эпизод. Какой-то бутуз говорит против г-жи Чеберяк. Г-жа Чеберяк – женщина цыганского типа, с жгучими черными глазами. На очной ставке она потребовала, чтобы мальчик смотрел ей в глаза.
– Пусть он смотрит мне в глаза… Пусть смотрит в глаза, – говорила она настойчиво и страстно. Но детские глаза свободно устремились в ее лицо, и мальчик сказал просто:
– Я вас не боюсь…
Мне рассказывали еще другой случай: вызвана девочка. Председатель спрашивает, знает ли она Бейлиса. Девочка несколько смущена и растеряна. Она ищет глазами и вдруг встречается с взглядом Бейлиса. Лица обоих освещаются улыбками добрых знакомых. Девочка кланяется «страшному» Бейлису, который гонял с «мяла» и ловил детей на мацу. Ни прокурор, ни гражданские истцы не задерживают эту явно для них безнадежную свидетельницу.
Да, дети решительно за Бейлиса…
Есть, впрочем, смутные показания, – и то запоздалые и загробные, – о Бейлисе и о том, что он гнался за Ющинским. Это сказал Женя Чеберяк, и это показание суду доставил г. Голубев, известный деятель «Двуглавого орла». То же говорила на суде Люда Чеберяк под взглядами матери. Она сама не видала. Ей говорила покойная сестра Валя…
Перед смертью сына г-жа Чеберяк наклонялась над ним, целовала его и умоляла:
– Скажи, что твоя мама тут ни при чем.
Но мальчик отвернулся к стене и сказал только:
– Ах, мама, оставь…
Я не знаю теперь в России женщины несчастнее г-жи Чеберяк. И она проявляет изумительное самообладание… Во всяком случае, это факт, из дела неустранимый: дети против нее… Дети за Бейлиса.
VI
Мы огибаем заборы зайцевской усадьбы, проходим мимо усадьбы Марра и подымаемся на пустырь, поросший лесом.
Это усадьба Бернера и «Загоровщина», куда так влекло Андрюшу вместо училища… Трудно представить себе место, более привлекательное для детей. Гора широким склоном спускается к Кирилловской улице. Внизу, за ней, точно на плане, лежит чей-то кирпичный завод; видны навесы, высокие трубы и «мяла». За заводом – широкая синяя даль, подернутая легкой дымкой, луга, излучины Почайны и далеко, на самом горизонте, прерывистая лента Днепра. Луговой и днепровский ветер налетает сюда широкими, ласковыми взмахами.
Этот уголок видел и Андрюшу Ющинского, и Женю, и девочек Чеберяк, которых уже нет на свете. Андрюша убит, Женя и Валя умерли от дизентерии…
– Сколько раз мы тут играли! – говорит гимназист под влиянием нахлынувших воспоминаний.
– Андрюша был хороший товарищ? – спрашиваю я.
– Очень хороший. Бывало, играем с ним в солдатики или во что другое, – всегда все возвратит, никогда ничего не утащит.
Меня несколько удивила мерка нравственности в этой молодой компании, и я спросил невольно:
– А Женя Чеберяк?
– Женя таскал… И потом станет спорить: «мое».
– А очень способный был!.. Пушки умел отливать! Сделает в песке форму, растопит олово и выльет пушку… Ей-богу! Все умел сделать…
– Но был вспыльчивый. Чуть что – сейчас драться.
– Бывало, пристанет: давай, поборемся. Я говорю: уходи к чорту… – Нет, давай! Ну, я его раз так стиснул, что он только запищал.
Юноша расправляет плечи, как будто с удовольствием вспоминая о расправе с задорным товарищем и забывая, что этого товарища уже нет на свете.
– Ну, а дочери Чеберяковой? – спрашиваю я.
– Девочки ничего… Хорошо себя держали…
– Вы с ними тоже играли?
– А как же, очень часто…
Другой улыбается улыбкой взрослого над недавним детством и говорит:
– Даже ухаживали немного… Девочки были хорошие.
