Все знают: хитростью, хитростью, и только хитростью!
– Помнишь закон магии наличной секунды? – спросил я Иванова.
– Ну?.. – с подозрительностью буркнул Иванов, уставив на меня свои одноклассные буркалы. Чувствительный человек, однако!
– Так вот, надо копать то, что есть. Просто его всегда так много – того, что есть, – что обычно человек запутывается в избытке наличного, не верит себе, смотрит, где копают другие – и пускается по чужим проторенным рельсам. Так и вы с Владом – копаете то, что давно раскопано и о чём потом пишут книги для просвещённых дилетантов.
Иванов поморщился. Только что его обозвали просвещённым дилетантом.
– Действительно! – подключился к моей атаке Влад. Он был в курсе моего плана и, видя, что я начал наступление по всему флангу, поддержал меня артиллерией. – Вон, сосед мой, в подвале в стене обнаружил тайник, а там – серебряный сервиз с геральдическими знаками, и шкатулка с драгоценностями.
– Ты не понимаешь! – с радостью возразил ему Иванов. Для Иванова появился шанс снять с себя обвинение в дилетантизме и переложить его на плечи Влада. – Он говорит, что настоящих искателей не интересуют сервизы, пусть даже серебряные. Их вообще интересуют нематериальные находки. Они ищут тайну, а не клад, – тайну лучшей жизни! Также, как алхимики искали не способ превращения коровьих лепешек в золото, а формулу мудрости!
Про мудрость было сказано весьма в тон. Иванов в отличие от нас возлежал на диване, подобрав под себя босые ноги, изредка только сменяя отлежанный бок. Своим умением вот так возлежать чуть ли не часами он мне всегда напоминал древнего грека.
Я задумался: а может ли так случиться, что Иванов учился и с Сократом тоже? Что-то слишком легко у него выходят некоторые… Когда я очнулся, то понял, что Влад уже давно и увлечённо что-то говорит, размахивая руками, а Иванов время от времени важно ему кивает и выпячивает губы трубочкой. Положительно, Вовка знаком с Сократом! Я даже стал припоминать иллюстрацию в каком-то учебнике: бородатый Сократ в палестре, а рядом юный кучерявый мальчик выпячивает губы трубочкой и выводит деревянным стилом по глиняной табличке своё греческое имя.
– …только за отсутствием в провинциальном Оксфорде нижних археологически-тоннельных слоев, Толкиен… – горячился тем временем Влад. Пока я отсутствовал, перенесясь во времена Афинской демократии, Влад уже крушил какие-то оксфордские твердыни. – … только потому Толкиен, преподаватель филологии и сопряжённых наук, был вынужден выйти за рамки своего жизненного курса заштатного профессора, и сочинить Сагу о Великих Кольцах, где всевозможные подземелья играют не последнюю роль. Именно потому же Эрнст Теодор Амадей Гофман, родившийся в Кёнигсберге, славящемся избытком подземных коммуникаций, именно потому у него вы не найдёте почти ни одного рассказа, связанного с подземельями. Что имеем – не храним, не имеем – ищем. Итак, да здравствует вывернутая логика и торжество недостаточности! Возведём комплекс в достоинство и пойдём с ним по жизни, высоко ставя голову!
Закончив столь блестящую речь на призывной ноте, Влад удовлетворённо замолк. Иванов вытянул губы трубочкой.
Признаться, я немного понял из этой речи. Наверное, не только я. Тишина, пронзённая эхом последних слов, спустилась на нас, и в этой тишине было слышно, как разбуженный неубедительным словом джинн сомнений шевелится в бутылке, пытаясь выпихнуть пробку. Мы с Владом переглянулись. Незаметно от Иванова Влад показал мне глазами на джинна: видишь? Конечно, я видел.
Я решил помочь Владу. Ясно, что он не имел опыта общения с джиннами, выпущенными наружу, и также не имел его с джиннами, сидящими в неплотно закупоренных бутылках. Я решил поменять джинна: вытащить из бутылки Сомнение и запечатать туда Страх. Сомнение развеять, а Страх упрятать глубоко-глубоко, глубже, чем кёнигсбергские подземелия, упрятать в подсознание. В его, Иванова, подсознание.
Но как? – спросит меня любой мало-мальский сведущий в психологии гражданин, – это ведь так сложно!
Правильно, – отвечу я гражданину, – Сложно. Но есть у меня один приёмчик. Ему меня обучила моя бабка. Она многому меня научила в моей жизни, прежде чем умереть семидесяти восьми лет от роду, и первое, чему она научила: «Говори всегда правду».
