Подполковник улыбнулся:
— У нас так говорят: на бога надейся, а сам не плошай!
— Тоже верно, — хмуро согласился Заки.
— Мулла, про тебя разное говорят, даже не знаю где правда, а где ложь.
— Это тоже объяснимо, гражданин начальник, — достойно отвечал Зайдулла. — Я слишком долго живу на этом свете, а потому и говорят обо мне много разного.
— Не обидишься на меня, если я задам тебе один вопрос?
Александр Тимофеевич умел привечать: на столе возвышалась распечатанная бутылка водки, тонко нарезанная селедка благоухала чесночным ароматом, а отваренная картошка дышала горячим паром. В огромной тарелке остывали три дюжины сибирских пельменей — любимое блюдо старого вора.
Заки Зайдулла не смотрел на сервированные тарелки — еда его не интересовала, из рук хозяина он мог принять только скудную пайку.
— Задавай, гражданин начальник, — великодушно согласился старый вор. — Если вопрос глупый… так на глупость обижаться грех, Аллах не велит. А есть такие вопросы, которые могут добавить мудрости. Спасибо тебе не скажу, не положено… но на ус намотаю.
— Ты, я вижу, сам большой мудрец, Мулла, и разумом тебя бог не обделил. Угощайся пельменями.
— В них мясо свиное, а свинья — поганое животное, — не скрыл улыбки старый вор.
Мулла в очередной раз отверг предложение подполковника отобедать с ним за одним столом. Не дождавшись, когда коронованный вольет в себя первую стопку, Беспалый решил начать с душистой селедочки. Он аккуратно подцепил вилкой небольшой кусок и бодро проглотил его.
— А правду говорят, что ты уже лет двадцать, как не законный вор?
— Хм… Вот что тебя интересует. На этот вопрос тебе лучше ответит твой отец.
Александр Беспалый отложил в сторонку вилку.
— Ты знаком с моим отцом? — удивленно протянул он.
На губах Муллы появилась кривая улыбка:
— Как же мне не знать Тишку Беспалого, если мы с ним столько лет знакомы, чалились в одном лагере? Он был таким же законным вором, как и я… Чего ты на меня так уставился? Или он тебе не рассказывал о Мулле? Вот оно что… Понимаю. А ведь когда-то мы с ним были большими приятелями.
Подполковник Беспалый потерял интерес к пище, он даже отодвинул от себя тарелку и произнес, чуть повышая голос:
— Чего ты мелешь, Мулла?! Быть такого не может!
Старик оставался невозмутим.
— Ты, я вижу, гражданин начальник, аппетит потерял. Ты бы водочкой селедку запил, тогда все в норму придет. — Неожиданно Мулла нахмурился: — А ты спроси у Тишки, где он свой мизинец на левой руке оставил? Уж не от этого ли пошла фамилия Беспалый?!
Подполковник слегка побледнел:
— Откуда тебе известно… про палец?
— Я много чего знаю. Знаю и о том, что мальцом он рос без фамилии, а когда спрашивали его, откуда он родом, то отвечал, что из села Грязнушки!
Александр Беспалый пил редко. Он взял себе за правило не пить на работе вообще. Многие сослуживцы и вовсе считали его убежденным трезвенником. И остерегались показываться ему на глаза под хмельком, зная, что за пьяные вольности он мог понизить в должности. Однако в его сейфе всегда стояли хорошие напитки, которые он держал для особого случая. Кажется, такой случай настал.
Беспалый поднялся, достал из кармана ключ и отворил тяжелую дверцу сейфа.
— Будешь? — извлек он из темного нутра красивую высокую бутыль. — Французский коньяк. Такой вещью я угощаю проверяющих из центра, но для тебя не жаль.
Сейчас тон Беспалого был другим, подполковник почти просил составить ему компанию, и эту перемену в голосе начальника колонии старый вор почувствовал мгновенно.
— Хорошо… Налей! — после некоторого раздумья согласился Мулла. — Думаю, что Аллах меня поймет и не осудит.
Александр Тимофеевич достал из шкафа два стакана и принялся уверенно разливать темную коричневую жидкость. Тоненькая струйка выглядела почти живой — она не только весело журчала, заставляя наполняться радостью сердце старого зэка, но и переливалась озорными искорками.
— Все правильно, Мулла, тебя никто не осудит… Разве отказываются от угощения, когда оно идет от чистого сердца?
Ладонь хозяина неожиданно дрогнула, и французский коньяк оставил на скатерти темное пятно.
