Мать очень захотела сушеной рыбы и купила. Таня увидела, заплакала: «Убили, высушили, съесть хотят. Нельзя, она живая должна быть». Укутала рыбку в платочек и баюкает. Мать злится, страсть мучает. Вдруг Танюшка быстро заснула. Спала минутку. И сразу подает рыбу матери: «Ангел сказал, чтобы ты съела, а то больше нагрешишь». Мать уже хотела голову рыбке открутить, но увидела взгляд Тани и бросила рыбу: «Не хочу и не могу ее есть». А Танюшка свое: «Кто-то должен ее теперь съесть или в землю зарыть». Отдали соседке.
Увидела у соседей красный чай «Каркадэ» из каких-то африканских цветков. Говорит, вот это мне можно пить. Ей дали. Потом я купила такой чай и прочла, что он успокаивает, давление снижает и еще что-то. Теперь этот чай иногда просит заварить. Но не всегда. С удовольствием ела зеленый лук и все овощи. Рыбу не может есть и сейчас, особенно если увидела ее всю полностью. Дома ей сделали коляску и возили в ней. Две недели прошло. Вызывали врачей, приезжали невропатологи. Говорят, реакции все нормальные, должны ноги ходить.
Вот мать пошла в храм на исповедь. Написала все на бумажку, а отца Николая не оказалось. Только она пошла в храм, Таня вдруг встала и начала сразу бегать. Мать встретила у дверей и говорит: «Маменька, твои грехи были в ножках, а теперь нет». А мать еще не исповедовалась, а только намерение имела и грехи написала (потом она сходила на исповедь).
Приходили к ней девочки, бывшие подруги из любопытства, ей становилось плохо. Она их не помнила, и мы потом не решались пускать детей. Даже с братом Иваном ей общаться было трудно. «Ванечка, нельзя так, грех»,— только и слышали от нее. Защитить себя не могла, даже словом. Потом плохо стали складываться отношения с матерью, которая не могла сразу оставить свои привычки к курению, раздражению и т. д. А Тане от этого было плохо. Она снова стала проситься в Дивеево: «Не увезете, я здесь умру». Пришлось собираться. Она убедила меня, что ничего плохого с ней в дороге не будет. Но я все же взяла с собой Петю.
Доехали и, правда, хорошо. У бабы Раи (духовной дочери отца Иоанна) нас ждали. Как-то знали, что мы приедем еще в этом году. В Дивеево хорошо: храм, службы, источники, мощи батюшки Серафима. Здесь мы увидели первый раз старца Иеронима из Санаксарского монастыря. Когда Таня подошла к нему под благословение, он сразу спросил: «Как мать твою зовут?» Потом нам предложили пожить в поселке Сатис в 14 километрах от Дивеево, но в двух километрах от источника батюшки Серафима. Жили мы у одинокой благочестивой бабушки Августы. Весь дом в иконах, сама она поет на клиросе небольшого храма в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Часто ходили на источник по лесу, где батюшка Серафим хаживал (недалеко и до Сарова, но там закрытая зона). Вода очень холодная, но Таня окуналась по 12 раз.
В Сатисе мы познакомились с православными христианами, молились у них, когда не служили в храме, там были и детки: две девочки и мальчик, любившие молиться. У них и наставник нашелся – благочестивый человек Георгий, много повидавший святых мест. Даже у Святителя Николая, Мирликийского чудотворца был и помазывал деток святым маслом оттуда. Они читали Евангелие, Псалтирь, жития святых, рисовали, играли. Игры у Танюшки были в монастырь или в скит, рисовала монахинь и играла.
В августе приехал протоиерей Александр с матушкой Ириной и двумя девочками. Они жили у нас и тоже подружились. Но через несколько дней Таня начала блажить. Сделалась совсем блаженной. Иеромонаху Никанору, служившему в храме, говорит: «Дай скуфеечку поносить». А он дает. В храме, говорит, у тебя лают и кричат, тебя ругают, а ты не слышишь. Батюшка подходил к ней и говорил: «Помолись, отроковица, о бабушке, да дарует ей Господь покаяние». Или еще что-нибудь такое. А когда собирались среди недели на молитву у соседей, она ползала по полу и целовала всем ноги. Потом батюшка Никанор объяснял всем, что она показывает, как надо смиряться друг перед другом.
Раз взяла свечку и говорит: «Радуйтесь, благодатный огонь кончается!», а я ей возразила: «Чему же радоваться?»