– Иванов! – громогласно произнес я, и образ моей бабки возник предо мною и почему-то подмигнул. Если, конечно, образ может подмигивать… – Иванов, – произнес я. – Мы же ничем не рискует. Не получится ничего – и ладно! Давай запечатаем твои страхи в непроницаемый сосуд и отправим его на самое дно реки сомнения.
– Забвения, – поправил меня Влад. Я смерил его тёплым взглядом.
– Ведь ты знаешь, Иванов, – продолжал я, – что любопытство сильнее страха.
Иванов молчал и блестел глазами.
– Представь себе, Иванов, – развивал я свою мысль, мысленно подмигивая своей бабке (или её образу), – всю жизнь я прожил с тобой на соседней улице, ты это знаешь.
– Знает, – согласился вместо Иванова Влад.
– И всю жизнь, ходя в школу или к тебе в гости, я проходил по мощеному пятачку напротив твоего подъезда. И всю жизнь я показывал тебе пальцем на заложенный брусчаткой люк и утверждал, что там находится подземный ход. Было дело?
– Было, – согласился Иванов, прекратив молчать и заблестев глазами так, что на него становилось трудно смотреть. Маленькие солнечные зайчики заплясали по стенам ивановской комнаты, отражаясь в дрожащем круге воды стакана с чаем.
Печать и воск
На диване лежу – но не Обломов,
вроде нигилист – но не Базаров.
Загадка– Ты что это блестишь? – подозрительно спросил вдруг Влад. – Саш, чего он блестит? – в тревоге обратился он ко мне, – он не должен так блестеть!
– Не должен! – удовлетворённо и с торжественностью сказал Иванов. – Но буду!
– Ты что нам, не веришь?
– Верю. Пока что, – ответил Иванов.
Я продолжал:
– Я даже претерпел официальное замалчивание своей находки. Я написал «в письменном виде» заявку и отнёс её в госзаведение, которое разбирает заявления сумасшедших и отсутствующих свидетелей захоронения Янтарной комнаты. Там меня терпеливо выслушали, не задали ни одного вопроса, и когда я вышел, засунули мою бумагу в папку с надписью «Домыслы шизофреников». Видишь, как я страдал, как мучился!
– Что-то не очень, – Иванов скептически осмотрел меня. Я сделал вид, что не заметил. Действительно, одет я был нетипично для страдальца, а точнее так, как одеваются рыбаки, в шесть утра собирающиеся выехать на рыбалку: в толстый шерстяной свитер, в жёваные старые джинсы. Влад был одет идентичным образом, и отличался от меня только цветом облачения – в общем, мы выглядели как два завзятых рыбака, только без сапог. А, как известно любому школьнику, рыбаки к страдающей половине человечества ещё никому причислить не удалось. Потому что это счастливая половина человечества, просто не всякому дано понять столь специфического счастья.
Мне пришло в голову, что по тому, как мы с Владом наряжены, Иванов всё заподозрил, а потому всё понял. Но деваться было некуда, – я продолжал.
– И вот, спустя наше детство, мою молодость и первые позывы зрелости я выясняю, что в подвале друга моего детства…
– Моего друга детства, – поправил Влад.
– … что в твоём подвале, Иванов, находится люк, имеющий явное и непосредственное соединение с вожделенным люком моего детства!
– Теперь правильно, – вставил Влад. – Кстати, чисто по Фрейду.
– Фрейд не Цельсий, – возразил я. – Мог и ошибиться. – При этих словах передо мной опять появилась моя бабка и подмигнула теперь уже обоими глазами. Я ей ответил тем же. Моя бабка по своему возрасту вполне могла иметь роман или с Фрейдом, или с Цельсием, или с обоими сразу. С неё станется… – И вот осталось всего-то: выйти в коридор, отпереть дверь, спуститься в подвал, раскопать люк, а там…
Было видно, что Иванов представил себе, что именно могло обнаружиться там. Пред мысленным его взором зажёгся экранчик, по которому замелькали сладкие картинки, видные только лишь его индивидуальному взору. Они ему явно понравились. Но для виду он ещё посопротивлялся, потрепыхался:
– Хитрый какой! А если мы люк откроем, а оттуда полезут жуки-тараканы?
– У меня есть опыт и тренировка, – проговорил Влад. – Я даже специально для такого случая записался в клуб. Они мне корочку выдали. – Он вынул из кармана и показал что-то краснокожанное, мелькнувшее золотыми буквами «Поиск».
– Предъявишь первому попавшемуся привидению, – сказал я. – Тем более что тараканов там не может быть. Это трансцендентальный подвал: мы же ищем не клад, а тайну.
