— Это модель «Барбатос», госпожа Альберка, мой доспех. Еще раз прошу прощения за вторжение к вам в подобном виде.
— Силовой доспех?
— Именно так, госпожа.
— Вы можете его снять?
Капитан заколебался.
— Это займет очень много времени, госпожа. И, кроме того, невозможно без… достаточно сложного оборудования.
— Жаль. Честно говоря, когда вы появились на пороге, я решила, что посыльные что-то перепутали и прислали нам по ошибке церковный орган. Господи, как же должно быть, трудно снять хоть часть его, если охота сходить в нужник!..
Бальдульф за спиной гостя выпучил глаза. Конечно, он уже неоднократно пожалел о том, что капитан воспользовался его приглашением. Но это меня не волновало. Мне уже не было скучно. Такие гости не приходят случайно, и его появление я уже расценила как добрый знак.
— Мне не требуется ходить в нужник, госпожа, — сказал он так же спокойно и учтиво, — Мой метаболизм… Прошу меня извинить вторично, я все еще не представился. Совершенно невежливо с моей стороны.
— Это не тот район Нанта, где интересуются именем, — хмыкнула я, — В первую очередь здесь интересуются содержимым карманов. Но вы правы, я еще не слышала вашего. Бальдульф, ты наконец представишь гостя или и дальше будешь изображать кариатиду[1]? Твой живот определенно не вписывается в эту архитектурную деталь. Впрочем, есть же, наверно, и беременные кариатиды?..
Торопясь прервать меня, Бальдульф торопливо сказал:
— Это барон фон Роткирх, господин префектус городской стражи в чине капитана. Мой… э-э-э… бывший непосредственный начальник. Я имею в виду, когда я еще служил в городской страже. И…
— Капитан, барон, префектус… Удивительно много ничего не значащих слов люди склонны присоединять к своим именам, вы согласны?
— Целиком и полностью, госпожа. Позвольте мне представиться иначе — и их количество уменьшится сразу вдвое. Ламберт, капитан Юго-Восточной башни.
Хорошее имя, подумалось мне. Подходит ему. Такое же прямое и бездушное, как лезвие меча.
— Так вы капитан городской стражи, Ламберт?
— Один из четырех, госпожа. Последние девять лет.
— Невелик чин для барона. Вы где-то проштрафились? Убили не того, кого надо? Или просто пьяный кутеж на площади?
Бальдульф, пользуясь тем, что оставался за спиной Ламберта, беззвучно зашевелил губами. Всех слов я не разобрала, но, кажется, начиналось с «Только попробуй еще что-то сказать — и я вырву тебе сердце…». Зная Бальдульфа долгое время, никогда нельзя ручаться за то, что определишь, какую непристойность он скажет — слишком велик запас. Юность в армии графа, зрелость в чине сержанта городской стражи и старость под текущей крышей в обществе хромоногого сервуса и больной девчонки сделали его настоящим кладезем непристойностей всех возможных форм, сочетаний и видов — включая латынь. Однако терпение его испытывать было опасно.
— Я младший сын барона Роткирха, госпожа Альберка, — сказал вежливо Ламберт, — И не всегда служил в страже. Прежде мне довелось воевать в действующей армии графа.
— Но вы променяли воинскую славу на пыльную должность капитана стражи? Неужели ловить в вонючих переулках карманников и рубить руки ростовщикам интереснее, чем на поле битвы сечь бретонцев и получать щедрую благодарность спасенных дев?
— Простите ее, пожалуйста, господин капитан, — решительно сказал Бальдульф, — Эта Альберка, она… В общем, язык у нее ядовитее, чем у самой Мамоны. Не сердитесь на нее, девушка больна, и, конечно, несдержанна. Это все болезнь. Хотя и грехов за ней водится немало. Как говорится в Писании, скорбные телом — они и…
— Сочувствую вам, госпожа Альберка, — сказал Ламберт, склонив голову. Для человека его чина и положения он был сама ангельская кротость. Наверно, это и раздражало меня больше всего, — Надеюсь, Господь не оставит вас в своей бесконечной милости. Разрешите спросить, вы…
— Ничего страшного, — сказала я, — Просто парализована. Это не серьезнее, чем насморк, если разобраться.
— От всей души сочувствую вам. Должно быть, это тяжелая ноша.
— Не очень — с тех пор, как изобрели катетер и соломинки для питья. Не обращайте внимания. Можете даже сесть на меня, я этого даже не почувствую. Хотя, наверно, и сломаюсь пополам.
— Вам, должно быть, нелегко Бальдульф, — сказал Ламберт, повернувшись к нему, — Я не знал, что вам приходится содержать дочь.
— О, это ерунда, — сказал Бальдульф, — По крайней мере, сейчас она трезва и в добром духе. Не хотите ли чаю, господин капитан?
Определено, он старался сменить тему, лишь бы разговор в дальнейшем не касался меня. И винить его за это я не могла. Пожалуй, на его месте я сама поступила бы так же. Мешало этому только то, что мое место закреплено за мной и не менялось за последние двадцать лет.
Чаю?.. Я прокляла неуместную вежливость Бальдульфа. Как будто он не знает, что чаю осталось три щепотки, а в медной шкатулке, что под шкафом, на дне звенит шесть ассов — и это до следующего четверга, когда он получит пенсию!.. Он что, вообразил себя на светском приеме в палаццо графа?
Но я ничего не сказала. Бальдульфа и так гнела обстановка, и то, что его начальник вынужден смотреть на скудную, писанную серыми красками, картину его повседневного быта. Осыпавшиеся, давно некрашеные стены, жалкая, купленная за гроши, мебель, неловкая и стыдящаяся сама себя, как сборище калек-ветеранов в парадном строю перед лицом императора. Внимательному человеку не требовалось второго взгляда чтобы понять, куда он попал. А во взгляде капитана Ламберта было что-то такое, из чего я заключила, что он достаточно наблюдателен.
— Благодарю, Бальдульф, не стоит.
Я вздохнула с облегчением. Может быть, несколько громче, чем стоило. Бальдульф же в этот момент был занят тем, что пытался незаметно столкнуть со стола локтем остатки сушеной рыбы.
— Извините, не могу предложить вам чего-то соответствующего. Разве что вина?
— Я не голоден и не испытываю жажды. У вас интересный дом.
Он сказал это таким тоном, точно обозревал мраморные панели и разбитый под стеклянным потолком апельсиновый садик. И лицо его при этом хранило совершенную безмятежность.
«Я еще не знаю тебя, капитан Ламберт, — сказала я ему мысленно, — Но в списке твоих качеств невозмутимость явно на первом месте».
— Я купил этот домик, когда вышел в отставку, на свои сбережения, — сказал Бальдульф, почему-то оправдывающимся тоном, — Он, конечно, на окраине, да мне, признаться, и легче, когда один в доме… Оно как-то удобнее выходит. И Альберка тоже… В общем, мы те еще домоседы. В многоуровневом доме совсем не то. Люди, запахи… Она у нас по запахам чувствительная, и вообще… Район, конечно, неважный. Сами знаете, на отшибе, дыра сущая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
