Но тогда…
Тогда было тихое утро, ясное небо над головой и звенящие голоса леса.
Тогда дача казалась мне Берендеевым царством, миром, полным загадок и превращений.
Впервые приехал я на дачу…
Нет, не припомню, честно говоря. Но до «фазенды» нашей надо было добираться по Казанской дороге, до станции «Быково», а оттуда уже на перекладных до искомого поселка. Вообще-то он был небольшим: лес, пруд, сельмаг, правление, словом, нехитрый набор советского быта-бытия.
Однако разнообразило жизнь то, что собиралась шумная, вострая компания юных ребятишек, которые ездили на велосипедах, играли на «воображаемые» деньги и кушали с приусадебных грядок смородину, яблоки, клубнику и… капусту брокколи.
Параллельно с нами существовало кропотливое племя цветоводов и огородников; о какие агро-споры вспыхивали между ними; какие урожаи они снимали со своих грядок и клумб!
Помню, что настоящим праздником были дни, когда любители цветов и огородов приглашали нас в свои «фрукто-бары», снять «пробу».
Дачи и участки требовали постоянного внимания, заботы, ухода, ремонта. Вся нагрузка ложилась на плечи отцов семейств; многие из них едва-едва перешагнули полувековой барьер. И многие из них хлебнули огненного лиха на полях сражений. Они были молоды, тогда, в «те баснословные года», в те «сороковые-роковые», и воспоминания о войне были для них живы и горячи, как, скажем, для нас сейчас живы воспоминания о перестроечном времени, когда мы все питали какие-то надежды.
Так вот, я помню, как 9 мая наши «почтенные дачники» собирались вместе: на их пиджаках бликовали ордена и медали, их разговоры касались фронтовой дружбы, в них мелькали названия военных операций, фамилии маршалов и генералов, странные названия зарубежных городов.
…Сейчас, из глубины будущего, бросая взгляд в прошлое, эти разговоры кажутся обыденными, а тогда все казалось странным и услышанным в первый раз, необычным, как было необычно само по себе существование государства Израиль.
Оно, это государство, казалось дальним и необычным, но когда заговорили «громко» голоса из-за бугра, стало понятным, что не так все ординарно, и что игры в доллары и «фрукто-бары» сопряжены с мыслью о далекой стране, которая недостижима и в которой есть, наверное, свои правила и своя общность.
Звучала музыка в саду, крутились пластинки, в палисадниках то и дело раздавался громкий смех; казалось, что война – это некий дрейфующий остров, отплывший не так далеко от берега, очертания еще видны, еще видны остовы зданий, еще слышен грохот пушек, но это все микширует время и пространство.
Итак, я вернусь к тому, что лето проходило весело. Конечно, дача не была похожа на современные коттеджи, которые строят теперь; да и места там было не очень много, очень часто родственники и близкие набивались, но к тесноте все привыкли, не сетовали.
Я помню те времена, когда мы прибывали на дачу на всю неделю.
Я помню те времена, когда я уже учился в вузе, затем работал, но дача оставалась по-прежнему прибежищем и уютом.
«Быково» сегодня – супер-современный район, он продолжает застраиваться быстрыми темпами, он заполнен супер-современными коттеджами. Хотя остались и прежние домики, есть пруд, и, наверное, новые дети, которым «деревья кажутся большими», играют на реальные деньги. А те, кто помнит давний майский праздник, уже не уезжает надолго на работу в Москву, потому как дача стала их новым домом, и они уже далеко не столь юны.
Шахматная история
Когда я научился играть в шахматы?
Как ни странно, ответа на этот простой, казалось бы, вопрос у меня нет.
Хотя мне кажется порой, что это было на юге, и шахматист, который учил меня делать первые ходы, пел весело и с акцентом:
Гулла ты, рулла ты,Гулла ты, рулла.Гулла ты, гулла ты,Рулла моя!
Но зато я хорошо помню, как в пять лет пошел записываться в Центральный шахматный клуб, что находился на Гоголевском бульваре в Москве.
Конечно же, поступлению предшествовал сеанс одновременной игры, на котором и отбирались учащиеся.
Я помню, что играл сосредоточенно, но и не помышлял о поступлении. Но когда на доске осталось пешечное окончание, мастер сдвинул фигуры.
И тут я понял, что сыграл вничью, а значит – принят!
Начались занятия.
Меня приводили вечером в ЦШК.
Я играл, но не то, чтобы очень.
Запомнилось, что мастер говорил нам, уже отыгравшим партию:
– Быстрота нужна лишь при ловле блох!
Вскоре я ушел из ЦШК.
Но уже в 10 лет определенно пошел играть на Стадион юных пионеров, где была шахматная секция.
