что-то есть, что теперь чувствовал себя голым. Причём в самом прямом смысле. Это как с ремнём безопасности, с годами настолько свыкаешься с его ненавязчивым давлением, что пристегиваться начинаешь даже когда можно этого не делать. Сел в машину — защёлкнул ремень. Как собачка Павлова.
Вот и сейчас, кроме того что душа не на месте, так ещё нет той уверенности, что дает спокойная тяжесть висящего на плече автомата, и случись что, а у нас даже пугнуть не чем. Нехорошо это, совсем нехорошо.
А Леонид тем временем уже разжигал костёр, если конечно так можно назвать пучок наспех собранной травы и жменьки прошлогодних будылок.
— Не люблю холодную! — объяснил он, вспарывая ножом сразу две банки.
Я же решил заняться мотором. Хотя бы капот открыть, неизвестно что будет дальше, и пока есть время, надо найти причину поломки. Конечно, обойтись без инструментов сложно, если не сказать невозможно, но я надеялся что проблема всего лишь в плохом контакте, тем более один раз починить уже получилось.
Пока я ковырялся, Леонид разогрел тушёнку, и раздобыв где-то ложку, одну на двоих, позвал меня завтракать.
— Что-то погода не очень. — ополовинив свою банку, задрал он голову в небо.
Облака действительно вызывали тревогу, низкие и густые, они вот-вот грозили пролиться дождём, или даже снегом. Очень уж темные, какого-то непривычного, нехорошего цвета.
— Какая есть. Не переделаешь... — глубокомысленно ответил я, старательно выскребывая остатки тушёнки. Вроде только попробовал, а уже закончилась. Действительно, очень вкусная, даром что не совсем подогретая. Это в лесу с дровами проблем нет, а в степи только трава, которая хоть и горит ярко, но уж совсем быстро, толком не успевая ничего согреть.
— Это точно... Не переделаешь. — Леонид дождался когда я доем свою долю, и передам ему ложку.
Закончив трапезу, мы продолжили поиск неисправности, но потратив на это насколько часов, ничего не добились. Мотор чихал, но упорно не желал заводиться.
Не сказать чтобы мы особо устали, но подзадолбались знатно. Тем более одной отвёрткой много не навоюешь, те же свечи выкрутить не чем, хотя и дело-то наверняка не в них. Искра есть, топливо поступает, масло в норме. Огонь, воздух, бензин и смазка — вот четыре столпа на которых держится любой двигатель внутреннего сгорания. И хотя в нашем случае всё это присутствовало, кукурузник всё равно капризничал.
Так прошло три дня.
Мы упорно ковырялись в моторе, ели тушёнку, экономили воду и ждали когда же наконец пойдёт дождь чтобы пополнить наши запасы. Идти за водой к водоёму не решались, не ясно что это за мир и какие здесь водятся звери, а у нас из оружия только отвёртка, отбиться которой можно разве что от суслика, или вороны.
Надеялись, конечно, на твареныша, он уже снабжал нас как-то дичью, да и за водой сходить в его компании не так страшно. Вот только тот так и не просыпался, хотя рана на боку затянулась, шишка на глазу ушла, и выглядел он теперь почти как раньше.
И только вечером, в конце третьего проведённого здесь дня, когда уже почти стемнело и мы собрались спать, затылок ощутимо закололо, и я очень чётко почувствовал исходящий от него голод.
Прислушавшись к своим ощущениям, я заглянул в приоткрытую дверь, рассчитывая что твареныш проснулся. Но тот лежал ровно так же, и в том же положении что и раньше.
— Ты чего взбудоражился? — лениво «поднял глаза» Леонид. — он, поужинав, в виду отсутствия каких либо дел, уже пошёл отдыхать, и сейчас смотрел на меня сквозь полуприкрытые веки.
— Показалось наверное... — не отрывая от твареныша взгляда, ответил я.
— Что показалось? — не отставал тот, хотя, судя по выражению лица, ему вообще было пофиг. Вытянувшись во весь рост на составленной из кресел лежанке, он расслаблено пожёвывал какую-то веточку, — десерт, как он сам говорил.
— Да показалось что соня наш проснулся, и жрать просит...
Одновременно с произнесённым мной словом жрать, твареныш открыл пасть, и несколько раз клацнул зубами.
— Может и правда покормить его? — тяжело вздыхая, Леонид сел, и долго ковыряясь, засунул ноги в растоптанные берцы.
— И как ты себе это представляешь? — возразил я. — Это тебе не собачка... руку оттяпает спросонок, — как здрасте скажет. Да и не чем у нас кормить...
— Как же не чем? А тушенка?
— Ха! Ему нашей тушёнки на один понюх, и то навряд ли хватит!.. — мы хоть и экономили, но за эти три дня всё равно сожрали почти двадцать банок — с утра каждый по одной, потом в обед так же, ну и вечером, от скуки.
— Не знаю... Я бы попробовал, мало ли, поиздерждался парень, энергию потратил, шутка ли, такое дело сотворить...
Тут я был с ним полностью согласен, но зная аппетиты твареныша, сильно сомневался что ему хватит даже всех наших запасов. Двадцать банок по четыреста грамм, это всего две пары куриц, если по весу, а он лошадь за один присест сжирает.
— Давай баночку откроем, да поставим под нос ему, — съест, значит съест, ну а нет, спать лягем. — продолжал настаивать Леонид. Он уже зашнуровался, встал со своего места, и не дожидаясь моего ответа, вытащил из под кресла ящик.
Спорить я не стал, может на самом деле поможет, пусть не наестся, что естественно, так хотя бы проснётся.
Ловко орудуя ножом, Леонид вскрыл тушенку, и близко не приближаясь, толкнул её к морде твареныша.
Я даже моргнуть не успел, как что-то клацнуло, и банка бесследно исчезла.
— Охереть... — испугано выдохнул Леонид, и достав ещё одну банку, отправил её вслед за первой.
— Может ему вытряхнуть куда-то? — твареныш сжирал тушенку целиком, вместе с жестью, поэтому полезность такой пищи, на мой взгляд, была крайне сомнительна.
— Некуда вытряхивать. Да и пофик ему, если ест, значит может. — отмахнулся «повар», и даже не открывая, катанул ещё одну порцию.
Тот же клац, и банка пропала.
Следом пошла ещё одна, потом две сразу, и остановился он когда в ящике осталось всего четыре баночки.
Тушенку было жаль, но когда твареныш открыл глаза и в моей голове чётко прозвучало «спасибо», я чуть на пятую точку не сел от неожиданности.
— Охереть... — снова повторил Леонид, уставившись на сонно мигающего питомца.
