– Так о чем же вы думаете?! – почти с ужасом уставилась на нее знакомая. – Ведь большевики наступают, надо бежать! Что же вы так, нечесаная, и побежите? Зинаида Петровна молодец: я, говорит, еще вчера поняла, что положение тревожно, и сейчас же сделала маникюр и ондулясьон.[3] А сегодня все парикмахерские битком набиты. Ну, я бегу…
Все бежали! Все держали путь к морю, ибо покинуть Одессу можно было только морем!
Тэффи оглянулась, окинула взглядом гавань. Сколько труб, сколько парусов!
Он ночью приплывет на черных парусах.Серебряный корабль с пурпурною каймою.Но люди не поймут, что он приплыл за мною.И скажут: «Вот луна играет на волнах…»
Нет, этого прекрасного и пугающего корабля, о котором Тэффи когда-то сочинила стихи, пока не видно. И слава богу. Однако ни на какой другой у нее нет билета, ни на одном не зарезервирована каюта. Такое впечатление, что все знакомые сумели вовремя позаботиться о себе. Но, что характерно, никто и не думал позаботиться о той, кому всего лишь несколько дней назад клялись в любви, дружбе, преданности, о которой обещали позаботиться, зная ее непрактичность и неумение в жизни «устраиваться», хлопотать…
Впрочем, она была так знаменита, что раньше в ее жизни все устраивалось как бы само собой. Даже царь («Подчеркиваю – царь!» – как выразился бы Гришин-Алмазов… Ах, где же его тревожные серые глаза, на кого теперь мечут победительные взгляды… а может быть, уже и закрылись навеки?!) предпочитал ее всем остальным российским писателям! Когда составлялся юбилейный сборник к 300-летию царствования дома Романовых, издатели почтительно осведомились у Николая II, кого из писателей он желал бы видеть в этом сборнике. Император ответил:
– Тэффи. Одну только Тэффи. Никого, кроме нее, не надо.
Тэффи – это был, конечно, псевдоним. Ее часто спрашивали, что это за словечко такое чудное она выдумала. И Тэффи, которая обожала мистифицировать публику, рассказывала, что у нее был некогда безумный роман с одним иностранцем по фамилии Тэффи. Они даже, дескать, заключили тайный брак: заключить явный было невозможно, потому что тогда иностранец не получил бы баснословное наследство от дядюшки-магараджи… Ну да, он был, кажется, наполовину индиец… Но господин Тэффи внезапно умер от сиамской лихорадки в своих ямайских джунглях (видимо, он был наполовину сиамец, а может, и ямаец), осчастливив дядюшку-магараджу, который немедля промотал свое баснословное состояние с молоденькими красотками в парижских кабаре… В другой раз она говорила, что назвалась так в честь старого слуги Стефана, которого у них в доме звали Стэффи. Но чаще всего объясняла, что «родоначальником» ее псевдонима был любимый писатель Киплинг. У него-де в сказке «Как было написано первое письмо» есть героиня – маленькая девочка Тэффи, и это имя «в переводе с доисторического языка» означает: «Девочка-которую-нужно-хорошенько– отшлепать-за-то-что-такая-шалунья».
На самом-то деле звали ее Надежда, Надежда Александровна. Фамилия ее была Лохвицкая, а потом, по мужу, Бучинская. Но девичью фамилию прославила ее старшая сестра Мирра (на самом деле Мария) – поэтесса, которую даже называли «русской Сафо», а брак с юристом Владиславом Бучинским, краткий, бурный, мучительный, закончился страданиями от его бесконечных измен и разводом, вот она и постаралась поскорее забыть как Владислава, так и его фамилию. Правда, у Надежды Александровны родились две дочери, Валерия и Елена, но о них заботились родственники, потому что, как и ее муж, который не был создан для семейной жизни, сама Надежда Александровна не слишком-то была создана для материнства.
А для чего ж тогда она была создана?
Прежде всего – чтобы писать свои короткие, прелестные, невероятно забавные рассказы, которые самые многомудрые литературные критики ничтоже сумняшеся именовали совершенными образцами юмористической прозы. Над «Своими и чужими», «Силой воли», «Демонической женщиной», «Проворством рук», «Воротником» (ох уж этот «Воротник»!..) хохотала и рыдала вся Россия. За эти рассказики Тэффи обожали, боготворили, на руках носили! Один из ее восхищенных читателей и почитателей создал духи, которые назвал этим чудным и чудным именем – «Тэффи».
Знаменитыми писательницами, как правило, бывают какие-то жуткие расплывшиеся грымзы, читать произведения которых еще можно, а вот смотреть на самих авторш опасно для пищеварения. Раз увидишь такую знаменитость, больше книжек ее уже не откроешь… Встречаются, конечно, и счастливые исключения. К их числу принадлежала Тэффи, которая обладала пышными вьющимися русыми волосами, модно постриженными (она ведь была передовая женщина!), прелестным личиком с большущими, сильно подведенными глазами и крохотным ротиком, как тогда «носили», и складненькой, в меру аппетитной фигуркой. Вообще ее любили мужчины. Может быть, потому, что она была блондинкой? Ведь в них, по словам ее импресарио Гуськина, «есть чего-то небесного, а в брунетках больше земскаго». Словом, портрет Тэффи вполне был способен украсить не только флакон духов, но и коробку конфет. Да-да, другие ее поклонники, фабриканты Бликстен и Робинсон, выпустили карамель «Тэффи»! Карамель эта продавалась в хорошеньких фантиках, которые так любят собирать девочки, а их мамы в то время зачитывались рассказами самой Тэффи и думали: «Ну надо же! Словно про меня написано!»
Между прочим, Тэффи об этой карамели не знала до тех пор, пока однажды ей не принесли домой большую коробку, перевязанную алой шелковой лентой. Без визитной карточки и даже без сопроводительного письма. Она решила, что это подарок от какого-нибудь анонимного поклонника ее таланта: ведь такие случаи уже бывали. Развязала ленту, раскрыла коробку – и ахнула. Она была полна конфетами, завернутыми в пестрые фантики! И на этих фантиках – ее портрет и подпись: «Тэффи!» Вот именно так, с восхищенным восклицательным знаком!
Голова у Тэффи закружилась.
А у кого, скажите, ради бога, не закружилась бы?! Удостаивалась ли хоть одна писательница в мире (среди былых и ныне живущих, толстая либо стройная, уродина либо красавица) такой почести? Вот она, слава!
Тэффи немедленно бросилась к телефону и принялась названивать друзьям, хвастаться подарком и зазывать к себе в гости попробовать конфеты «Тэффи».
– А вкусные? – завистливо спрашивали друзья.
– Удивительно, невообразимо вкусные! – неразборчиво отвечала она, потому что жевала в этот момент конфетку (надо же знать, о чем речь идет!). – Так приходите!
И в следующую секунду она называла телефонистке новый номер, а сама продолжала поглощать конфеты, чтобы не забыть их вкуса, который будет сейчас расписывать опять и опять, зазывая к себе новых и новых гостей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
