В сущности, эта проповедь естественно распадается на две части: предварительную, в которой Он говорит больше о ветхозаветном прообразе Евхаристии (стихи 27-47), и само учение о Небесном Хлебе Жизни (48-66).
Обратиться к ветхозаветному символу Евхаристии побудили Спасителя сами же ученики, вспомнив по поводу бывшего накануне (Ин. 6:12) [8] чудесного насыщения 5 000 людей ветхозаветное чудо с падавшей с неба манной:
«Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть»
(Ин. 6:31; Исх. 16:15; [9] Пс. 77:24 [10]). Господь должен был, как часто и в других случаях, иметь перед Собой узкую национальную психологию иудейскую и их известную косность, неспособность подняться над уровнем исторического и буквального понимания библейских фактов. Надо было им показать, что манна была только прообразом истинного Небесного Хлеба. Но это все же никак не значило бы, что она является опять-таки только единичным историческим фактом, простым эпизодом иудейской истории. Манна была символом Вечного Хлеба. Это данное историческое событие было и служит прообразом, «типом» вечной реальности, от века установленной евхаристической трапезы. Но только прообразом, и потому неполным и несовершенным. Манна была чудесной пищей, падавшей с неба, тогда как Евхаристия есть само истинное Тело Христово; манна падала только в течении какого-то времени, a Евхаристия установлена на бесконечные времена, «всегда, ныне и присно и во веки веков». Манна питала только тело, тогда как Небесный Хлеб питает всецелого человека и проходит «во уды, во вся составы, во утробу, в сердце». Он сообщает человеку бессмертие, которое не в состоянии была дать манна.
Святой Кирилл Александрийский в своем толковании на Евангелие от Иоанна (кн. ІІІ, гл. 6) так объясняет эту связь: «Манна питала в пустыне один только народ иудейский, тогда как во вселенной существуют бесчисленно другие народы. Истинный Хлеб Жизни, сошедший с неба, имеет силу питать всю вселенную и давать ей совершенную жизнь». [11]
Псалмопевец воспринял эту ветхозаветную манну, как
«хлеб небесный
и
хлеб ангельский»
(Пс. 77:24-25). [12] По этому поводу тот же святой Кирилл говорит, что хотя ангелы и не могут вкушать грубой пищи, «но ничего не воспрещает думать, что т. к. они суть духи, то и могут нуждаться в таковой же пище, очевидно духовной и умственной». И несколько дальше: «Христос есть Хлеб и самих ангелов». [13] И святой Амвросий Миланский учит: «Тобою (т. е. Хлебом Небесным) питаются преизобильно ангелы на небе». [14]
Но обратимся к более существенной части той же капернаумской беседы Господа. Не манна есть истинная и вечная жизнь, a Христос — Хлеб, сшедший с небес (6:41). [15] В этом учении Христа важны две главные мысли, a именно: а) Евхаристия воскрешает вкушающих от нее (6:48-54), [16] и б) Евхаристия есть соборное единство всех ее причастников, членов таинственного Тела Христова (6:56). [17]
1. В самом деле, если прообраз Евхаристии, манна, могла только напитать человеческие физические силы странствующих в пустыне иудеев и имела, таким образом, только временное значение, то вечный смысл Евхаристии есть воскрешение и вечная жизнь.
«Я есмь Хлеб жизни. Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли; Хлеб же, сходящий с неба, таков, что ядущий его не умрет»
(6:48-50). Этот Хлеб, т. е. Плоть Господа, дается за жизнь мира, и ядущий его жить будет вовек (6:51), a тот, кто не будет есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, не будет иметь в себе жизни (6:53).
«Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу Его в последний день»
(6:54).
