Неровные лучи солнца падали на короткие кудри, дробились о них тысячами искорок, а в больших голубых глазах светилась шаловливость. Я проследил направление ее взгляда и почувствовал, как краснею: скинутое одеяло опустилось ниже пояса, белье открывало тело. О!.. Это было не совсем скромное зрелище. Скорее напротив, но оно не смутило мою соседку. Вытянув руку, она перебирала напрягшуюся часть моего тела, острые ногти царапали мне живот. Мгновенно сон покинул меня. Она прочла это сразу по той искре, которая одновременно вспыхнула в моих глазах и под ее рукой. Раздался мелодичный и совсем тихий смех:
- Наконец-то, разве можно быть таким соней? - я хотел подвинуться к ней, но она предупредила меня. Не надо, хочу к вам!
Она быстро перебросила свое тело ко мне на диван. Я остался лежать неподвижно. Она села у меня в ногах и по-очереди подобрала ножки. С улыбкой посмотрела мне в лицо. Острые, чудесные груди просвечивались скозь тонкий батист рубашки такой короткой, что она оставляла открытыми ее ножки. Блестящие коготки на них прижались к полотну простыни, круглые колени слегка приподнимались, линии безупречной чистоты вели от них к бедрам, розовому мрамору живота. Там, где эти линии готовы были соединиться на меня смотрел, разделяя их, большой удлиненный глаз. Он не был светел и смешлив, как глаз женщины. Из-за густой сети его приподнятых ресниц проникал глубокий взгляд пристально и слегка расширенного разреза, из которого чуть-чуть выглядывал зрачок.
Казалось, этот глубокий глаз мирно и неслышно дышит, чуть заметно сужаясь и расширяясь. И с этим дыханием приоткрывалась какая-то неведомая глубина. Да, именно так. Мне казалось, что сама женщина пристально и зовуще смотрит на меня, подчеркивая красоту ее по-турецки сложенных ног. Этот настойчивый взгляд потряс меня. По мне пробегали желания, и, зажженый этим огнем светильник, выдал перед ней огненный язычек пылающего тела. Насытившись волнением, которое она читала в моих глазах, женщина приподнялась на колени и меряющий меня взгляд стал еще глубже, расширяясь с нетерпением и вниманием. У меня не было сил приподняться. Я ждал, Елена (я уже знал, как ее зовут) придвинулась ближе. Круглые ее колени крепко охватили мои бедра и она стала медленно опускаться на то, что ее ждало, стоя во весь рост. Я знал, что через секунду наступит наслаждение, столь же сильное, как и испытанное несколько часов назад. Я ждал, затаив дыхание.
Я почти ощутил, как мой член погружается в горячую глубину. Но, едва коснувшись того, что ее ожидало в этом погружении, Елена быстро привстала и села спиной к моему лицу. Не знаю, сколько времени продолжалась эта пытка блаженством. Ни на одну минуту тело женщины не оставалось неподвижным, и в то же время изгибы ее были такие вкрадчивые и медлительные, что казалось я никогда больше не смогу отвести взор, так долго томивший меня. Она прижалась к моей голове все так же, обнимая меня коленями. Вдруг я ощутил у себя на губах шелковые ресницы, припухшие веки закрывали мне рот и розовый требовательный зрачок коснулся моего языка. О! Теперь я был не так безрассуден и не терпелив, как ночью. Я уже мог рассчитывать силу и нежность моих ласк. Я не знаю, какие ласки наиболее отзывчивы и пленительны, я послушно откликнулся на зов моей страсти, почти жестокой от невозможности найти себе удовлетворение. Елена склонилась надо мной, внезапно ее талия наклонилась, руки упали к моим коленям, мои бедра ощутили упругость ее груди. С невыразимым содроганием я ощутил ее ласки, они же были непередаваемо сладостны. Ножки Елены сжимали мою голову, ее ноготки бессознательно царапали мне ноги, ее литой ротик ласкал вибрирующую от наслаждения кожу неисчислимым количеством поцелуев, легких, мгновенных, влажных. Потом горячие губы впились в выдающуюся часть моего тела, которая исчезла за их мягкой тканью так, что я чувствовал прикосновения острых зубок, слегка сжимавших напряженную часть тела. Момент сильнейшего упоения приближался, тело женщины изгибалось в пароксизмах страсти, руки рвали полотно простыни. Вдруг она вся ослабела, словно раненая птица. Ее губы оторвались, ноги расжались и безжизненное тело распростерлось около меня. Ее горячая щека лежала на моих бедрах. Я пока не был утомлен и хотел возобновить ласки, но ее утомленный голос остановил меня:
- Нет, нет, подожди, дай мне прийти в себя! Медленно потекли минуты, солнце поднималось над горизонтом и шелк волос отливал золотом. Они были так близко, что мое дыхание шевелило их нити, на которых блестела влага, как роса на утренней траве. Елена приподняла голову и сейчас же откинулась опять, вытянув ноги. Уютное тепло во впадине притянуло мои губы. Это прикосновение пробудило Елену от легкого покоя. Мелодичный тихий смешок мешал ей говорить. Ой, ой, оставь, я боюсь, ой! Не могу, ха-ха-ха, пусти, боюсь щекотки...
Опять круглые колени охватили мои бедра, розовый язычек выглянул из маленькой, жадно раскрытой пасти. Жаркий зев ее приближался и, наконец, поглотил горящий перед ним светильник. Влажно дышало ее тело вокруг воспаленного венчика. Я видел по лицу Елены, что она опять поддается опьянению, ноздри ее раздвинулись, полузакрытые глаза мерцали почти бессознательной синевой. Рот приоткрылся, обнажая мелкий розовый жемчуг зубов, сквозь который чуть слышен был взволнованный шепот:
- Ну иди, иди же, теперь хорошо... нет, нет, не спеши... делай это равномерно...
