— Нет, он не скажет, что я затаился, как лиса в норе, и выжидал его на себя…
И, повинуясь могучему порыву мужества и твёрдости, Курбан-Ага бросился вперёд…
— Я первый обогну выступ. А там дело Аллаха послать мне смерть или победу.
Он даже ударил коня ногой, и тот весь вздрогнул и усилил шаг.
У Курбан-Аги был достойный противник, по крайней мере и по ту сторону скал топот копыт ускорился. Видимо, и там гнали коня во всю мочь. На одно мгновение Курбан-Ага бросил взгляд в пропасть. Скала тут висела над нею, под скалою над пропастью пролетела какая-то птица, — елисуец видел её, когда она ещё не достигла скалы, и вновь заметил, когда та вынеслась из-под неё. Ещё несколько мгновений, и только… Теперь уже всё равно. Вот и гребень выступа. Держа дуло на прицеле, вровень с головой, Курбан-Ага дико взвизгнул и вынесся на ту сторону. Как его конь не слетел в бездну, он потом не сумел бы объяснить этого. Он помнит только, что шагах в двадцати перед ним, над тою же страшною бездною нёсся на него кабардинский князь. Глаза в глаза. Под его соколиными бровями при виде противника вспыхнули гневные молнии, ноздри тонкого и нервного носа широко раздувались. Он встал в стременах, показывая презрение к врагу. Но елисуец, как лезгин, поступил иначе. Послав пулю, он приник к голове коня. Вся теснина точно ахнула от выстрела. Тысячи раз повторился он другими отвесами. Каждая скала отзывалась на них, и в глубинах бездонной пропасти грозно грохотало и ревело зловещее эхо.
Из-за ушей коня Курбан-Ага заметил, что его выстрел сорвал папаху с кабардинского князя. Пуля того просвистала мимо и расплющилась о камень выступа позади. Быстрее мысли елисуец выхватил пистолет из-за пояса и, когда лошадь врага была уже шагах в двух, — он послал ей пулю в лоб. Благородный кабардинский конь взвился на дыбы и в глазах Курбан-Аги рухнул вместе со всадником, как думал он, в бездну. Не успел ещё торжествующий крик елисуйца прозвучать над нею, как случилось чудо. Курбан-Ага почувствовал, что кто-то упал на него сверху и сильными руками сжал ему шею. Он захрипел, забился и уже замер было.
— Рано ты вздумал праздновать победу! — грозно раздалось над ним.
Голос был Хатхуа.
Дело в том, что тот, предусматривая все случайности боя, — ранее ещё вынул ноги из стремян. Когда раненый конь его взвился на дыбы и приподнял таким образом всадника, кабардинец с несравненной ловкостью вскочил на седло и схватился руками за куст «архани», торчавший над ним из скалы. Лошадь его рухнула вниз, и он сам видел, как она перевернулась в воздухе, но в то же время конь врага, двигавшийся вперёд, был уже под ним, и Хатхуа с высоты прыгнул ему на круп и сжал стальными руками горло Курбан-Аги.
— Рано ты вздумал праздновать победу…
Он несколько разжал руки. Курбан-Ага уже не мог защищаться, — враг был за спиной.
— Аллах справедлив! Не забудь передать сестре о моей судьбе. Не мсти ей и моим детям.
— Послушай, Курбан-Ага!.. Что бы ты сделал, если бы ты был на моём месте?..
— Что?.. Зачем спрашиваешь?.. Разве нет у тебя кинжала, и пропасть не внизу?
— Ты убил бы меня?
— Разумеется…
— Умри же!..
Но в эту минуту сверху что-то чёрным комком упало перед самою мордою лошади. Упала и затрепетала какая-то птица и, размахивая по камням крыльями, билась с выражением неописанного ужаса… Не разгибая рук, Хатхуа всмотрелся. Она широко раскрывала красный клюв, но всё было напрасно: с высоты таким же камнем ринулся на неё и, только в самом низу, чтобы не разбиться, раскинул громадные чёрные крылья — горный орёл. Птица запищала ещё жалостнее, ещё шире раскрыла клюв и выставила вперёд вооружённые когтями лапы. Но орёл уже зацепил её и поднялся, и вдруг выпустил… Из трещины камня взвилась змея и обвила орла. Орёл со страшным врагом ринулся в недосягаемую высоту и пропал в ней.
Суеверный Хатхуа счёл это указанием свыше.
Сокол остался жив, хотя орёл и налетел на него.
— Послушай, Курбан-Ага!..
— Не мучь меня, кончай скорей!..
Хатхуа с силой повернул его лицо к себе. Оно было бледно. Курбан-Ага даже закрыл глаза.
— Довольно! Я видел твой страх… Курбан-Ага… вернись домой и скажи сестре, что ты мне обязан жизнью, что я пощадил тебя, что на суде Божьем я не поразил тебя в самое сердце. Да простит мне Аллах!.. Скажи это сестре и будь счастлив… но, чтобы ты не мог предупредить русских, — иди пешком. Ты, во всяком случае, доберёшься до них после нас… Выкупом за твою жизнь — будет твой конь…
И, подняв его под руки над конём, Хатхуа через голову лошади поставил его перед нею.
— Пролезай под нею… И иди себе… В книге у пророка не было назначено тебе умереть сегодня!
Курбан-Ага покорно исполнил это… Кабардинец ударил коня и, не оглядываясь, поехал вперёд, гордый и мрачный, не думая о том, что оставшийся позади враг мог поразить его.
— Хатхуа! — послышалось за ним.
Тот привстал в стременах и обернулся.
— Хатхуа! Я научу моих мальчиков молиться за тебя.
— Научи их быть добрыми джигитами, чтобы они не позорили рода своей матери.
— Хатхуа! Вражда не вечна… Сестра будет молить тебя о мире.
— Нет, не может быть мира между нами. Аллах видит, — нет зла против тебя в сердце моем. Но она, — урождённая княжна, из рода правителей Кабарды, забыла всё и стала женой простого елисуйца.
И бесконечная гордость прозвучала в голосе кабардинского князя.
— Ведь я взял её силой. Что же она могла делать?..
— Что?.. В роду Хатхуа об этом не спрашивают. Когда, нет силы, — есть смерть. Она могла умереть и осталась жива, чтобы варить бузу и молоть просо простому лезгину… Нет, Курбан-Ага, не может быть мира между нами. Прощай!
И, уже не оглядываясь, князь поехал вперёд по рубчику карниза.
Теснина ещё гремела эхом недавних выстрелов, Где-то далеко, далеко внизу они повторялись глуше и глуше. В тумане, который курился из её разверстой пасти, уже исчезла лошадь с кабардинцем. Курбан-Ага повернулся, вынул ружьё из чехла опять, и, опираясь на его дуло, пошёл по тропинке…
Лезгины были все в сборе и готовы к походу. Увидев князя на лошади Курбан-Аги, они крикнули ему:
— С победой, князь, с победой!
Но он мрачно отмахнулся.
— Елисуец остался жив.
— Как! — воскликнул Ибраим и рванулся было вперёд.
— Постой… Я оставил ему страх.
— Ты пощадил его… Ты, значит, забыл, что такое суд Божий?
— Мне было знамение.
И он рассказал, как змея освободила сокола от горного орла.
Старик лезгин подъехал.
— Ты хорошо сделал, сын мой… У врага обрезаны когти теперь. Он у русских будет после нас; Аллаху угодно, чтобы отвага соединялась с милосердием. Ты поступил хорошо, сын мой… Хорошо! Это был истинный суд Божий, ибо одно из девяносто девяти свойств Господа — милость!..
