Я порядком намучился с пилой, пока нарезал две маленьких стойки и две повыше, чтобы навес был покатым. Потом кое-как скрепил их поперечными планками, два раза саданув молотком по пальцам.
Навес все-таки стоял на полу, правда, неуклюжий и кособокий.
Пальцы у меня ныли, и я подумал: «Куда ни глянь, везде в нашем веке отсталость от будущего. Даже нет столярных автоматов в деревне. Их можно было бы запрограммировать и вырезать любую финтифлюшку, не то что стойку, и не отбивать при том себе пальцы. Но ничего. Зато дедушке будет приятно, что я кое-что сделал. Надо дров нарубить…»
Но сначала я составил график опытов и музыкальное меню для «серьезного» гороха и «джазового».
Подкормка музыкой должна была проводиться каждый день утром после поливки. Я приготовил тетрадь для наблюдений, разложил на две партии пластинки и решил сначала взяться за дрова, а затем сходить по воду.
8
Распиленные дрова были сложены за сараем.
«Ну вот! Человек должен их рубить! Царь природы, называется!..»
Я принес топор, тяжелый, со скользящим в руках отполированным топорищем, которому было, наверное, лет сто, расчистил площадку, выбрал березовое полено потоньше и без сучков, поставил его поудобнее, занес топор над головой, примерился и рубанул по макушке полена, но топор даже не вошел в него, а вырвался из рук и отскочил в сторону.
Я услышал хохот мальчишек. Мне было их не видно из-за разросшегося вдоль забора кустарника, сплошь усыпанного белыми хлопьями цветов. Конечно, они думали, что я застесняюсь, брошу рубить дрова и уйду.
Только я не собирался уходить, а надел темные очки, чтобы солнце, отражавшееся от березовой коры, как от снега, не слепило глаза, снова размахнулся и рубанул. На этот раз топор вошел в полено еле-еле, но все-таки держался, не падал, и мальчишки не захохотали.
Я быстро сбегал за молотком и стал колотить им по обуху, одной рукой придерживая топорище. И топор медленно входил в полено, но оно, как будто назло мне, все не трескалось, и я взмолился про себя: «Ну, тресни! Ну, что же ты?» И мне даже не поверилось, когда полено наконец треснуло и развалилось на две равные половинки.
Я радостно потер занемевшие руки, не обращая внимания на свист и гогот мальчишек, прислонил половинку полена к пеньку и чуть-чуть не расколол ее одним ударом. Тогда я приподнял топор и вместе с поленом стукнул им по пеньку. Полено раскололось!
Мальчишки молчали…
«То-то, — усмехнулся я. — Работа пойдет!»
Сердце у меня бешено колотилось, а руки, особенно правая, занемели и слегка дрожали.
Лучше было немного передохнуть. Я снял рубашку и вышел за калитку. На улице было жарко, хотя солнце поднялось еще не высоко. А я думал, что уже за полдень. Здесь, в деревне, мне казалось, будто я переехал на другую планету, где сутки в два раза длиннее.
Так я думал и шел не спеша по улице, смотря на кур, смешно барахтавшихся в пыли и не обращавших внимания на петуха, который что-то отыскал для них и с сердитым «ко-ко» нетерпеливо взмахивал крыльями.
Потом я подошел к теленку. Задние ноги у него запутались в веревке, а передние, согнутые в коленках, припали к траве, он не мог их выпрямить и, беспомощно вытянув шею, таращил на меня черные влажные глаза и хлопал светлыми ресницами, все же не переставая жевать пучок травы, торчавшей изо рта.
Я распутал веревку и помог ему приподняться, а сам присел на корточки. Теленок пригнул голову, как будто собирался бодаться, но не боднулся, только как-то долго и шумно дохнул мне в лицо и, оттолкнувшись от земли разом всеми ногами, пугливо скакнул в сторону. Я подбросил ему пучок травы, и в горле у меня все еще щекотало от незнакомого раньше теплого запаха его дыхания.
Я перепрыгнул через канаву, подошел к колодцу. Спуститься бы на дно и посмотреть оттуда на звезды!
Колодец был глубокий, с темным квадратом воды на дне. Он почти неслышно дышал, как морская раковина.
И мне тут же захотелось сходить за ведрами и первый раз в жизни самому достать воды из колодца.
9
Оказывается, мальчишки шли следом за мною, а я их не замечал. Теперь я шел им навстречу.
«Пускай побьют, если им так хочется. И больше не беспокоят… Кто победит в споре? Молодость или опыт?» — вспомнил я фразу из шахматного обозрения.
Мальчишки, их было шесть человек, загородили мне дорогу. Я, остановившись, смотрел на них сквозь очки. Они молчали. Тогда я подумал: «Неожиданной, эффектной жертвой ферзя он попробовал выйти из матовой сети…» — и сказал:
— Пожалуйста, применяйте силу. Только быстрей. Мне некогда.