— Ты, бабушка, что, не понимаешь? Господь придет! (Для меня это страшное время антихриста, а для нее — Господь придет)
И еще берет пирожки, ломает, дает кошке понюхать, потом нам: «Ешьте, мы хуже кошки, Мурка не грешит».
Сидит, рисует, устала, а девочки ей говорят, чтобы она отдохнула, мол, завтра, дорисует. Она же не соглашается: «Я завтра уже не смогу, у меня ручки и ножки не будут работать». Каково было удивление всех, когда утром ноги ее не ходили, а ручки все извело, вывернуло. На позвоночнике позвонки в трех местах отошли друг от друга. И снова колясочка и судно, и лежание.
Батюшка с семьей поехал в Санаксарский монастырь. Там служил с о. Иеронимом, рассказал ему о Тане и просил его молитв. Старец ничего не ответил, благословил ей иконочку с Афона и большую просфору. Ничего не ответил и девочкам, которые просили его помолиться за Танюшку.
Надо было вызывать мать и уезжать. Но с Августой, у которой мы жили, вдруг случился инсульт. Она тоже слегла, не могла и голову поднять. А у нее все готово к пострижению в инокини Дивеевского монастыря. Ей срочно шьют одеяние, а мы с Таней за ней ухаживаем, так как Таня ползать по дому начала. Одно плохо – подползет, окно откроет, мух напустит, а бить их не дает, а выгнать их трудно.
Уже идет сентябрь. Паша уехал, ему в школу. А мы дождались, пока Августу постригли, Таня пела, примеряла ее одежду, отдала ей на благословение лучшую свою иконочку «Умиление», я подарила, когда ей было шесть лет. Но для пострига она не пожалела. После пострига Августа (имя у нее осталось то же) стала поправляться, и мы вызвали мать, отца и собрались домой. Приехала мать, а Таня запросилась на источник. Как ее туда вести? Наняли машину, приехали, а там батюшка Иероним. Увидел, что Таню на руках несет Георгий, остановил машину, подозвал их, благословил Таню крестом и сказал: «Молись, Таня божья, за всех». Она как заблажила, опять стала себя звать божьей. Танечка попросила благословить ее маму. Он перекрестил ее издалека крестом три раза, но не стал ждать, потому что много народу бежало к машине. Итак, трижды батюшка Иероним благословлял Таню, но ничего не сказал нам. Да нас уже и так Господь вразумил, что пока грешить не перестанем, она будет болеть.
Приехали домой. Опять Таня не может жить в городе. Продали дачу, купили домик в деревне, рядом с храмом. Прожили мы там с ней месяц. Дом очень холодный, требует большого ремонта, и на зиму нам пришлось опять перебраться в город. Где бы мы ни находились, регулярно причащались, посещали службы, дома тоже молились, читали жития, Евангелие, Псалтирь. В городе ей было очень трудно. Поехали в Иоанно-Введенский монастырь. Хотелось пожить с ней там. Но нас не приняли. Слишком ответственно такого ребенка принимать. Пожили в Тобольске у тети. Но с Таней везде трудно, ее не понимают и не принимают. Дома о. Тихон сказал: «Таня, тебе учиться надо, я молился». И Таня стала узнавать слова в книгах. Только спросила меня: «Если я стану прежней, ты меня любить не будешь?». Я ее заверила, что всегда любить буду. В Дивеево еще в первые дни было нам сказано, что постепенно благодать Божия будет от нее отходить, и ей надо будет самой ее зарабатывать. Зимой мы с ней съездили в Москву к мощам святой блаженной Матроны, в Псково-Печерскую Лавру, были у старца архимандрита Андриана. В Верхотурье в женском монастыре она сразу решила отдать для иконы «Умиление» свой серебряный крестик. Игуменья благословила ее за это иконочкой. А в мужском монастыре ей дали святыньку – покровец от святых мощей Симеона Верхотурского. И вот Таня начинает постепенно входить в мир. Появляется интерес к одежде, пище, грехов на исповедь пишет целый лист. Появляются все наши грехи, вроде бы и мелкие, но душа скорбит об этом. Сейчас она учится в православной гимназии. Учится хорошо. Но память к ней не вернулась. Она всему снова учится. Но у нее стали слепнуть глаза, отмирает клетчатка глаз и очки не помогают. С октября 2000 года ей дали инвалидность по зрению. Когда началась учеба, появилось общение с большим количеством детей. Теперь у нее появляются желания оправдать себя, появляется осуждение других, непослушание. Стала прекословить на мои наставления, и чем все это закончится, не знаю.
