себя лучше другого.
Он достал красиво расписанный маленький бочоночек и два кубка, наполнил их вином и протянул один мне. И я с наслаждением осушил кубок, пребывая в твердом убеждении, что грех этот не слишком отяготит мою душу. Ведь я уже и раньше часто нарушал сей запрет Пророка, а многие блестящие знатоки Корана совершенно определенно утверждают, что бремя греха не становится тяжелее от повторения проступка и что запойного пьяницу ожидает на Страшном суде точно такая же кара, как и человека, лишь раз отведавшего вина и сознававшего при этом греховность своего деяния.
Итак, мы сидели, храня деликатное молчание, в покачивающемся паланкине, под навесом, защищавшим нас от палящего солнца, и наслаждались блаженством, которое подарило нам вино, а мир расцвечивался в наших глазах все более яркими красками. Наконец я сказал:
— Я не забочусь о завтрашнем дне, ибо каждое утро приносит нам свои печали и все свершается по воле Аллаха. Так что лишь из простого человеческого любопытства хочу тебя спросить: куда мы, собственно говоря, едем?
Синан Строитель с готовностью ответил:
— Мы должны переправиться через реки моей родной Сербии. И нам надо спешить, ибо завтра выступят янычары, а за ними спаги — и каждый день промедления, дорогой мой толмач, стоит паше строителей дорог изрядного клока его длинной бороды, а когда она совсем исчезнет, дойдет черед и до шеи почтенного старца. Так что моли Аллаха, чтобы солнце и ветер высушили дороги, ибо после первого же проливного дождя может полететь немало голов.
С тех пор как я оказался в обществе Синана Строителя, у меня не было причин жаловаться. Путешествие наше было неутомительным и быстрым, в нужных местах нас ждали свежие лошади и новые отряды охраны. Если где-нибудь чего-нибудь не хватало, Синан приказывал нещадно сечь виновных, когда же я укорял его за излишнюю суровость, он говорил:
— Сам я — человек неприхотливый, но мне поручено важное дело, и я должен беречь силы, ибо только я могу исполнить этот приказ султана. Главное препятствие на пути наших войск — река Драва, до которой нам еще ехать и ехать. Когда весеннее половодье сносит там мосты, то никакому дьяволу не удается восстановить их раньше лета. А мне нужно навести их сейчас!
Но мы не спешили прямо к цели, а двигались в соответствии с приказами, которые привозили нам гонцы. Много раз мы сворачивали с пути, и Синан отмечал на картах броды и повелевал сооружать мостики и каменные кладки для переходов через водные потоки. Даже на разлившейся Саве он нашел удобный брод, промерил его и нанес на карту. Синан отличался поразительной отвагой и никогда не полагался полностью на своих людей, а сам с вешкой в руке ходил в ледяной воде, изучая дно и указывая те места, где нужно уложить каменные глыбы, чтобы укрепить мягкий грунт. Не раз бушующие волны едва не уносили Синана, и лишь крепкая веревка спасала ему жизнь.
Где бы Синан ни появлялся, на смену бестолковой суете и суматохе сразу приходили дисциплина и порядок. Но мрачные тучи вновь закрыли солнце, разверзлись хляби небесные, и поднявшиеся после проливных дождей реки смыли все сооружения Синана, словно были это не творения рук человеческих, а результаты трудов паучишек или муравьев. Из свинцовых туч на землю низвергались потоки воды, и увидев, что Сава превратилась в ревущую стремнину, Синан успокоился и приказал людям искать укрытия от непогоды, велел забить побольше овец и коров и проговорил:
— Всему есть предел. Даже если бы наша армия перешла Саву, впереди по дороге на Буду есть еще и коварная Драва. Даже старики не упомнят такой ужасной весны... А потому самое умное, что мы можем сделать — это отдохнуть и собраться с силами, если нам это удастся. И меня не слишком огорчит, если промедление будет стоить мне даже жизни, ибо голова у меня распухла от цифр, карт и чертежей и по ночам я не могу заснуть, все время размышляя о мосте, который мне надо перекинуть через бешеную Драву.
И несгибаемый Синан Строитель, никогда не щадивший ни себя, ни других, разрыдался. Он был в полном изнеможении. Я постелил ему ложе в хижине перевозчика и дал бедняге подогретого вина. Синан напился так, что не мог больше различить ни одной цифры, и уснул; во сне он бормотал, что когда-нибудь построит султану Сулейману мечеть, какой свет не видывал.
3
Пять дней дождь лил как из ведра, и мы с Синаном испытывали адские муки, беспокойно бегая взад-вперед по тесной хижине и с минуты на минуту ожидая появления султанских войск: когда подойдет армия, визирь повелит казнить нас и бросит наши обезглавленные тела в реку. Но волновались мы напрасно, ибо не прибыл даже паша строителей Хосреф. В конце концов к нам удалось прорваться перепачканному с ног до головы гонцу, который сообщил нам, что вся армия завязла в грязи и по приказу султана остановилась, чтобы переждать этот потоп. Султан и великий визирь покорились воле Аллаха и решили никого не наказывать за задержки, вызванные наводнением.
Наступило лето, на венгерских равнинах давно уже расцвели огненные маки, а мне до тошноты опротивели бескрайние дикие заросли и топи, через которые пролегал наш путь. Но вот, двигаясь перед войском, мы добрались наконец до разлившейся Дравы. Турецкий гарнизон того городка, в который мы вошли, давно потерял надежду на наше прибытие, и многие утонули, пытаясь построить через реку мост, ибо даже самые огромные бревна сносило течением, как соломинки. В городке мы наконец встретились с нашим начальником, Хосреф-пашой.
Поглаживая бороду, он долго смотрел на водовороты Дравы, а потом смиренно изрек:
— Аллах велик, и нет Бога кроме Аллаха, а Магомет — Пророк Его, да славятся Их имена! Султан не может требовать от меня невозможного, ибо я женат на его двоюродной сестре и таким образом связан с ним кровными узами. Но Ибрагим, сераскер и великий визирь, — очень плохой человек, бесстыдно нарушающий все заветы Пророка. Так что придется мне расстаться с моей седой бородой, вам же, дети мои и отважные зодчие, советую вовремя приготовиться к скорой встрече с Всевышним.
Его закаленные в походах люди не раз сопровождали войска Непобедимого Селима[3], строили мосты на самых разных реках от Венгрии до Египта и осаждали множество городов. Но даже эти ветераны принялись вырывать клочья волос из своих бород и лить горькие слезы, проклиная коварную Драву, Венгрию, короля Фердинанда[4]