Святой Кирилл Александрийский, толкуя 6:51, так догматизирует по этому поводу: «Поскольку Животворящее Слово Божие вселилось во Плоти, Оно преобразовало его (т. е. Тело) в собственное качество, т. е. жизнь, и, всецело соединившись с ним неизреченным образом единения, сделало его животворным, каково и Само Оно есть по природе. Поэтому Тело Христа животворит тех, кто становится причастником его, так как оно изгоняет смерть, когда является между умирающими, и удаляет тление, неся в себе Слово, совершенно уничтожающее тление». [18] И несколько далее святой отец продолжает говорить о границах этой воскрешающей мощи Тела Христова: «Оживет всякая плоть, ибо пророческое слово предвозвещает, что восстанут мертвые» (ср. Ис. 26:19). [19] Мы думаем, что следствия таинства Воскресения Христова простираются на все человечество. A Златоуст учит: «В Ветхом Завете было обещание долговечности и многолетия, но теперь обещается не просто долговечность, но жизнь, конца не имеющая». [20] Таким образом, Евхаристия есть единая существенная связь наша с умершими. Причащаясь Тела и Крови Христовых, мы входим в теснейшее общение и с усопшими причастниками их. В византийском же чине проскомидии, как это будет ясно из дальнейшего изложения, это общение с миром усопших становится особенно ясным благодаря молитвенному поминовению имен живых и усопших при вынимании частиц из просфор и потом при погружении их в Чашу Святой Крови с произнесением слов «Отмый, Господи, грехи всех поминавшихся честною Твоею Кровию и молитвами святых Твоих». Православная Литургия византийского чина являет, таким образом, особенно ясное литургическое исповедание общения со святыми и соборного единства церковного.
2. Из этого следует и другое: капернаумская беседа раскрывает и экклезиастический смысл Евхаристии. Спаситель говорит:
«Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем»
(6:56). Каждый, причащаясь Тайн Господних, становится членом Его мистического Тела, т. е. Церкви. Евхаристия есть Тело Христово, и Церковь, по aпостолу Павлу, также есть то же соборное Тело Христово (Ефес. 4:15-16; [21] Колос. 1:24 [22]). Другими словами, природа Церкви евхаристична. Евхаристии нет вне Церкви, ибо нет тела вне Тела; и Церковь не может быть без Евхаристии. Нельзя поэтому быть членом Церкви и не причащаться того, что есть Тело Христово, т. е. Сама Церковь. В Евхаристии — знак церковности.
Вот что читаем мы у Златоуста: «Чтобы не любовию только, но и самим делом быть нам членами Плоти Христовой, будем соединяться с этой Плотью. A это бывает через пишу, которую Христос даровал, чтобы выразить Свою великую любовь к нам. Для этого Он смесил Самого Себя с нами и растворил Тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с головою. И это есть знак самой сильной любви… Чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами Плоти Его, и соединяться с Ним, и насыщать Им всякое желание». [23]
Вот каков этот таинственный Хлеб Жизни, Хлеб Небесный. Сам Христос, сошедший с небес и родившийся от Пречистой Девы в граде Вифлееме, в «Доме Хлеба», так как סהל-חיב [Вифлеем] значит именно Дом Хлеба; Он внесен по прошествии 40 дней, когда настало «время сотворити Господеви», в Храм и принят там праведным Симеоном словно приношение Хлеба для Тайной Евхаристической Вечери. Предназначенный еще от вечности к причастию верных, к их освящению и обожению, как от вечности же, прежде создания мира, предназначен к заколению и Агнец Божий (1 Пет. 1:20). [24]
В дивной молитве святого Амвросия Миланского, положенной Церковью для чтения иереем перед совершением Литургии, так сказано об этом Хлебе:
«Хлеб сладчайший… Хлеб чистейший, всякия сладости и благовония исполненный, Хлеб, им же питаются преизобильно ангели на небеси… Хлебе святый, Хлебе живый, Хлебе вожделенный, сходяй с небесе и даяй мирови жизнь». [25]
Хлеб, стало быть, вечного бессмертия. Хлеб соборного единения в Церкви.
Все в этом учении Спасителя полно тайны и не поддается анализу рассудка. Таинственность Хлеба вечной жизни обнаруживается и в самом библейском прообразе его, т. е. в этой необычайной ветхозаветной манне. «Иудеи, — говорит толкователь священного текста, — видя падающую манну, спрашивали друг друга: «Что есть это?» — ибо не знали, что это было… Эти слова, «что это», выраженные в виде вопроса, и именуют предмет, который на сирском языке звучит, как «манна», т. е. «это что?» סוהא». [26]
Недоумение древнего иудея при виде необычайной небесной манны повторилось (правда, гораздо резче) и при капернаумской проповеди Господа. Тут лишний раз в истории человеческого религиозного сознания подтвердился факт мучительной апории, безвыходного тупика.