Действительно, на левой руке у отца отсутствовало два пальца. В детстве Сашка постоянно спрашивал у него, где же тот оставил свои пальцы, и отец, прижимая к себе несмышленыша, отшучивался, говоря, что их откусила собачка. Позже Сашка начал понимать, что здесь присутствовала какая-то тайна, впустить в которую отец не желал даже собственного сына. И вот сейчас Александр сумел прикоснуться к ней через старого зэка, который знал его отца куда лучше, чем он сам.
Выпили молча, будто бы на помин души. Мулла, не привыкший к спиртным изыскам, неожиданно закашлялся.
— А ведь я спрошу у него… Обязательно! Еще раз… — негромко произнес Беспалый.
Мулла поставил пустой стакан на стол и едко ответил:
— Мне было бы любопытно узнать, что скажет на это Тишка. А сейчас мне надо идти, гражданин начальник, не в моих правилах ублажать администрацию разговорами. Если я останусь у тебя еще на часок, то кое-кому это даст повод усомниться в моей правильности. Околачиваться в кабинете у хозяина пристало только ссученному! — неожиданно сверкнул он темными глазами.
— Дело твое, Мулла… Сержант! — крикнул Беспалый.
На его окрик вошел могучий детина. Сержант тупо уставился на созвездие звездочек на яркой наклейке и бодро отозвался:
— Слушаю, товарищ подполковник!
Подполковник невесело хмыкнул — создавалось впечатление, что служивый обращался к наполовину выпитой бутылке. До дембеля парню оставалось полгода, и он думал о том, что на гражданке будет хавать только селедку с картошкой, а пить станет именно дорогой коньяк.
Блажен, кто верует!
— Локалка сейчас заперта. Проводи Муллу до барака.
* * *
Тимофей Беспалый вышел на пенсию двадцать лет назад. Теперь в нем невозможно было узнать прежнего начальника колонии, от одного движения бровей которого у заключенных от страха поднимались на затылке волосы. Теперь он был тих, улыбчив, любезен со всеми, по утрам кормил голубей раскисшим хлебом и нежно гладил по макушкам соседских ребятишек. Он умело наслаждался каждым дарованным ему днем, и создавалось впечатление, что его предыдущая жизнь была всего лишь затянувшимся предисловием к настоящему покою.
Тимофею уже перевалило за восьмой десяток, однако выглядел он лет на шестьдесят. В поселке упорно поговаривали, что он не лишен еще мужицкой силы и частенько по вечерам захаживает к буфетчице автовокзала, сорокалетней разбитной бабе, потерявшей три года назад мужа.
Несмотря на заслуженный отдых, Беспалый не менял привычного режима: рано вставал, поздно ложился и продолжал баловаться железом, выжимая двухпудовые гири.
Единственное, чего ему не хватало, так это присутствия сына, который сутками пропадал в колонии, как будто бы сам отбывал срок. Тимофей Беспалый любил сына, и это чувство не угасло в нем даже с повзрослением Александра. Более того, привязанность к сыну переросла в некую страсть, и если он не видел Александра хотя бы сутки, то начинал глубоко страдать. Александр, зная, что после смерти матери отец остался абсолютно одинок, старался навещать его как можно чаще. Иногда он даже жил у отца по нескольку дней. В подобные минуты старый Тимофей разительно менялся: молодел, становился шаловлив и в своих чудачествах делался похожим на шестнадцатилетнего подростка. Когда время подходило к расставанию, старший Беспалый напоминал капризного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.
В этот день Александр пришел неожиданно рано.
Он едва кивнул отцу и, не разуваясь, прошел в комнату.
— Отец, — устроился Александр в мягком удобном кресле, крепко обхватив широкими ладонями подлокотники. Под пальцами он ощутил шероховатую поверхность дорогого материала. — Ты мне никогда не рассказывал о своей прошлой жизни. А ведь она у тебя очень интересная!
— Что ты имеешь в виду? — сразу насторожился Беспалый-старший.
Александр выдержал паузу и спросил:
— Ты знаешь такого вора по прозвищу Мулла?
Беспалый кашлянул и произнес:
— Это который в мечети, что ли?
— Нет, отец, это один старый зэк. Он сказал мне, что когда-то вы были дружны и будто ты сам был в законе.
Тимофей Егорович мгновенно постарел. Сейчас он выглядел глубоким стариком, разбитым множеством болезней.
— Муллу я знаю лет семьдесят, — наконец заговорил старик. — Да, действительно, он прав, когда-то мы с ним были большими друзьями. Вместе беспризорничали. Тяжкое было время! Или ты думаешь, что я все время был полковником и начальником колонии? Мне тоже пришлось хлебнуть лиха… Вот так! — чиркнул он большим пальцем по горлу. — Мне с малолетства приходилось воровать, так что я знаю не понаслышке, что такое залезть в чужой карман.
