— Мне звонил квесторе из Местре и спрашивал, не могли бы мы взять на себя расследование. Чем вы трое сейчас заняты?
— Мариани в отпуске, Росси до сих пор изучает материалы дела Бортолоцци.
— А вы?
— А я ухожу в отпуск со следующей недели.
— Это подождет, — уверенно заявил Патта, и от этой уверенности все планы Брунетти на отпуск сразу повисли в воздухе. — Ничего, дело ерундовое, вы быстро с ним разделаетесь. Выйдете на сутенера, достанете у него список клиентов. Один из них и есть преступник.
— А у них бывают сутенеры?
— У проституток? Конечно бывают.
— А если это трансвестит? Да и был ли он проституткой?
— Это вы меня спрашиваете, Брунетти? — рявкнул Патта, вне себя от злости, что снова напомнило Брунетти о семейных неприятностях начальника, и он поспешил сменить тему:
— Когда он вам звонил, синьор?
— Несколько часов тому назад. А что?
— Интересно, тело уже убрали?
— Скорее всего, не оставлять же его на жаре.
— Да, конечно, — согласился Брунетти, — а куда его отвезли?
— Понятия не имею. Наверное, в какую-нибудь больницу. Может, в Умберто Примо. Там есть морг и производят вскрытия. А что?
— Хотелось бы взглянуть, и на место, где это случилось, тоже.
Патта был не из тех, кого увлекают подробности.
— Раз это дело Местре, возьмите у них машину и водителя. Наших не берите.
— Что-нибудь еще, синьор вице-квесторе?
— Нет. Я уверен, что там ничего сложного. За неделю вы успеете сдать его в архив и поедете в свой отпуск, как собирались.
Как это было похоже на Патту: он и не подумал поинтересоваться планами Брунетти или тем, во что ему обойдется изменение этих планов вроде отмены брони в гостиницах. Все это были незначительные детали, мелочи.
Выйдя из кабинета, Брунетти увидал, что, пока он беседовал с Паттой, в приемной у шефа успели поменять мебель. В маленькой комнате, примыкающей к кабинету, стоял теперь письменный стол, а под окном — круглый журнальный столик.
Брунетти спустился на первый этаж, где размещались низшие чины — те, что носили форму. Дежурный, сержант Вьянелло, разбирал за столом какие-то бумаги. Не успел Брунетти ничего спросить, он поднял голову, улыбнулся и сказал:
— Да, комиссар, это правда. Тито Бурраска.
Услышав его слова, Брунетти испытал второе потрясение, не меньшее, чем за несколько часов до того, когда до него дошли слухи о случившемся. В Италии Тито Бурраска был человек-легенда, если можно так выразиться. Он начал снимать кино в шестидесятых, фильмы ужасов, полные крови и вывороченных внутренностей, таких откровенно бутафорских, что фильмы вызывали смех и иначе как пародия на жанр не воспринимались. Но Бурраска был хоть и бездарь, но не дурак. Он быстро оценил вкусы публики и стал выпускать еще более откровенные подделки. Вампиры в его картинах могли щеголять в наручных часах, будто бы забывали снять их перед съемкой, о бегстве графа Дракулы сообщали по телефону, актерские приемы были ходульные, как у марионеток. Вскоре он прославился и превратился в культовую фигуру. Народ валом валил на его фильмы, с азартом выискивая его «промахи» и веселясь от души.
В семидесятых он обратился к жанру порнографии, где тоже весьма преуспел. Проблему сюжета Бурраска решил очень просто: смахнув пыль с прежних ужастиков, он пустил их в оборот. И актеры были прежние, но только теперь вместо вурдалаков и оборотней им велели изображать насильников и сексуальных маньяков. И снова кинотеатры ломились от зрителей, но теперь зрителей иного сорта, которые приходили не за тем, чтобы тыкать пальцем в несуразицу, происходящую на экране, и смеяться.
С началом следующего десятилетия в Италии появилось множество частных телеканалов, и Тито Бурраска стал сплавлять им свою продукцию, вырезая наиболее развратные сцены, дабы пощадить чувствительные нервы телезрителей и их детей. Потом он открыл для себя видео. Пресса склоняла его имя на все лады, он был героем популярных анекдотов, шуток, его обсуждали в телевизионных ток-шоу. Такое пристальное внимание к собственному успеху заставило его переехать в Монако и принять подданство этого княжества с умеренными налогами. Двенадцатикомнатные апартаменты в Милане он оставил себе, чтобы устраивать там приемы для друзей, как он заявил налоговой полиции. А еще, как недавно выяснилось, чтобы принимать Марию Лукрецию Патту.