— А ты будешь с нами играть? — спросил мальчишка, который хвалился, что его укусила свинья.
«Ага! Предпочитают почетную ничью!» — обрадовался я, но не принял ее, не мог принять.
— К сожалению, я в цейтноте. — «Так, двигаю проходную пешку!» — Я должен продолжать… научную работу, — как можно серьезнее сказал я. — «Противник надолго задумался!»
— Какую работу? — угрюмо переспросил вожак, похожий на матадора. Его заметно раздражало то, что я смотрю на него в упор сквозь очки, а он моих глаз не видит.
«Шах!» — подумал я и сказал:
— Простите, юноша, но это — научная тайна! — и зажмурился в ожидании первого удара.
Мальчишки прыснули и, когда я открыл глаза, они покатывались со смеху, окружив растерянного вожака.
— Юноша! Ха-ха! Юноша!
Я, воспользовавшись моментом, бочком, бочком скользнул вдоль забора и не спеша с достоинством, хотя сердце у меня колотилось еще сильней, чем после рубки дров, вышел из «матовой сети».
Но волновался я так, что перепутал калитки, зашел в чужой сад и опомнился только тогда, когда чуть-чуть не наступил на огромную черную собаку, спавшую на посыпанной песком дорожке.
Я встал перед ней, как вкопанный.
«Вот так всегда… Теперь — мат… Кто бы мог ожидать…»
Собака спала крепко-крепко, вытянув лапы и откинув голову. Спала на боку, как пантера в зоопарке, а перед ее носом темнел запотевший от дыхания песок.
Я даже не попятился, а только отшатнулся, и у собаки вздрогнула бровь. Она открыла карий глазище, смотревший прямо на меня, и вдруг, сладко зевнув, снова его закрыла, как будто подумала, что ей просто приснился странный, незнакомый мальчишка в темных очках.
Я мгновенно, как теленок, отпрыгнул в сторону, а собака вскочила, моргая, уставилась на меня, и, пока она соображала, сон это все-таки или не сон, я успел отбежать к калитке.
И тогда собака рванулась, взвизгнула, отброшенная цепью, и залаяла, скорее на себя, чем на меня, с такой обидой, с такой злостью за свой непростительный зевок, что я уже за калиткой посочувствовал бедняге, хотя у самого зуб на зуб не попадал от ужаса.
Собака вдруг плюхнулась на другой бок и замолкла, убитая такой неудачей.
Испуганные мальчишки окружили меня.
— Укусила? — спросил вожак.
— Это его собака, — сказал кто-то.
— Молодость победила опыт, — ответил я дрожащим голосом.
10
С ведрами и коромыслом я вернулся к колодцу. Но набрать воду было не так уж просто. Сначала цепь несколько раз выскальзывала у меня из рук и ведро взвивалось над колодцем. Я снова с трудом тянул цепь на себя, и ведро, отскакивая от сруба, все глуше гремело, опускаясь на дно.
Услышав тихий всплеск, я осторожно стал выбирать цепь, и ведро поднималось все выше, выше, уже было видно ровный, светлый кружок, подернутый рябью — вода выплескивалась через край и со дна доносилось глухое эхо.
Наконец я поставил ведро на край сруба и на меня дохнуло холодом и плеснуло по ногам ледяной водой. Только мне никак не удавалось перелить воду в свои ведра.
— Ну-ка, пусти, работничек!
Я обернулся. Высокая, загорелая женщина, показавшаяся мне очень на кого-то похожей, перелила воду в ведра и сказала:
— Тащи, полные все равно не дотащишь!
Я подождал, чтобы посмотреть, как нужно носить воду на коромысле.
Вот она плотно на оба плеча положила коромысло, пригнулась, подцепила крючком дужку одного ведра, потом другого, выпрямилась и пошла с раскинутыми руками легко и плавно.
— Спасибо, — сказал я ей вслед и подумал: «Трудновато быть самообучающимся…»
Я повторил все движения женщины, но идти легко и плавно мне не удалось. Ведра раскачивались на ходу и расплескивали воду. Казалось, не я управлял коромыслом, а оно мною, и толкало меня то назад, то вперед так, что похрустывали позвонки. Я не выдержал и поставил ведра на землю.
Женщина тоже остановилась передохнуть около лежавших на траве мальчишек. Их вожак сразу отбежал в сторону. Женщина пригрозила ему:
— Еще кто пожалуется — все коромысло о бока обломаю! Дела себе не найдешь!..
«Наверно, его мать…» — подумал я, проходя мимо мальчишек. Нести ведра было все тяжелее. Я собрал все силы и прикусил губу от натуги, но все равно коленки у меня подкашивались и челюсть оттягивало вниз, как у летчиков во время перегрузок. Смеха мальчишек я не слышал из-за глухого звона в ушах.
