Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монахиня повернулась и сняла с книжной полки небольшого размера фотографию.
— Вот, держи! Это фотография статуи Обазинской Богородицы с Младенцем, — сказала она, и голос ее смягчился. — Ты ведь знаешь, что тебе покровительствует наша Святая Дева Мария. Это мой прощальный подарок, он охранит тебя от всех бед. А теперь пойдем знакомиться с твоей хозяйкой. И помни: если в твоем новом доме что-то пойдет не так, ты всегда сможешь вернуться в приют.
Девочка, не веря своему счастью, схватила прекрасный подарок. На фотографии было запечатлено только лицо Богоматери, ласковое и потемневшее от времени.
Сколько раз молилась она перед этим позолоченным каменным изваянием, стоявшим в приемной приюта! Сколько раз обращалась к нему с немым вопросом: «Пресвятая Дева Обазинская, где мои родители?»
— Спасибо! О, спасибо! Это лучший на свете подарок! — бормотала Мари, чьи щеки порозовели от удовольствия.
Несколько минут она прижимала новообретенное сокровище к груди, потом спрятала в карман платья.
Сердце девочки разрывалось меж двумя противоположными чувствами. Она боялась уезжать из приюта, где прожила столько лет. И вот теперь ей предстоит расстаться с подружками, к которым она так привязалась, и со своими любимыми книжками. Она догадывалась, что в жизни, которая ее ожидает, не будет места чтению и учебе.
И все же для Мари, чья чистая душа радовалась каждому новому листику, появлявшемуся на дереве в монастырском саду, слов «сельский дом» и «ферма» было достаточно, чтобы сердце ее радостно забилось.
Ее вселенная ограничивалась этими светлыми, но все же чуточку суровыми коридорами, этими уютными и всегда ухоженными комнатами, стенами просторной спальни с черной дверью.
Она любила это место, где ей было так спокойно, любила стоящую невдалеке церковь старинного аббатства…
А еще она любила отливающие синевой долины, такие прекрасные в своем утреннем наряде из тумана, которыми она с подружками часто любовалась, стоя во дворе. Вид был таким великолепным, что перехватывало дыхание.
Как бы ни сложилась жизнь, частичка ее души навсегда останется здесь, в родном Коррезе…
* * *Монахиня и девочка вместе спустились на первый этаж и, пройдя через внутренний дворик, остановились перед дверью в приемную.
Мать Мари-Ансельм открыла дверь, и взволнованная Мари вошла первой. Женщина, которая до их появления ходила взад и вперед по комнате, замерла и посмотрела на девочку:
— Значит, это ты — Мари? Что-то не слишком крепкой ты выглядишь для своего возраста!
— Что вы, мадам, я очень крепкая! Я застилаю постели самых маленьких, вычищаю печи от золы и умею варить суп!
— Мари — девочка послушная, набожная и исполнительная, — подхватила стоявшая у сироты за спиной мать-настоятельница. — У нее хорошо получается шить и вышивать. Что ни поручи — она всегда старается все сделать наилучшим образом. Не стоит забывать и о том, мадам Кюзенак, что, беря девочку к себе, вы совершаете богоугодный поступок. Свежий воздух пойдет Мари на пользу, потому что здоровье у нее не самое крепкое.
Услышав про слабое здоровье девочки, посетительница поджала губы. На ее лице ясно читалось недовольство. Мать-настоятельница поняла, что не стоило упоминать о болезненности Мари, но было уже поздно.
Мари была готова расплакаться. Что с ней будет, если добрые монахини не смогут оставить ее у себя? Если эта дама, которая выглядит такой строгой, не захочет ее забрать?
— О, мадам, я умею гладить! — проглотив слезы, воскликнула девочка. — Я еще ни разу не сожгла простыню или полотенце! Ем я мало и умею ухаживать за детьми. Если у вас есть дети, я стану за ними присматривать!
Было очевидно, что даже этот последний аргумент не убедил мадам Кюзенак. Посетительница вздохнула и нахмурилась.
Мадам Кюзенак была женщиной крепкого сложения, отнюдь не худенькой. Ее путь в Обазин лежал через Брив, поэтому она надела все самое лучшее и выглядела очень нарядной.