Здесь, на Загоровщине, разыгрался и эпизод с прутиками… Некоторые свидетели показывают, что Андрюша и Женя вырезали по прутику. Прутик Андрюши оказался лучше, и Женя заявил на него претензию. Андрюша не отдал. Женя погрозил.
– Я скажу твоей матери, что ты не учишься, а ходишь сюда.
И у Андрюши сорвались роковые слова:
– А я скажу, что у вас в квартире притон воров…
Сказал и, очевидно, забыл, и опять прибежал вместо школы на Лукьяновку… Но злопамятный Женя не забыл и передал матери, конечно, не думая о страшных последствиях этого для товарища. Может быть, во всем ужасном объеме не думала и Чеберякова… Но в это время в «работе» компании часто стали случаться неудачи: Чеберякову раз, другой, третий арестовали, делали обыски, нашли краденые вещи, таскали по участкам… А законы этой среды в таких случаях ужасны…
И вот Малицкая утверждает, что она слышала наверху возню и топот и сдавленный детский крик…
Гипотезы в этом роде невольно возникают на лукьяновской почве между заводом Зайцева и двухэтажным домом на Юрковской улице…
– Для исследования вы изволили взять шесть образчиков глины, – спрашивает на суде один из защитников у эксперта г. Туфанова. – И все шесть с завода Бейлиса?
– Да.
– И тожества ни в одном не оказалось… А со двора Чеберяковых глину брали?
– Нет, не брали…
– А! Не брали, – подчеркивает защита, Этого мотива невозможно устранить из этого поистине странного дела… Все оно пресыщено такими, вопросами и сомнениями…
Среди разговоров мы минуем большой глинистый курган, поросший травой… В нем виднеется пещера.
– Нет, это еще не та…
Та оказывается в нескольких шагах дальше, там, где начинается склон к Кирилловской улице и приднепровским лугам. Холмик разрыт… Видна обнаженная глина. Два дерева выросли на вершине холма, соединенные корнями. Под этими корнями зияет темный ход, довольно круто, коридором уходящий вглубь. В конце этот коридор пересечен узким и коротким ходом накрест, как делают обыкновенно кладоискатели… В одном из концов этого креста и нашли прислоненным в темном углу тело несчастного Андрюши Ющинского… Первая опознала его Чеберякова…
– В пещере темно, а она опознала по шитой рубашке, – иронически замечает один из юношей…
VII
Назад мы возвращались более кратким путем, наискось с горки, на Нагорную улицу. Влево уходила Половецкая улица с ее высоким забором и глинистым откосом. Кое-где, утопая в этом мрачном и пустынном проезде, виднеются фонари, которые зажигали Шаховские. Страшно, должно быть, здесь в темные весенние ночи даже при свете этих фонариков. И воображение невольно рисует такую мрачную ночь, и ветер, свистящий на Загоровщине в голых деревьях, и темные фигуры людей, несущих таинственную ношу…
Кто же, кто сделал это ужасное дело?
На горку, точно на богомолье, идут одни за другими кучки людей. Поднимаются двумя рядами девочки школьницы, идут горожане, чиновники, торговцы, мещане… Вот мы встречаемся с одной кучкой, громко и возбужденно обсуждающей что-то. Они спрашивают у нас дорогу к пещере.
– Ну, вот, господа, – говорю я без дальних приступов, – вы киевляне. Скажите, что вы думаете об этом деле?
– То-то, что вот… милостивый государь, – говорит один возбужденно. – Не знаем, думать. Еще недавно казалось нам одно… теперь выходит совершенно наоборот…
Компания, очевидно, до известной степени черносотенная, но и для добросовестной черносотенной массы истина становится все более очевидной. На одной стороне чувствуется живая, бытовая правда. Светит солнце, играют дети, режут прутики, ссорятся, жалуются друг на друга, по-детски грозят… Двухэтажное здание на Верхней Юрковской улице кидает тоже совершенно реальную тень на мирную картину. Его посещают люди