Она не только звала, ее рука вела за собой, указывая путь, но не пуская дальше, удерживая в глубине своего тела часть моего существа, не давая ему совсем погрузиться в блаженство. Она вытянула свои стройные ножки так, что они оказались у меня под мышками. Она откинулась назад всем корпусом и села на мои колени. Я был готов закричать от невыносимой боли, но в это же время восторг острого наслаждения пронзил меня. Наверно и Елена испытывала боль, ей было трудно говорить:
- Подожди еще несколько секунд... это так восхитительно... Мне кажется, что я сейчас поднимусь на воздух. - И она сделала движение, приподнимаясь, чтобы ослабить напряжение живой пружины, и снова откинулась назад, испытывая облегчение. О! Это была непередаваемая пытка страсти, не знаю, смог бы я выдержать до конца, но в то время, когда Елена, опершись руками о мои колени, откинулась назад, раздался лязг буферов. Сильный толчок рванул поезд, руки женщины не выдержали, и она всем телом опустилась на меня, потряся до глубины мое тело, жаждущее минуты последнего слияния. Ритм быстро несущегося поезда удесятерил степень моих ласк и эта последняя минута наступила. Елена заснула в моих объятиях, розовая, обнаженная.
Ч А С Т Ь 3
В Вильнюс поезд пришел около полудня. Я не нашел в себе мужества расстаться с этой, внезапно попавшей в мою жизнь женщиной. Мысль о разлуке казалась мне дикой и нелепой. Все мои чувства, мысли желания были пронизаны ею. Воспоминаниями нельзя было наслаждаться. Приступ отчаяния испытал я, когда Елена оделась и я увидел ее в строгом черном платье. Контраст этого одеяния с тем чувством, которое наполняло все клетки моего тела, был так соблазнителен, что мне захотелось тут же еще раз овладеть ею. Но она резко отстранилась, как будто этот костюм напомнил ей то, что с концом дороги кончится и наша близость. Я спросил:
- Мы остановимся вместе?
Я очень этого хотел. Мой страх был напрасен, она согласилась и еще по дороге в гостиницу я имел возможность убедиться, что она не хочет забыть мое тело. Мы ехали в открытом автомобиле. Она сидела не слишком близко от меня. Нежный овал ее лица под черной вуалью был строг и печален, и это выражение совершенно не вязалось с быстрыми движениями ее рук, продолжавших ласкать меня. В гостинице нам предложили двухкомнатный номер, приняв нас за мужа и жену. Я искоса взглянул на нее, боясь, что она откажется, но она спокойно поднималась по лестнице, следом за коридорным, который нес чемодан.
Я до сих пор не знал, кто моя спутница. Ее траур давал мне надежду, что она вдова. Судя по тому, как охотно она согласилась занять со мной номер, общественное мнение не имело для нее большого значения и не могло служить препятствием к продолжению нашей связи. Хотя остатки инстинктивной стыдливости в сочетании с совершенным бесстыдством, с которым она отдалась мне, и разнообразие ласк, придавшее такую пикантность нашей близости, иногда смешили меня. Так, например, она долго не открывала дверь, когда я, вернувшись из парикмахерской, постучал в номер.
- Нет, нельзя, я не одета. - Я слышал шум передвигаемых вещей. Я продолжал настаивать, но она, отказавшись открывать дверь, снова полураздраженно, полушутливо отвечала. - Но ведь я совсем раздета. Да вы с ума сошли. Фу, какой стыд. Нет, ни за что.
Пожалуй не стоит говорить, что как только я был впущен в комнату ( а на это потребовалось значительно меньше времени, чем надо, чтобы одеться) эта стыдливость стала совсем не строгой. Мы довольно много бродили по городу, заходили в старый монастырь, блуждали по темным аллеям парка, и даже совершили прогулку по быстрой речке среди тенистых берегов. Лодка медленно скользила по темной воде, легкий ветерок освежал наши разгоряченные головы. Было удивительно хорошо. Наступил тихий и нежный вечер, когда мы вернулись в гостиницу, чтобы отдохнуть и переодеться. Нечего говорить, что нам удалось только второе. Я все не мог равнодушно видеть, как из глубокого траура обнажается стройное тело, гибкое и молодое. Каждое ее движение, пойманное моими глазами, немедленно передавалось безошибочным рефлексом по всему телу, сосредотачивая кровь, мускулы, силы, вновь пробуждающееся желание. Нет, эти полчаса нам отдыхать не пришлось! В сиреневом сумраке вечера было заметно, какие глубокие сладострастные тени легли у Елены под глазами. Эти глаза мерцали, то вспыхивая огоньком пережитого наслаждения, то потухали от тяжести перенесенной усталости. Ее руки, ослабленные в объятиях, беспомощно повисли вдоль склоненного в истоме тела. Заласканные мною колени сжимались лениво и бессильно, маленьким ступням передавалось их медленное движение, отчетливо обвивался вокруг юных бедер тяжелый шелк черного платья. Когда я следил за ее движениями, мне казалось, что я вижу обнаженные линии точеных икр. Лаская глазами уютные ямочки под круглыми коленями, я созерцал безукоризненный подъем бедер, увенчанных как ореолом рыжеватыми волосами, под пушистым клубком которых вздымался розовый мрамор живота. Мне казалось, что я погрузился взглядом полным наслаждения в таинственные места, в которых темнела едва приоткрытая дверь, сжатая сведенными стройными ножками. Но в то же время усталость одолевала мною.
