– Ну, что же, значит, скоро появится. Здесь вы в безопасности, как малыш в своей кроватке.
Кэсси скептически посмотрела на водителя, а он усмехнулся.
– Нет, правда. В этом городе нет ни одной закрытой на замок двери. Даю слово, половина машин стоит с ключами, вставленными в зажигание. Вот в Эль-Пасо все совершенно иначе. Но между этими городами, а до Эль-Пасо еще ехать и ехать, никто и ничто не причинит вам зла. Конечно, гремучие змеи не в счет.
Гремучие змеи? Кэсси, заволновавшись, посмотрела себе под ноги.
– Не здесь! – сказал водитель и, смеясь, махнул рукой вдаль: – Вон там. Не отходите далеко, и все будет в порядке. – Какое-то мгновение он колебался, потом взял ее руку и пожал. – Счастливо оставаться. А мне пора ехать, сами понимаете – расписание. Если что, пользуйтесь услугами нашей компании.
Когда водитель поднимался на ступеньку своего большого автобуса, Кэсси отвела руки за спину, чтобы не вцепиться ему в рукав. Она беспомощно наблюдала, как закрылась дверь и автобус тронулся дальше. Когда вдалеке смолк гул мотора, Кэсси медленно огляделась вокруг. Над ее головой слабо горел единственный уличный фонарь. Вокруг ни души. Поодаль она увидела вспыхивающую неоновую вывеску небольшого малопривлекательного бара, но даже там было невероятно тихо. Вдалеке сверкнула фарами автомашина, ехавшая по шоссе, и тут же исчезла. Кэсси стояла совершенно одна посреди гнетущего покоя и тишины. Никогда прежде у нее не было так уныло на душе. Никогда она не чувствовала себя так одиноко. На мгновение она закрыла глаза. Потом села на скамейку и снова вынула письма. В них была вся ее надежда.
Солнце уже вставало, когда Леон добрался до Ван-Хорна. Он ругал себя последними словами, причем по-испански. И даже если бы его мать оказалась сейчас рядом с ним, она не смогла бы его урезонить. Нельзя сказать, что Мэй Парадайз, прожив сорок четыре года в Техасе, к западу от реки Пекос, не знала испанских ругательств. Но ни один настоящий джентльмен не стал бы ругаться в присутствии матери, да еще на ее родном языке, даже если бы она сама научила его этому, чего Мэй, правда, не делала.
Джеральд и Мэй Парадайз воспитали трех сыновей на ранчо «Фар-Гон», где их старший сын выучился сквернословию от наемных работников. Он в свою очередь научил Леона, а тот передал свои знания младшему брату Бо, заканчивающему сейчас университет в Алпайне. Как-то раз все трое устроили беготню вокруг дома, громко выкрикивая все известные им ругательства. В большинстве случаев Мэй не обращала внимания на эти выходки, но стоило только одному из братьев выругаться в присутствии гостя, мексиканца по происхождению, как она тут же ударила сына.
Леон сожалел, что сейчас его некому было ударить. Как он мог так сглупить и оставить эту чертову рацию дома? Он повсюду носил эту чертову штуковину с собой, но вчера вечером вышел, оставив чертову рацию на кушетке, куда положил утром после того, как отремонтировал, положил специально, чтобы не забыть. И когда посреди пустыни у этой чертовой машины сломался чертов карбюратор, Леон оказался совершенно беспомощным, некого было даже попросить встретить Кэсси. Он бы не удивился, узнав, что она села на автобус и отправилась назад в Западную Вирджинию. Он почти был в этом уверен. Говоря по правде, Леон впервые в жизни так сильно волновался. Ему хотелось иметь жену, и он был далеко не первым, кто избрал именно такой способ ее найти. С другой стороны, он понимал, что отдает себя полностью на волю случая, результат мог получиться самый непредсказуемый. Как же тут не волноваться? Почему, зачем он попросил ее приехать? Вначале ему следовало бы узнать ее получше, позвонить в магазин, где она работала. Дурак! Дурак! Машина сломалась, рацию забыл дома... плохое предзнаменование. О Господи! Он положил начало этой затее и теперь увяз в ней с головой, пустил свои тяжелым трудом заработанные деньги на ветер, да к тому же приобрел головную боль. Зачем ему это понадобилось? – спрашивал себя Леон, хотя в глубине души знал ответ. Все дело в том небольшом рисунке, присланном ему. Письма Кэсси, хотя и интересные, ничего не говорили о ней как о человеке. Правда, читая их, он не оставался равнодушным, а по прочтении чувствовал необходимость сразу же высказать свои мысли. Они казались ему важными, и он всегда немедленно писал ответ. Потом он получил этот рисунок. Он был выполнен карандашом на конверте, разглаженном горячим утюгом. От небрежного обращения на почте бумага слегка испачкалась и смялась. Карандаш немного стерся. Все это придавало портрету некоторую загадочность. Вместе с тем он казался реальнее любой фотографии. Сердце его зашлось, когда он впервые увидел это лицо: слегка заостренный подбородок, высокие широкие скулы, небольшой рот с полными губами, вздернутый нос. Внимание привлекали большие овальные глаза под мягкими дугами тонких бровей. Это было лицо ангела, неведомого создания из другого мира, и простой смертный был недостоин касаться его.
Женщина на портрете казалась мечтой, воображением художника. Это впечатление подтверждалось и причудливой подписью автора, змеившейся в углу: Ньют. В письме, сопровождавшем рисунок, было сказано, что это работа брата Кэсси и она правдивее даже самой лучшей фотографии. Из чистого любопытства Леон попросил Доди описать ему внешность Кэсси. Полученный ответ еще больше подстегнул его воображение. «Множество округлых линий, – писала Доди, – особенно в верхней части фигуры. Средний рост, около пяти футов и пяти дюймов. Прямые пепельные волосы ровно пострижены по плечи. Овал лица напоминает форму сердца. Симпатичная. Глаза цвета зеленой сосновой хвои. Красивые зубы. Маленькие руки и ноги». Деловитое, без излишних восторгов описание Доди придало «ангелу» новые очертания, живые и женственные. И все же ему казалось, что женщина с таким лицом не может обладать фигурой, которую рисовало его воображение.
Она являлась ему в пылких эротичных мечтах. После письма, в котором она писала ему о покойном муже, он решил, что эта женщина может представлять для него интерес, ведь она знает, что значит любить. Вот почему он выслал ей деньги на дорогу, когда она высказала желание приехать в Техас. Теперь он знал, что его ждет разочарование. Женщина, созданная его воображением, не была настоящей. Кэсси не могла соответствовать этому образу. Им обоим стало бы легче, если бы она просто передумала и вернулась к себе домой. О Господи! Что делать здесь, в этой жаркой, пыльной пустыне, девушке, жившей в горах Западной Вирджинии? Ей будет нелегко без частых поездок в город (только раз или два в месяц). Ведь даже паломник призадумается, прежде чем отправиться в путь длиной в сорок одну милю по пыльной дороге, соединяющей ранчо и Ван-Хорн. Не зря же брат говорил ему, что ни один здравомыслящий ковбой не станет жить в таком месте, как Парадайз. Конечно, если говорить о Дейле как о хозяине, то тут его братишка напоминает петуха в курятнике, но он хороший ковбой, чертовски хороший. А это лучшая похвала в здешних краях.
