И пока Хемуль занимался починкой старых аттракционов и устройством новых, ему в голову пришла мысль, что это довольно весело. На деревьях блестели и качались на ветру тысячи осколков зеркал. Наверху, у самых вершин деревьев, Хемуль прикрепил маленькие скамеечки и соорудил мягкие гнездышки, где можно было спокойно посидеть и выпить фруктового сока так, чтобы тебя никто не видел, или поспать. А на самых больших ветках Хемуль подвесил качели.
Американские горы привести в порядок оказалось трудно. Теперь горы стали в три раза меньше, чем раньше, потому что от них осталось совсем немного. Но Хемуль утешал себя тем, что больше уже никто не будет, катаясь на них, кричать от страха. И теперь, спускаясь вниз, малыши просто падали в ручей, и многим это нравилось.
Хемуль пыхтел и бурчал. Стоило ему при поднять одну половину аттракциона, как тут же обрушивалась вторая, и в конце концов он сердито закричал:
— Идите сюда и помогите кто-нибудь! Ведь это совершенно невозможно делать за раз десяток дел.
Малыши посыпались с ограды и бросились на помощь Хемулю.
С тех пор они уже все делали вместе, и хемули посылали им столько еды, что крошки могли оставаться в парке целый день.
Вечером они возвращались к себе домой, а наутро с восходом солнца уже стояли и ждали у ворот парка. Однажды они привели с собой на веревке Крокодила.
— А вы уверены, что он не будет болтать? — недоверчиво спросил Хемуль.
— Абсолютно, — сказал Хомса. — Он не произнесет ни слова. Он стал теперь такой довольный и тихий, с тех пор как расстался с остальными двумя головами.
А однажды сын Филифьонки нашел в камине удава. Поскольку змей был очень милый, его немедленно отправили в Бабушкин парк.
По всей округе для Хемуля собирали диковинные вещи, а иногда ему просто присылали пирожные, карамельки, кастрюли, занавески и все, что только можно придумать. Это уже стало манией — присылать по утрам подарки с малышами, и Хемуль принимал все, за исключением того, что шумит.
Но, кроме малышей, в парк никто не имел права входить.
А парк приобретал все более и более фантастический вид. В самом центре его стоял дом из Карусели — там жил сам Хемуль. Дом был пестрый, покосившийся и больше всего напоминал мешочек из-под карамелек, который кто-то смял и выбросил в траву.
А в середине бывшей Карусели рос шиповник со своими красными плодами.
И вот наконец в один прекрасный вечер все было готово. Больше ничего нельзя было добавить, и Хемуля на мгновение охватила грусть, оттого что работа уже завершена.
Хемуль и малыши зажгли фонари, а потом стояли и разглядывали дело лап своих.
Среди больших темных деревьев таинственно поблескивали золотые и серебряные зеркальные стеклышки, все застыло в ожидании — пруды, кораблики, горки для катания, ларек с фруктовыми соками, качели, аттракционы, а также деревья, по которым можно было лазить, яблони и груши, с которых можно было срывать плоды…
— Запускайте! — скомандовал Хемуль. Но помните, что это не Парк с аттракционами, а Парк тишины.
Малыши тут же беззвучно растворились в парке, все так же очарованные, как и во время строительства. Только Хомса обернулся и спросил:
— А тебе не будет скучно оттого, что не надо проверять билеты?
— Да нет, — ответил Хемуль. — Все равно я бы делал вид, что проверяю.
Он пошел в свой дом и зажег луну из бывшего Дома чудес. Потом улегся в гамак Филифьонки и стал сквозь дыру в крыше дома смотреть на звезды.
За стенами дома все было тихо. Он слышал только журчание ручейков и шелест ночного ветра.
И вдруг Хемуль встревожился. Он встал и прислушался. Ни звука.
«Ну а вдруг им невесело, — озабоченно подумал он. — Может, они вообще не могут веселиться, если не накричатся до одурения… А может, они ушли домой!»
Он вскочил на комод, подаренный ему Гафсой, и высунул голову из дыры в крыше. Да, они здесь. Весь парк гудел, в нем бурлила таинственная и восхитительная жизнь. Плеск, приглушенное хихиканье, легкие шлепки, шелест осторожных шагов. Им было весело.
«Завтра, — думал Хемуль, — завтра я скажу им, что они могут смеяться, может, даже вполголоса напевать, если очень захочется. Но не более того. Никак не более».
Он спустился вниз с комода и опять улегся в гамак. И довольно быстро уснул, ни о чем больше не беспокоясь.
Перед запертыми воротами стоял дядя Хемуля и пытался заглянуть в парк.
«Не похоже, что им там очень весело, — подумал он. — Но с другой стороны, никогда не бывает веселее, чем ты сам хочешь. А мой бедный родственник всегда был чудаковат».
А шарманку дядя Хемуля унес домой, потому что всегда любил музыку.
Примечания
1
См. «Мемуары папы Муми-тролля».
