- Щ-щербет…
После чего одинокая женщина Нина разлила напиток по бокалам. Оглядела нас безумно, как перед атакой кавалерист, строго сказала:
- Вздрогнем! - выпила первой и взвизгнула…
Отказываться уже не приходилось. Я держался, как альпинист за страховку, за Иркину руку, но после четвертой или пятой рюмки наступил провал в памяти. Это не было ни борьбой, ни отступлением сознания… Оно просто отключилось. Не знаю, в каких мирах я странствовал, и о том, что там было, - ничего не помню. Проснувшись днем 8 ноября (голова была налита свинцом, а глаза хотелось попросить кого-нибудь открыть, как у Гоголя), я выпил три стакана воды и бутылку пива и осторожно спросил у Иры, что было вчера.
Душа томилась смутным ощущением вины. По поджатым Иркиным губам и односложным ответам, я понял, что она томилась не напрасно.
Каксказала странная девушка Ляля, встреченная мной по дороге в туалет: что-то было, какая-то маята,но какая точно - не помню, так как сразу отрубилась после этого Нинкиного самогона, будто закидалась циклодолом.
После этих слов девушка Ляля куда-то бесследно исчезла, причем так быстро, что я усомнился в реальности нашей встречи в пустынном коммунальном коридоре…
Встреченный позднее на улице дядя Коля - он шел сдавать бутылки, а я, подлизываясь, выгуливал Ирину болонку Псюшу - милое, безвредное существо, вроде тополиной моли, тихо прожило у Иры несколько лет, потом неожиданно и решительно сбежало во время течки, - на мои попытки что-либо узнать отвечал пожатием плеч, туманными улыбками и односложными восклицаниями:
- А кто ж его знает!.. - дальше шли идиоматические выражения. - Мы праздновали октябрьскую годовщину, - неизменно повторял он в конце.
Я решил махнуть рукой. Ну, покуролесил немного, подумал я. Не страшно. Выпили же. Будем считать, что это была моя “прописка” у Иры. Меня несколько нервировало отсутствие четвертого свидетеля, Нины Александровны, но я решил, что у нее дежурство на гособъекте, и успокоился.
На следующий день я, уже в совершенно благодушном настроении, возвращался по ноябрьскому холоду с работы домой. Поднявшись на наш этаж и даже, кажется, что-то про себя напевая, я вошел в квартиру и в коридоре сразу столкнулся с Ниной.
- Здравствуйте, - улыбнувшись как можно шире, сказал я. По-моему в тот момент я даже забыл о позавчерашнем праздновании и странных, двусмысленных улыбках дяди Коли.
- Чтоб ты сдох, - сухо отвечала Нина Александровна.
Знаете, я ужасно растерялся. Все-таки повторяю, я в коммунальной квартире до того не жил.
- Не понял, - сказал я.
- Не понял?.. - переспросила Нина Александровна и подойдя ко мне, неожиданно распахнула халат. На огромной груди ее не было бюстгальтера. Я попятился.
- В чем дело? - пролепетал я, одновременно по звукам, доносившимся из глубины квартиры, пытаясь понять, дома ли Ира.
- В чем дело?! - еще больше удивилась Нина и потянувшись (сердце мое упало куда-то вниз и там, внизу, затрепетало и забилось) включила в полутемном коридоре еще одну лампочку. Я попытался отвести глаза и не смог.
Это провокация! Сейчас войдет Ирка - и я погиб, - вспыхнула и сразу потускнела, угасла отчаянная мысль в моей бедной голове. И вдруг… вдруг я увидел… Вся грудь Нины Александровны, от гигантских ее сосков до безумных закруглений, уходящих в пьяную тень, к животу, была в укусах и темных следах, в просторечьи именуемых “засосами”.
- Видишь теперь? - грозно спросила Нина.
И тут до меня дошло. Вот она, причина Иркиной вчерашней сухости и двусмысленных улыбок дяди Коли…
- Щербет!.. - воскликнул я примерно так же, как герой известной повести Александра Сергеевича Пушкина “Пиковая дама” воскликнул “старуха!..”.
Было бы рядом светское общество или примитивные гости, меня можно было бы подхватывать на руки, так как голова моя закружилась. Но поскольку мы были в коридоре одни, я устоял. Я боялся Нины Александровны.
- Щербе-ет… - передразнила меня она, и голос ее немного потеплел. Видимо, мой неподдельный испуг тронул ее большое сердце.
- Еле отбилась от тебя на праздники, так лез. Интеллигенция… Она добавила еще несколько крепких слов, но по глазам ее я понял, что меня простили…
Окрыленный, я побежал к Ире. Какие формы - думал я, - какие формы, но это же сосуд… то есть огонь… в котором пустота…
- Эй, - окликнула меня Нина. Я остановился. - Ты это, - сказала она, едва заметно улыбаясь, - захочешь чего, приходи. Не стесняйся.