— Тито Бурраска, правда-правда, — повторил сержант Вьянелло, с трудом пряча улыбку. Брунетти хорошо понимал его. — Повезло вам, что вы уезжаете в Местре на эти дни.
Брунетти не удержался и спросил:
— И что, раньше никто не знал?
Вьянелло покачал головой:
— Нет. Ни одна живая душа.
— Даже дядя? — усомнился Брунетти, показывая, что и начальство в курсе подробностей.
Не успел Вьянелло ответить, как у него на столе зажужжал телефон. Он снял трубку, утопил кнопку и сказал:
— Да, вице-квесторе?
Послушав с минуту, он произнес:
— Конечно, синьор.
На этом разговор закончился, сержант положил трубку.
Брунетти ждал, что он скажет.
— Велел звонить в иммиграционную службу и спросить, как долго Бурраска может находиться в Италии. Ведь у него теперь нет гражданства.
Брунетти усмехнулся:
— Наверное, жаль вам беднягу?
Вьянелло вскинул голову и с недоумением уставился на Брунетти:
— Жаль? Кого? Этого?…
С видимым усилием оборвав себя на полуслове, он вновь склонился над бумагами.
Брунетти пошел к себе в кабинет. Оттуда он позвонил в полицию Местре, представился и попросил соединить его с тем, кто занимался делом убитого трансвестита. Несколько минут спустя подошел сержант Галло, который объяснил, что ведет дело временно, пока не найдут кого-нибудь повыше рангом. Брунетти сказал, что он и есть тот человек, и попросил через полчаса прислать за ним машину на пьяццале Рома.
На улице, куда Брунетти шагнул из сумрачного и прохладного коридора квестуры, он едва не схватил тепловой удар и почти ослеп от солнечного света и бликов в канале. Зажмурившись, он поскорее вытащил из нагрудного кармана темные очки и водрузил их на нос. Не успел он сделать и пяти шагов, а рубашка уже промокла, пот градом покатился по спине. Он повернул направо, решив идти на Сан-Дзаккария и сесть там на vaporetto [4] 82-го маршрута, хотя это означало, что половину пути ему придется плестись под солнцем. Притом что в сторону моста Риальто ведет несколько затененных домами кале [5], этот путь получается в два раза длиннее, а мысль о лишней минуте, проведенной на улице, внушала ему ужас.
Выйдя на Рива дельи Скьявони, он огляделся и увидел, как пассажиры покидают стоящий у пристани vaporetto. Тут перед ним встала типичная для венецианца дилемма: бежать ли, чтобы успеть на трамвайчик, или подождать следующего, который придет через десять минут, но торчать на жаре, болтаясь в ловушке дебаркадера. Он побежал. Пробегая по деревянным доскам причала, он столкнулся с необходимостью принять еще одно решение: притормозить ли возле желтого компостера, чтобы пробить талончик, рискуя при этом упустить трамвай, или не тормозить и выложить пять тысяч лир штрафа? Но тут он вспомнил, что находится при исполнении и может ездить за казенный счет.
Даже от такой короткой пробежки он вымок как мышь и потому остался на палубе, обдуваемый легким ветерком, пока vaporetto тащился вдоль Большого Канала. Вокруг были полуголые туристы, мужчины и женщины, в купальных костюмах, шортах, майках, и на секунду он позавидовал им, хотя и мог представить себя в подобном наряде разве только на пляже.
Зависть, впрочем, испарилась так же быстро, как и пот, и уступила место его обыкновенному раздражению, которое он испытывал всегда, глядя на этакое бесстыдство. Нет, будь у них идеальные фигуры и красивая одежда, он бы, может быть, и не злился. Но эти заурядные тряпки и обилие еще более заурядной наготы заставляли его с вожделением мечтать о принудительной скромности, заведенной в исламских странах. Он не был «эстетом», как говорила иногда Паола, но искренне полагал, что красота лучше уродства. Он отвернулся и стал смотреть на палаццо, мимо которых проплывал трамвайчик. Многие из них тоже имели весьма потрепанный вид, но это происходило не от бедности или лени хозяев, а от их собственной старости. Город был очень стар, но Брунетти любил его печальное, изрытое морщинами лицо.
Машина ждала его у отделения полиции на пьяццале Рома — сине-белый полицейский седан из Местре. Он постучал в окошко водителю. Когда сидевший за рулем молодой человек опустил стекло, в грудь Брунетти ударила волна холодного воздуха.
— Комиссар? — спросил молодой человек.
Брунетти кивнул.
— Меня прислал сержант Галло. — Водитель вышел из машины и распахнул для него заднюю дверь.
Брунетти сел в машину и откинулся на спинку сиденья. Кондиционер слишком усердно остужал его потные плечи и грудь. Такое положение вещей угрожало простудой.
