ли что еще говорят.
— Корова? — оживился Евгений. — Правда?!
— Новые слухи родятся быстрее, чем я успеваю опровергать старые. Не берите в голову.
— То есть… — журналист на секунду запнулся, прикидывая, с какого фланга ему зайти теперь, — то есть вы отрицаете очевидные факты?
— Для меня факт — это то, что записано в протоколе.
— Значит, в вашем протоколе записано не все.
— Вы уверены? Откуда у вас такие сведения?
Евгений чуть было не брякнул, что своими глазами видел место преступления и кровавые следы на земле, но вовремя прикусил язык. С формальной точки зрения его проникновение на территорию лесопилки являлось, разумеется, незаконным, и могло повлечь за собой определенные неприятности. Он решил пойти в обход.
— Но как вы собираетесь отвечать людям на вопросы, которые у них появляются? Они же будут задавать их вам.
— Как-нибудь справлюсь.
— Вместо того чтобы разобраться и успокоить своих соседей, вы скрываете от них правду и элементарно прячете голову в песок!
— От того, что я начну потакать чьим-то фантазиям и комментировать разные домыслы, никому спокойней не станет! А чтобы скрывать от кого-то правду, до нее сначала следует докопаться.
— Но вы, как я погляжу, даже не пытаетесь.
— Если хотите, можете настрочить на меня жалобу и вручить ее вышестоящему начальству.
— Да нет, зачем? Я что-нибудь другое придумаю, — Евгений хитро прищурился. — «Полиция покрывает Верховецких живодеров!» — как звучит? По-моему, неплохо.
Участковый посмотрел на него так, что стало очевидно — теперь он бы утопил надоедливого журналюгу при первой же возможности и с большим удовольствием.
— Клевета — дело подсудное, — заметил он осторожно.
— Наше издание имеет богатый опыт судебных баталий, но, признаюсь честно, подобная перспектива не радует меня точно так же, как и вас.
— Чего вы добиваетесь? — спросил лейтенант, наконец.
— Я хочу понять, что именно произошло здесь два дня назад.
— Я не знаю.
— А как насчет того, чтобы провести соответствующее расследование, опросить людей, собрать улики. Вы хоть что-нибудь из этого предприняли?
— Опросить людей, говорите? — переспросил полицейский и покрутил головой, будто разминая затекшую шею. — А вы знаете, какой вчера был день?
— Вчера? Суббота, насколько мне известно, — ответил Евгений, недоумевая, куда тот клонит.
— Вы в курсе, как наши сограждане, выезжающие на выходные за город, проводят обычно субботние вечера?
— Примерно представляю.
— Пьянки, песни, шашлыки, хождение по соседям за добавкой, пара-тройка обязательных потасовок с последующим братанием и все такое прочее до самого утра, так?
Евгений кивнул.
— А знаете, что творилось здесь прошлой ночью? — участковый обвел рукой поселок.
— Что?
— Тишина. Мертвая.
— ???
— Никто не шатался по улице, не пел песен, не переругивался с соседями. Все сидели по домам и квасили молча. Люди были так напуганы, что, даже напившись до полного непотребства, ни один человек так и не осмелился выйти на улицу.
— Вам бы только радоваться, — съехидничал Евгений.
— И я бы радовался, будь такой результат следствием моих усилий по повышению сознательности наших сограждан, но ведь это не так. Они, наоборот, ждут от меня разъяснений, ждут, чтобы я их успокоил. Несколько семей вообще, как только узнали о том, что тут стряслось, сгребли детей в охапку и укатили назад, в свою Москву или Тверь, — лейтенант с укором посмотрел на журналиста, — а вы предлагаете мне пройтись по дворам, порасспрашивать…
— Разве расследование всех обстоятельств совершенного преступления не является вашей прямой обязанностью?
— Моя задача — следить за тем, чтобы жизнь в Верховцах текла спокойно и размеренно, как равнинная река. Без бурных стремнин, порогов и перекатов. А если кто-нибудь и бросит в нее камень, то поднятые им волны должны как можно скорее улечься, чтобы жизнь вернулась в привычное русло. Если, конечно, никто не будет ее специально баламутить.
— И истина вас совершенно не интересует?
— А я, положа руку на сердце, вовсе не уверен, что хочу ее знать, — лейтенант зашарил по карманам в поисках пачки сигарет, но вспомнил, что оставил ее в кабинете и только крякнул с досады, — мне так спокойнее.
— И вам даже не любопытно?
— Не-а.
— Вы и дальше будете утверждать, что дельце провернул сам сторож?
— Или кто-то из его знакомых, — участковый начал загибать пальцы. — Грабители не могли проникнуть на территорию завода и выйти обратно без его ведома или даже содействия. Они знали, что в магазине есть задний вход, который запирается чисто условно. Они знали, что инкассаторы забирают выручку вечером в пятницу, а потому пошли на дело в четверг, чтобы хапнуть побольше…
— …и попутно они загрызли двух сторожевых ротвейлеров.
— Дались вам эти собаки!
— …да еще разделавшись с ними так ловко, что они даже тявкнуть не успели! Как им это удалось?
— Я ничего не знаю! — полицейский окончательно капитулировал, и ушел в глухую оборону. — Что, да как… Не знаю!
— Быть может, собак сначала отравили или усыпили?
— Понятия не имею! Со всеми вопросами из области собаковедения, езжайте лучше в Вельярово!
— Вельярово? — нахмурился Евгений. — А что там такое?
— Собачий питомник, — его собеседник с радостью ухватился за возможность сменить тему. — О наших четвероногих друзьях они знают больше, чем кто бы то ни было.
— Спасибо за подсказку, я к ним обязательно загляну. Это далеко?
— Не особо, — лейтенант ткнул большим пальцем себе за спину. — Возвращаетесь на трассу и поворачиваете направо, километров через пять будет указатель. Мимо не проедете. Вот только я сильно сомневаюсь, что там захотят с вами общаться.
— Это почему же? — ехидная насмешка, прозвучавшая в словах участкового, не осталась без внимания журналиста.
— Костюмчик не тот, — тот, скривившись, кивнул на его «уазик». — В Вельярово посетители, как правило, на «Роллс— Ройсах», да на «Бентли» подъезжают. С мелкой шушерой вроде нас там дружбы не водят.
— Вот как? — Евгений был несколько озадачен, поскольку впервые слышал о столь интересном заведении, которое, как выясняется, располагалось у него буквально под боком. — Откуда тогда вы сами о питомнике знаете?
— Я же здесь живу! — чуть ли не оскорбился полицейский. — Кроме того, и к нам иногда заезжают ошибившиеся поворотом дорогие черные кортежи. Так что…
Глядя в зеркало заднего вида на постепенно уменьшающуюся фигурку участкового, Евгений подумал, что тот напоминает ему смотрителя маяка, возвышающегося на скальном утесе посреди бушующего моря. Хотя нет, скорее он был смотрителем единственной сухой кочки, затерявшейся на просторах гнилого болота. Старательно избегая, насколько возможно, любых контактов с окружающей действительностью, он будет ревниво охранять порядок и уют внутри своего крохотного мирка. Каждый день он, безупречно выбритый, подстриженный, в выглаженной рубашке, будет аккуратно стряхивать сигаретный пепел в банку, не обращая внимания на то, что земля перед крыльцом покрыта