С СЮПом у меня связаны основные воспоминания.
Я прозанимался шахматами на СЮПе до 17 лет, выполнил первый разряд.
И, уже имея первый разряд, участвовал в Пионерской Олимпиаде во Дворце пионеров, где стал призером.
К нам, вообще говоря, часто приходили гроссмейстеры, международные мастера (их приглашала Людмила Белавенец), и даже с некоторыми из них я сыграл удачно.
Кстати, когда завершался турнир во Дворце пионеров, я играл с Артуром Юсуповым (будущим гроссмейстером) и, когда партия шла к выигрышному для меня ладейному окончанию, я предложил ничью (не было времени прийти доигрывать, а по коэффициенту Бухгольца я и так призер), и Юсупов, конечно, согласился на ничью. Так я в турнирной партии сыграл вничью с (будущим) международным гроссмейстером…
В вузе я играл блиц, и в турнирном соревновании сыграл уже в Израиле в 1992 году в Ришон ле-Ционе. Турнир проходил по швейцарской системе (то есть игроки распределены по группам, в соответствие с количеством набранных очков), и в целом мое выступление было даже более удачным, чем предотъездные партии в Москве. Здесь я заслужил более высокий коэффициент – наверное, кандидата в мастера.
…Кстати, интересной была наша поездка в Таллин, кажется, в 72 году, где я играл на «младшей» доске в матче.
Я обратил внимание, что игра для нас была не главной, а может, то, что гостиница была незаурядной по тем временам, и в кафе подавали изделия местной эстонской кухни, рассчитанной не столько на основное питание, сколько на закусывание местного ликера.
Теперь уже, когда я сыграл свой бат-ямский матч в 2001 году в Иерусалиме с командой Университета, я стал подумывать не столько о выступлениях, сколько об изучении шахматной теории и шахматной эстетики.
Конечно, те уроки шахмат, которые я преподал начинающим шахматистам, не стали регулярными, но все же интерес к игре, к ее теории не прервался.
Я и сейчас просматриваю свою шахматную библиотеку (где есть и букинистические книги), играю нетурнирные (как их называют – «легкие партии»). Думаю, что вскоре откроется шахматный клуб, где можно будет учить начинающих игроков, и, может, не столько учить, сколько учиться той новой атмосфере, которая свойственна современным шахматам.
За годы пребывания в Израиле многое происходило в шахматах, и они (я говорю о гроссмейстерских соревнованиях) уже совсем другие. Это относится и к времени, отведенному на партию, и к самой структуре соревнований.
Хотя, конечно, я мысленно остаюсь в тех временах, когда в пятницу вечером в клубе Стадиона юных пионеров мы смотрели и смотрели партии Капабланки и Алехина, и я даже услышал от мастера похвалу:
– Видишь, как получается, когда не трогаешь фигуры!
(Кстати, в Болшево и на даче я играл, не глядя на доску по две партии, а в одном Доме отдыха сыграл (не глядя) даже на 4-х!)
Но… гроссмейстеры приходят вновь, а воспоминания о самой юной и неизбывной привязанности остались, и это, наверное, вещь немалая, как слова учителя в ЦШК:
– Быстрота, дети, нужна, наверное, только при ловле блох!
Значительная сентенция!
Вспоминается сеанс одновременной игры с Юрием Балашовым. Я в испанской партии применил защиту Стейница. В одной позиции черными не выходило преимущества и казалось, что я «накопытил» (такова была оценка со стороны). Но постепенно позиция стала меняться, и преимущество перешло ко мне. И, хотя данная позиция не рассматривалась в вышедших монографиях, было найдено усиление за «белых».
Все же я и сейчас играю защиту Стейница, если только не происходит так называемый «разменный» вариант.
Из записок директора фильма
Ископаемое по прозвищу «Научпоп»…
Стояла зима 1980-го года – одна из многочисленных московских зим. Мне она, наверное, запомнилась еще и тем, что каждое утро я выходил из дома, садился на метро и ехал через всю Москву – до станции «Речной вокзал». Дорога занимала около часа, но на этом не заканчивалась, я садился в обшарпанный троллейбус, который, казалось, переваливался, как утка, с колеса на колесо и с которого, то и дело, слетали штанги, водитель, чертыхаясь и матерясь, вылезал, поправлял их и ехал дальше. Меня это не особенно, признаться, волновало, так как сходить надо было буквально через несколько остановок. Я практически никогда не опаздывал, времени у меня хватало даже для того, чтобы пройтись пешком до Валдайского проезда – именно там находилась знаменитая студия научно-популярных фильмов, в просторечии – «научпоп».