- Как?!. - спросил я, попятившись.
- Да вот так, - отвечала Нина. - Запросто…
Если я вам еще не надоел с цитатами, то по этому поводу мне сейчас вспоминается удивительное четверостишие Николая Степановича Гумилева, вот только название стихотворения, сейчас, увы, никак не вспомню.
Я знаю, что деревьям, а не намДано величье совершенной жизни:На ласковой земле, сестре звездам,Мы на чужбине, а они - в отчизне.
Какие стихи… Может быть он и прав, а?Далее вся сцена скрывается туманом…
* * *
Почему я это все вспомнил?.. Да сам не знаю. Может быть потому, что, заехав недавно по какой-то надобности в Сокольники, я случайно встретил у метро свою старую подругу.
Мы давно расстались, увы или ура - так и не пойму…
Оказывается, у нее в Сокольниках - двухкомнатная квартира, она в конце концов поменялась, как когда-то хотела.
Мы чинно, как добрые друзья, под ручку прошлись по парку, попили пива в открытом кафе, с улыбкой вспомнили прошлое. Все было так мило, что у меня, дурака, даже мелькнула шальная мысль: а может, ее того, трахнуть, по старой, так сказать, памяти? Тем более живет недалеко.
Надо же… Что делает время - ведь расходились в страшном угаре, так как после того, как я объявил о своем решении вернуться к жене, Ирка выкинула мои вещи на лестницу, а потом сверху, на весь подьезд кричала, что наложит на себя руки, если я уйду, побежала за мной неодетая по двору…
Ужас, что было. Я, в свою очередь, тоже хорош, злился на нее за что-то, а ведь столько лет ей голову морочил…
Квартиру расселили лет пять назад, - тихо рассказывала моя бывшая любовь, - потому что весь наш квартал на корню скупила какая-то крутая контора не то под отель, не то под бордель, с зимним садом, бассейном и фитнесс-клубом. Народ было решил, что нас сразу всех поубивают за такие-то миллионы, но фирмачи оказались порядочные и каждому подобрали то, что он более или менее хотел.
Все жильцы напоследок на нервной почве переругались, еще бы, такая везуха, никто ни с кем не разговаривал, дедушка Коля в знак протеста разбил кирпичом ту самую раковину на кухне, помнишь? А Лялька в самом конце привела мужика - по ее словам, китайского учителя, старца, по-нашему. Конь блед, короче.
Мужик, по словам Иры, был и правда странный. Уже в возрасте, а с длинными, правда, как конский хвост, волосами, собранными сзади в пучок.
Странная девушка Ляля сказала, что ему сорок и что он - с Алтая и с ней не живет, а учит ее мудрости, но одинокая женщина Нина, как человек военный и близкий к штабу ГО, быстро выяснила, что мужику не сорок, а все пятьдесят, даже с лишним и что он не с Алтая, а из Полтавы, и никакой не китаец, а киевский еврей, когда-то работавший в серьезном проектном институте, но потом отколовшийся от своих и от водки впавший в восточную мудрость, йогу и “всю эту их разную антисоветскую маяту”, как на мой взгляд, очень точно выразилась одинокая женщина Нина.
Насчет декларируемого девушкой Лялей целомудрия их отношений, проживавшая в соседней комнате Нина лишь усмехнулась:
- Да он их там всех по кругу обхаживает, - с неожиданной жесткостью сказала она, - всех этих учениц, кто к ним ходит, а с Лялькой - дурой связался из-за московской прописки, вот и все. Только хрен ему будет вместо прописки, он законов московских не знает!..
В общем, обстановка накануне переезда была еще та, что и констатировал прибывший для переговоров менеджер фирмачей с профессиональной цепкостью оценив ситуацию.
- Ништяк! - сказал молодой менеджер в кожаном пиджаке, оглядывая знаменитый двадцатипятиметровый коридор и внимательно слушая доносившееся из Лялиной комнаты биение бубна и хоровое пение.
И он пригласил Иру в фирменный БМВ - проехать, посмотреть варианты обмена…
Ира вздохнула.
- Банальный вывод из всего этого. Сейчас неплохо - и в личной жизни, и в стране, каждый живет сам по себе, но иногда скучно как-то.
И она вдруг виновато усмехнулась:
- Прямо как нерусские какие-то стали…
И я подумал, что в чем-то она все же права. Не знаю, должны ли русские обязательно пить по праздникам плохо очищенный самогон и петь кришнаитские гимны, но во всяком случае, “ништяк” про нашу жизнь теперь уже точно не скажешь…
Что правда, то правда.
