Я посмотрел на Гопкинса. Решение зависело от него. Гопкинс упёрся гвоздями глаз в стол. Мне показалось, что дерево прогибается под его взглядом: Гопкинс передвигал мысли с усилием, как рычаги. Если бы у меня нашёлся радиоскоп, я различил бы в его голове скрип приближающихся и отодвигаемых мыслей. Наконец Гопкинс заговорил:
– Предложение заманчивое, конечно. Но откуда взять такую уйму денег? Мы трое со всеми потрохами не стоим и половины того, что вы запросили для одного себя.
О’Брайен вскочил и, махая ручонками, быстро заверещал:
– Не так, Гопкинс! Как вы все близоруки, джентльмены! Выпустим две тонны акций, пусть их раскупают рабочие нашей компании – вот вам и денежки!
– Нет, тут требуется что-нибудь посолиднее. Я вижу лишь одну возможность – военное министерство.
– Военное?.. – пискнул О’Брайен. – А ведь в самом деле, Гопкинс, великолепная мысль!
– Сногсшибательно! – загрохотал Мак-Клой. – Такого проныры, как вы, Гопкинс, мир не видывал! Я настаиваю, чтобы док в своих человекоподобных оподобил вас.
– Поручите это дело мне, – сказал Гопкинс, вставая. – Я имею в виду переговоры с военными. Их, конечно, заинтересует конвейерная армия солдат с заранее заданными свойствами. Сейчас я из своего кабинета кое с кем потолкую в столице.
* * *
Пока Гопкинс вызывал столицу, мы мирно покуривали. Я старался не показать волнения тем двум. Я непрерывно волнуюсь с того дня, как понял, что у меня нет иного выхода, кроме как завязать опасную игру с этими двуногими. Пока я сидел у них на спине, – а не в пасти, это было уже хорошо. Я усмехнулся, вспомнив, как они запротестовали, когда я объявил, что меньше, чем на половине доходов, не примирюсь. Мак-Клой подскочил до потолка: «Вы бандит, док, зачем вам такая прорва денег?» Я отрезал: «Собираюсь скупить фирму «Эдельвейс и братья». Я отвлёк их от существа проблемы. Только так и надо с ними держаться. Пусть они займутся вырыванием денег у меня из глотки, у них не останется времени совать носы в технологию. Я буду проводить эту линию неукоснительно – заставлю их с боем добиваться того, что мне абсолютно не нужно. Я гордился своим коварством – с такими людьми иначе нельзя.
– Долго же он там! – пропищал О’Брайен. – Поверьте, я никогда так не волновался.
– Дышите глубже и разводите руками в такт вздоха, – строго сказал я.
– Приседайте, когда одолевает волнение.
– Вы невероятный человек, Крен! – сказал он восторженно. – В жизни не встречал такой выдержки! Неужели вас не тревожит…
– Меня тревожит одно: успеем ли мы сегодня оформить финансовое соглашение? Драгоценные минуты тратятся на телефонную болтовню, в то время как мы могли…
Мак-Клой поспешил успокоить меня:
– Сейчас мы позовём Пьера Роуба, и он так быстро приведёт вас в форму, что вы и ахнуть не успеете. В мире ещё не существовало мерзавцев, равных Роубу.
– Пьером мы гордимся, – подтвердил О’Брайен. – Ни одна из конкурирующих фирм пока не сумела обзавестись таким сотрудником.
– Роуб – ваш адвокат?
– Нет, наш доносчик. Главный клеветник нашей фирмы.
Я понятия не имел, что подобные должности введены официально. Мак-Клой поглядел на меня и загрохотал. О’Брайен тоненько дребезжал.
Я всё же овладел собой.
– Люблю специалистов своего дела, – сказал я. – Так вы утверждаете, этот Роуб?..
– Да, утверждаю! – радостно закричал Мак-Клой. – Вы будете целовать его руки, док, когда узнаете старину Пьера поближе. Он и на вас напишет поклёп, не сомневайтесь. У этого человека фантастические способности. Покажите ему молча язык, и он докажет, что вы собираетесь взорвать Дом правительства. Достаточно поглядеть на Роуба, чтобы коленки у вас затряслись и мучительно захотелось признаться в чём-нибудь страшном. Сейчас вы это испытаете! – Он снял трубку телефона и распорядился: – Роуба – поскорее!
– Роуба мы нашли не сразу, – продолжал О’Брайен. – Когда мы прибрали к рукам наследие папаши Эдельвейса, встал вопрос: кого из сотрудников приставят… вы понимаете, Крен? И вот тут мы услыхали, что некоего Роуба прогоняют с десятого места за доносы и полную неспособность к чему-либо иному. «Стоп! – сказал Гопкинс. – Уверен, что это нужный нам парень!» Ровно через неделю после появления у нас Роуб донёс куда следует, что мы продались врагам нашего государства и расширяем производство, чтобы неизбежная в последующем безработица стала безысходней. С этой минуты участь Пьера Роуба была решена. Мы удвоили ему жалование и приблизили к себе. В мире теперь нет сил, которые принудили бы нас расстаться с Пьером.
– А не благоразумней ли наоборот – прогнать Роуба ко всем?..
О’Брайен ужаснулся.
– Какая наивность, Крен! Это ведь свой доносчик. На него надо молиться как на святого!
– Что значит – свой? Он ведь доносит на вас!
– Ну и что? Кто-нибудь обязательно будет доносить, без этого нельзя. От каждой фирмы должно исходить установленное количество порочащей информации – таков закон. А так неудобно, если не знаешь, кто из твоих ребят и что именно доносит! Роуб же заменяет один целый полк информаторов. Из него изливается столь мощный поток порочащих сведений, что в других клеветниках больше нет нужды. Любимое его изречение о себе: «Роуб шерстью чувствует врага». И в самом деле, когда он видит незнакомого, у него встают дыбом волосы.
– Можно подумать, что вы описываете работу кибернетической машины! – заметил я.
– А что вы думаете? – загремел Мак-Клой. – Наука навета нуждается в автоматизации. Я узнал, что Министерство дознаний недавно заказало двенадцать электронных мозгов повышенной скорости – каждый для обработки пяти миллионов доносов в час! Масштаб, не правда ли, док?
В комнату, раздувая ноздри широкого, как мастерок, носа, вошёл Роуб. Я собирался возражать Мак-Клою, но запнулся, ошеломлённый. Роуб бросил настороженный взгляд в пустой угол комнаты, поглядел налево, и лишь потом обернулся ко мне. Я впоследствии узнал, что его волнует пустота. «То, чего нет, подозрительней того, что есть» – эту мысль я слыхал от него не раз. Но в тот момент меня поразила не философия Роуба, а его облик. В его морщинистом лице, сработанном из синеватого воска, не было ничего живого. Он упёрся мутными, как холодец, гляделками и зашевелил оттопыренными ушами. Больше всего он напоминал огромную взъерошенную летучую мышь. Но это впечатление исчезало, когда он раскрывал рот. Он не говорил, а блеял. К тому же он так торопливо выбрасывал из себя слова, что они, сшибаясь, создавали невразумительный гул.
– Я вас слушаю, джентльмены! – быстро-быстро заблеял он. – Я готов к услугам, джентльмены, понимаете, какая штука.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