— Ты умеешь доить коров, делать творог и пасти овец? — спросила она.
Положив руку на плечо воспитанницы, мать-настоятельница сказала недовольным тоном:
— Мадам, я не понимаю, что происходит. Мы ведь договаривались, что Мари будет следить за порядком в доме и готовить!
— Разумеется. Но иногда ей придется помогать на ферме.
Мать Мари-Ансельм вздохнула. Может быть, не стоит отдавать Мари этой женщине? Нелегко принять такое важное решение, когда видишь человека первый раз в жизни… Супруг мадам, побывавший в приюте месяц назад, произвел на мать-настоятельницу впечатление человека искреннего и добросердечного. Успокаивал и тот факт, что все девочки, отданные на попечение окрестных семей, в обязательном порядке присылали ей письма с рассказами о том, как им живется. Всегда можно будет забрать девочку, если в новом доме она почувствует себя несчастной.
Мать-настоятельница выпрямилась и твердо сказала:
— У нас есть своя ферма, и Мари всегда охотно помогала пасти корову, работала на огороде и собирала траву для кроликов. Что до остального, она быстро научится!
Она не преминула уточнить, как делала это каждый раз, отправляя в новый дом очередную воспитанницу:
— Хочу вам напомнить, что у Мари, одной из наших лучших воспитанниц, которую мы все очень любим, есть полный комплект необходимой одежды и белья и, кроме этого, пара башмаков, молитвенник и четки. Беря ее на попечение, вы не несете никаких расходов.
К величайшему удивлению матери Мари-Ансельм, этот аргумент практического свойства, похоже, оказался для мадам Кюзенак решающим.
Голос посетительницы смягчился, когда она сказала:
— Хорошо, я беру Мари.
И добавила тоном, в котором монахиня уловила горечь:
— Так решил мой супруг. Я сегодня же забираю девочку с собой. До дома дорога неблизкая. Надо еще зайти на рынок в Бриве, кое-что купить. В полдень мы сядем на поезд на вокзале возле супрефектуры[4]. Пускай сходит за вещами…
Мать Мари-Ансельм наклонилась и поцеловала девочку. Монахиня, будучи женщиной доброй, но очень сдержанной, редко позволяла себе проявлять нежность по отношению к воспитанницам. В последний раз взглянув на посетительницу, она сказала:
— Мари умеет читать и писать. Она успешно сдала экзамены по курсу начальной школы.
Услышав это, мадам Кюзенак рассмеялась:
— Она умеет читать и писать! И даже сдала экзамены! Подумаешь! На ферме ей это вряд ли пригодится…
* * *Чтобы добраться до центра Брива, пришлось нанять конный экипаж. Правил лошадью веселый возница с гусарскими усами. Когда мадам Кюзенак с девочкой садились в экипаж, между возницей и дамой возник оживленный диалог на местном диалекте.
— За девчонку сбросьте мне несколько монет!
Возница смерил новую хозяйку Мари негодующим взглядом и заявил:
— Мадам, за взрослых мы берем полную цену!
Мари слушала перебранку и не понимала, о чем идет речь. Лицо мадам Кюзенак стало пунцовым, сидящие в этом же экипаже пассажиры, глядя на них, улыбались. Что речь идет о цене, девочка догадалась, когда разгоряченная спором мадам добавила несколько мелких монет. Повернувшись к девочке, она сказала:
— Эти негодяи думают, что меня можно обвести вокруг пальца! Так и норовят содрать втридорога! Я разговариваю с ними на их языке, но тебя сразу предупреждаю — не вздумай брать с них пример! В моем доме никакого патуа[5], ты меня слышишь?
Уже сидя в многоместном экипаже, Мари бросила последний взгляд на здание из розового камня. Она никогда не забудет эти места! Мимо проносились прекрасные каштановые рощи, в которых они часто гуляли с подружками. Дорога пошла вниз, к речной долине, где и располагался Брив. Мари попрощалась с детством, освященным безмятежной тишиной окрестных холмов.
* * *Девочке было грустно, и все же она зачарованно разглядывала незнакомый город.