики и биографы), изд. 2-е. СПб., 1914; Р. Хлодовский. Франческо Петрарка. М., "Наука", 1974.
Основные русские издания Петрарки:
Петрарка. Избранные сонеты и канцоны в переводах русских писателей ("Русская классная библиотека" под редакцией А. Н. Чудинова, выпуск XI). СПб., 1898; Петрарка. Автобиография. Исповедь. Сонеты. Перевод М. Гершензона и Вяч. Иванова ("Памятники мировой литературы"). М., 1915; Петрарка. Избранная лирика. Перевод А. Эфроса. М., 1953; 2-е изд. – 1955; Франческо Петрарка. Книга песен (в переводах разных поэтов). М., 1963; Франческо Петрарка. Избранная лирика. Перевод Е. Солоновича. М., 1970; Франческо Петрарка. Избранное. Автобиографическая проза. Сонеты. М., 1974.
Н. Томашевский
КНИГА ПЕСЕН
Перевод с итальянского
СОНЕТЫ НА ЖИЗНЬ МАДОННЫ ЛАУРЫ
I
В собранье песен, верных юной страсти,
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
У тщетных грез и тщетных мук во власти,
Мой голос прерывается подчас,
За что прошу не о прощенье вас,
Влюбленные, а только об участье,
Ведь то, что надо мной смеялся всяк,
Не значило, что судьи слишком строги:
Я вижу нынче сам, что был смешон.
И за былую жажду тщетных благ
Казню теперь себя, поняв в итоге,
Что радости мирские – краткий сон.
II
Я поступал ему наперекор,
И все до неких пор сходило гладко,
Но вновь Амур прицелился украдкой,
Чтоб отомстить сполна за свой позор.
Я снова чаял дать ему отпор,
Вложив в борьбу все силы без остатка,
Но стрелы разговаривают кратко,
Тем более что он стрелял в упор.
Я даже не успел загородиться,
В мгновенье ока взятый на прицел,
Когда ничто грозы не предвещало,
Иль на вершине разума укрыться
От злой беды, о чем потом жалел,
Но в сожаленьях поздних проку мало.
III
Был день, в который, по Творце вселенной
Скорбя, померкло Солнце… Луч огня
Из ваших глаз врасплох настиг меня:
О госпожа, я стал их узник пленный!
Гадал ли я, чтоб в оный день священный
Была потребна крепкая броня
От нежных стрел? что скорбь страстного дня
С тех пор в душе пребудет неизменной?
Был рад стрелок! Открыл чрез ясный взгляд
Я к сердцу дверь – беспечен, безоружен…
Ах! ныне слезы лью из этих врат.
Но честь ли богу – влить мне в жилы яд,
Когда, казалось, панцирь был ненужен?
Вам – под фатой таить железо лат?
IV
Кто мирозданье создал, показав,
Что замысел творца не знал изъяна,
Кто воплотил в планетах мудрость плана,
Добро одних над злом других подняв;
Кто верный смысл ветхозаветных глав
Извлек из долголетнего тумана
И рыбаков Петра и Иоанна
На небе поместил, к себе призвав,
Рождением не Рим, но Иудею
Почтил, затем что с самого начала
Смиренье ставил во главу угла,
И ныне городку, каких немало,
Дал солнце – ту, что красотой своею
Родному краю славу принесла.
V
Когда, возжаждав отличиться много,
Я ваше имя робко назову
Хвала божественная наяву
Возносится от первого же слога.
Но некий голос Умеряет строго
Мою решимость, как по волшебству:
Вассалом сТАть земному божеству
Не для тебя подобная дорога.
Так будь прославлен, несравненный лик,
Услышь, к тебе с хвалою восхищенной,
Как все кругом, стРЕмлюсь я каждый миг,
Ведь Аполлон не менее велик,
Когда его листве вечнозеленой
Хвалу досТАвит дерзостный язык.
VI
Настолько безрассуден мой порыв,
Порыв безумца, следовать упорно
За той, что впереди летит проворно,
В любовный плен, как я, не угодив,
Что чем настойчивее мой призыв:
"Оставь ее!" – тем более тлетворна
Слепая страсть, поводьям не покорна,
Тем более желаний конь строптив.
И, вырвав у меня ремяннын повод,
Он мчит меня, лишив последней воли,
Туда, где лавр над пропастью царит,
Отведать мне предоставляя повод
Незрелый плод, что прибавляет боли
Скорей, чем раны жгучие- целит.
VII
Обжорство, леность мысли, праздный пух
Погубят в людях доброе начало:
На свете добродетелей не стало,
И голосу природы смертный глух.
На небе свет благих светил потух
И жизнь былую форму потеряла,
И среди нас на удивленье мало
Таких, в ком песен не скудеет дух.
"Мечтать о лавре? Мирту поклоняться?
От Философии протянешь ноги!"
Стяжателей не умолкает хор.
С тобой, мой друг, не многим по дороге:
Тем паче должен ты стези держаться
Достойной, как держался до сих пор.
VIII
Среди холмов зеленых, где сначала
Облечена была земною тканью
Красавица, чтоб к новому страданью
Она того, кто шлет нас, пробуждала,
Свобода наша прежняя блуждала,
Как будто можно вольному созданью
Везде бывать по своему желанью
И нет силков, нет гибельного жала:
Однако в нашей нынешней неволе,
Когда невзгоды наши столь суровы,
Что гибель неизбежна в нашей доле,
Утешиться мы, бедные, готовы:
Тот, кто поймал доверчивых дотоле,
Влачит наитягчайшие оковы.
IX
Когда часы делящая планета
Вновь обретает общество Тельца,
Природа видом радует сердца,
Сияньем огненных рогов согрета.
И холм и дол – цветами все одето,
Звенят листвою свежей деревца,
Но и в земле, где ночи нет конца,
Такое зреет лакомство, как это.
В тепле творящем польза для плода.
Так, если солнца моего земного
Глаза-лучи ко мне обращены,
Что ни порыв любовный, что ни слово
То ими рождено, но никогда
При этом я не чувствую весны.
X
Колонна благородная, залог
Мечтаний наших, столп латинской чести,
Кого Юпитер силой грозной мести
С достойного пути столкнуть не смог,
Дворцов не знает этот уголок,
И нет театра в этом тихом месте,
Где радостно спускаться с Музой вместе
И подниматься на крутой отрог.
Все здесь над миром возвышает разум,
И соловей, что чуткий слух пленяет,
Встречая пеньем жалобным рассвет,
Любовной думой сердце наполняет;
Но здешние красоты меркнут разом,
Как вспомню, что тебя меж нами нет.
XII
Коль жизнь моя настолько терпелива
Пребудет под напором тяжких бед,
Что я увижу вас на склоне лет:
Померкли очи, ясные на диво,
И золотого нет в кудрях отлива,
И нет венков, и ярких платьев нет,
И лик игрою красок не согрет,
Что вынуждал меня роптать пугливо,
Тогда, быть может, страх былой гоня,
Я расскажу вам, как, лишен свободы,
Я изнывал все больше день от дня,
И если к чувствам беспощадны годы,
